Тайга: андроиды - Алекс Миро
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сибиряк подумал, что она права. Она вообще часто была права.
Хотя Туяра и Антон не выставляли свои отношения на показ, Сибиряк все же заметил прочную связь между ними. Такое ни с чем не спутаешь. Когда двое влюбленных случайно встречаются, они могут отводить друг от друга взгляд, коротко здороваться, не останавливаясь для разговора, но незримую нить между ними можно буквально отследить глазами, как если бы она была протянута физически. Сибиряк прекрасно понимал, что именно Лебедев нашел в этой женщине. Она была строга, но и добра, она была категорична, но могла изменить мнение, если того требовали обстоятельства, она была решительна в высказываниях, но никогда не пересекала черту, за которой начиналось оскорбление. И еще, Сибиряк отмечал в ней глубокий духовный внутренний мир, в котором было место для веры во что-то, что она несла в своем сердце.
На следующий день после инцидента в небе, Сибиряк с Антоном прогуливались по лесу.
— Туяра верит в Бога? — спросил Сибиряк.
— Не в нашего, — ответил Антон и, запустив руку в расстегнутый ворот формы, дотронулся до нательного крестика.
— В богов из Якутских приданий? — предположил Сибиряк.
— Да, но мы с ней никогда не говорим об этом.
— Почему? — удивился Сибиряк.
— Это ее личное дело. У каждого человека должно быть что-то такое, о чем знает на свете лишь он один. Тогда, что бы не случилось, как бы не тонул твой корабль, у тебя всегда есть торчащая над поверхностью мачта, за которую можно зацепиться. У каждого должен быть свой секрет.
Сибиряк подумал о том, что было у него самого. Наверное, его отношения с тайгой и были его тайной. Ее послания, адресованные ему одному. Послания, о которых ему даже не пришло в голову кому-нибудь рассказать. Значит, у него есть своя корабельная мачта, на всякий случай. Он посмотрел на освещенные кроны деревьев, купающиеся в последних лучах заходящего солнца. Его тайна.
Они с дядей провели половину ночи среди деревьев, просто брели куда глаза глядят, чувствуя себя безопасно в этих местах. Над ними пролетали военные дроны, за лесополосой слышался звук круглосуточной стройки, а под ногами шуршали травы.
— Туяра рассказала мне о вашем полете, — начал дядя. Сибиряк едва различал его в темноте. — Так не годится. Прошел уже месяц, а твой страх перед небом не убывает.
— Я с самого начала знал, что так и будет, — заметил Сибиряк. — Я всегда боялся летать, а меня определили в авиацию. Что я могу поделать?
Антон задумался. Он наступил на ветку, та хрустнула, и тут же они услышали шуршание прелых после зимы листьев — кто-то маленький пустился наутек в темноте.
— Прости, все получилось не так, как ты хотел. Но проблема в том, Сибиряк, что когда ты приехал, то не хотел ничего. И что прикажешь с этим делать? Оставить тебя штатским до тех пор, пока ты себя не найдешь? По нынешним временам это непозволительная роскошь. Ты не оставил мне выбора.
— Я знаю, и ты меня прости, — повинился Сибиряк.
— Мне не за что на тебя обижаться. Я счастлив, что ты вернулся домой. А поскольку ты уже оказался в авиации, то тебе придется с этим смириться.
— Значит, я не узнаю, каково мое предназначение, — с тоской заметил Сибиряк.
— Если ты не понял этого за восемьдесят лет жизни, я бы на твоем месте не надеялся, будто что-то изменится. К тому же, кем бы ты ни был — летчиком, разведчиком, десантником, да кем угодно, — твое предназначение кроется совершенно в другом.
— В чем? — с интересом спросил Сибиряк.
— Ответ на этот вопрос придет со временем. А пока живи как есть, и избавься наконец от страха перед небом. Тебе все равно придется это сделать, так что не тяни.
Дальше они шли молча. Сибиряк вспоминал Еву, их общий прекрасный мираж, их души, которые тайга соединила вместе. То и дело образ Леды вставал перед его мысленным взором, и он чувствовал себя виноватым перед ними обеими.
Шпион
Накинув камуфляжный плащ, Донг Ли пробирался по лесным тропам на мотоцикле. Время от времени он останавливался, сверялся с картой на экране браслета и снова ехал дальше. Хорошо, что его мотоцикл совершенно не производил шума. Вокруг раскинулась тайга, высокие кроны деревьев надежно закрывали его от дронов-разведчиков, круживших над всей территорией Мирного. Встроенные в систему управления мотоцикла, радары замечали дронов, и генерал сворачивал подальше от них то влево, то вправо. Или останавливался, спешивался и прижимался спиной к дереву на случай, если тепловизоры вдруг засекут его на открытой местности. Он смотрел вверх: маленькие шустрые беспилотники с тремя пропеллерами транслировали данные на сервера инженерного корпуса.
Точка на карте — его главная цель — приближалась. Скоро он будет на месте. Это его шанс. Даже если маршал и Антон Лебедев говорили правду, если в вертолетах засбоила электроника и случилось это потому, что природа всегда будет сильнее человека, он должен убедиться сам. Как отец он имел право знать, при каких обстоятельствах погиб его сын. Конечно, ему никогда не предоставят точные сведения только лишь потому, что оснащение российской военной авиации строго засекречено. Он это понимал, но он не собирался раскрывать чужие военные тайны. Ему надо лишь узнать, как погиб его мальчик, мучился ли перед смертью, и взорвался ли его вертолет прежде, чем разбиться о скалу, или все было наоборот. Это не имело большого значения для других, но для него, для отца, узнать подробности стало смыслом жизни.
И вот он ехал по ночной тайге, ориентируясь на данные своего компьютера. Наконец, он был на месте. На вырубленном пятачке земли за оградой стояли вертолеты. Расследование аварии было закончено, но вертолеты почему-то так и не отбуксировали в ангар.
«Те самые», — генерал Ли вздохнул. Вертолета его сына здесь быть не могло, от него остались только обломки, но тут стояли машины его товарищей. Может быть именно их его сын видел в последний миг своей жизни. Эта мысль заставила сердце генерала биться быстрее.
Вокруг установили переносные станции для зарядки андроидов: неделю после трагедии они охраняли территорию, не допуская посторонних к вертолетам. Здесь же оставили мобильные павильоны для айтишников, которые работали с бортовыми компьютерами на месте.
Ли спешился, снял шлем, повесил его на руль мотоцикла. Он пробирался по мху, так удачно приглушавшему его шаги.
«Какое запустение», —
