НепрОстые (сборник) - Тарас Прохасько

однокурсники курили на перекладинах ограждения старого корпуса университета. В мае восемьдесят шестого мы не могли понять, почему нельзя есть зеленый лук, на котором даже не появилось ни пятнышка. Мы просто не знали, что делать. Уже через месяц я оказался в армии, и на дверях казармы было написано, что для обеспечения радиологической безопасности надлежит каждые полчаса смачивать тряпку на пороге казармы, а проветривать помещение только ночью

не более пяти минут. Это была учебная часть, и нас готовили на радиотелеграфистов. Основой всего обучения была азбука Морзе. Старший сержант Каракеджба месяцем ранее начитался ротапринтных материалов для служебного пользования про методику тренировки американских зеленых беретов. Поэтому подготовка нашего взвода была уникальной в опыте советской армии. Мы постоянно бегали и отжимались. Занятия по специальности

происходили в основном ночью. Отбой – раздеться, сложить одежду и запрыгнуть на второй этаж – длился столько, сколько горела спичка. У многих из нас были слишком узкие ботинки, поэтому отбой повторялся много раз. Каракеджба придумывал специальные упражнения – висеть на перекладине вниз головой, пробегать полосу препятствий с завязанными глазами. Вокруг были яблоневые сады, и начальник медчасти прапорщик Бек вливал каждому, кто надкусил

яблоко, десять литров воды с марганцовкой. Политрук Маркидонов разрешил мне не конспектировать лекции политзанятий, потому что я мог без ошибки показать на политической карте мира столицы всех стран – участниц Варшавского блока. Каракеджбе и этого было мало, он признал меня после специальной проверки – за пятнадцать секунд нужно было найти остров Робинзона Крузо. Тот, что возле Чили. Капитан Карельский был честным офицером.

Двадцатикилометровые марш-броски в полной выкладке он бежал вместе с нами. При этом непрерывно курил. У сержанта Касатонова был хронический конъюнктивит. На строевой подготовке он любил дать команду держать пятнадцать минут поднятой одну ногу. У всех нас хотя бы однажды гнили раны на ногах. Это объяснялось влажным климатом. Позже я узнал, что такое объяснение использовалось во всех частях советской армии

независимо от географической зоны. Такими же универсальными были обозначения городов – город дождей, блядей и воинских частей. В то лето дождей почти не было. В городскую баню мы шли спокойным шагом, а возвращались бегом по пыльным неасфальтированным улочкам. Где-то на окраинах вороны собирали орехи, прилетали в часть и бросали орехи на плац, разбивая их о бетон. Из Батуми приехала десятиклассница, которая уже больше года страдала без Каракеджбы. Ее тайно поселили в медчасти. Девочка научилась вырезать ножницами гнойные раны, пока три дня ждала Каракеджбу, которого посадили на губу за то, что закрыл несколько нестарательных солдат в погребе с открытыми бочками лизола. Лизол испарялся, доходя до второго этажа, и поэтому в казарме сдыхали все комары. Через десять лет я работал в ночном баре, где не было водопровода. Посуду мы мыли в ведре, а воду набирали из уличной колонки. В ту ночь пьяный

ростовский гость порезал руку франковскому вору. Я промывал его рану и заразился тем видом гепатита, который, как СПИД, передается только половым путем или через кровь. Полностью пожелтев, я напоследок выпил мутного старопраменского, рюмку фальшивого коньяка порто-мария и сдался в инфекционные бараки. Лекарств в то время почти не было, и доктор велел нам есть много арбузов. Какую-то молдавскую семью, у которой заподозрили холеру,

принудительно госпитализировали в той же больнице, и возле дверей палаты круглосуточно сидел вооруженный милиционер. С каждым пациентом, у которого обнаруживали гепатит Б, на следующий день разговаривал офицер отдела по борьбе с наркотиками. Я ничего не сказал про ростовских, он осмотрел мои вены и предположил заражение на приеме у стоматолога. Каждое утро палату мыли раствором хлорки, и уже через полчаса на полу лежали тельца комаров, которые дохли и падали с потолка.

Как-то в Делятин приехал мой приятель-энтомолог. Моих детей он удивил тем, что ужасно проворно ловил комаров и живьем их поедал. Один из лучших снимков Черногоры – его даже брали у меня на время, чтобы сделать открытку – мы с энтомологом украли с виллы знаменитого львовского профессора. Профессор умер, и его наследники собирались продать весь хлам уличным антикварам. Кроме снимков, я крал рогалики в хлебном магазине. Тогда

хлеб нужно было самому выбирать на полках и подходить с ним к кассе. После тренировок в бассейне мы были очень голодны, а денег никогда не хватало на рогалики для всех. Кто-нибудь шел впереди, держа в руке булку и мелочь. Тот, кто шел позади, тоже брал один рогалик в руку, а еще несколько клал в капюшон первого. Если мы были очень голодными, то мог быть еще и третий, и четвертый. Уже гораздо позже в том бассейне работала тренером молодая женщина, которая

влюбилась в моего знакомого. Поздно вечером, после окончания всех тренировок, мы приходили в бассейн. Товарищ с пловчихой лежали на диване перед входом в душевую, а я тем временем купался в одиночестве в неосвещенной воде. Другой знакомый из Франковска встречался во Львове с дочерью шведской красавицы и арабского богача. Я учился тогда во Львове и отвечал за организацию встреч. Для одной из них был выбран гостиничный номер, окна которого выходили на крышу

оперы. Софи спросила у горничной, где можно найти воду, и та показала на ванную в конце коридора. Ванна была наполнена прохладной водой, и Софи, быстро раздевшись, легла в нее. Через несколько минут в ванную вошла горничная с чайником. Оказалось, что вся эта вода предназначалась на целые сутки для чая, мытья рук, полива цветов всего гостиничного этажа. Софи выросла на конном заводе. Перед отъездом она подарила моему знакомому унцию

чистого серебра. Перед тем, как повеситься, пани Ирця принесла нам свою коллекцию серебряной посуды и попросила, чтобы мы отдали ее правительству независимой Украины. Был восемьдесят третий год, и начались андроповские репрессии. Посреди дневного сеанса в детском кинотеатре, где мы прогуливали уроки, включался свет, и функционеры горкома комсомола отправляли прогульщиков в детскую комнату милиции. Начальница детской комнаты

Смирнова не упускала случая ударить кого-нибудь из задержанных резиновым шлангом с песком. Девочкам даже предлагалось выбрать, что им больше нравится, – тонкий и длинный или толстый, но короткий. Мой брат побывал в детской комнате по другой причине. Его дело считалось политическим, потому что брата задержали кагебисты. Юра хотел пофотографировать несколько старых домов, предназначенных к сносу. Ему инкриминировали идеологическую диверсию —

отправленные в зарубежные журналы снимки руин должны были иллюстрировать рассказы о жилищных условиях советских трудящихся. После долгого собеседования версия рассыпалась, но брата для страховки передали на учет в детскую комнату милиции. А за Пуней, который прогуливал математику в парке, активисты добровольной молодежной организации «Юные дзержинцы» гнались до самого озера. Была ранняя весна. Маленький и легонький Пуня выбежал на лед. Дзержинцы два часа блокировали берег, не

решаясь ступить на подтаявший лед, уговаривая Пуню сдаться и даже обещая полную амнистию. Пуня знал, что к чему, и тем временем утопил в какой-то полынье свой дневник и тетрадь, чтобы остаться анонимным. Пуня подорвал себя в армии. Он ошпарил руку, когда нес котел с кипятком, и поскользнулся на жирном бетонном полу в кухне. Пуню лечили в полковой медсанчасти. Он был очень умный, и его оставили у медиков. Много раз военные медики будили Пуню ночью, вешали в петлю, отсчитывали определенное количество секунд, вынимали из петли и оказывали неотложную помощь. Потом я узнал и фамилии, и домашние адреса Пуниных мучителей. В нашем классе никто, кроме Пуни, не умел прилично играть в шахматы, поэтому его отправили на городской шахматный турнир. Пуне попался настоящий профессионал – после первого же хода соперник взял блокнот и записал Пунин ход пешкой. Затем походил сам и

тоже сделал запись. Пуня предложил ему сдаться. Соперник долго осматривал поле, внимательно изучил свои заметки и отказался. Пуня сделал еще один ход и сказал, что дружеская ничья устроила бы всех. Было понятно, что он блефует. После третьего хода Пуня объявил, что признает себя побежденным и поздравил чемпиона. АПП, заметив, что Пуня кусает под партой бутерброд, позволила ему впредь открыто есть на ее уроках. На следующий день Пуня накрыл парту белой

скатертью и целый урок ел пышный товченик-фрикадельку, докладывал из мисочки на тарелку разные салаты, манипулировал всяческими вилками, ножами, ложечками, попивал горячий кофе, а возле тарелки стоял флакон с гиацинтом. Мы не носили в школу бутерброды. На большой перемене ходили в столовую и собирали со столов недоеденный хлеб, который в больших количествах добавляли к завтракам первоклассников. Когда мы пришли в школу, никаких горячих завтраков еще не было. Зато