Битая карта - Иэн Рэнкин

Путь до миссис Уилки был неблизкий, и Ребус пожалел, что не снял номер в Даффтауне. Но за рулем, по крайней мере, у него было время подумать. Он позвонил из полицейского участка, отложил некоторые встречи на утро. Остаток дня у него был свободен. Над горами нависли низкие тучи. Хорошая погода заканчивалась. Именно таким Ребус и помнил Хайленд — хмурым и ничего хорошего не сулящим. Страшные вещи творились здесь в прошлом. Кровавые битвы, насильственные переселения, жестокая родовая вражда. Бывали и случаи каннибализма, насколько он помнил. Жуткое дело.

Кто убил Лиз Джек? И почему? Первым под подозрение попадает муж. Ну, Грегора Джека пусть подозревают другие, а Ребус в его виновность ни минуты не верил. Почему не верил?

Почему?

Достаточно хотя бы взвесить все факты. Утром в среду Джек был на собрании с избирателями, потом играл в гольф, вечером отправился на какое-то мероприятие… Кто это сказал? Это ему сказали сам Грегор Джек и Хелен Грейг. К тому же у него машина белого цвета. Перепутать белый с голубым никак невозможно. Кроме того, кто-то подстраивал Джеку коварные ловушки. И вот этого кого-то и должен найти Ребус… Если только ловушки не подстраивала Лиз Джек. Он и об этом уже подумал. Но были анонимные телефонные звонки… А это кто сказал? Барни Байерс. Хелен Грейг не смогла (или не захотела) это подтвердить. Теперь Ребус понял, что ему очень нужно еще раз поговорить с Грегором Джеком. Был ли у его жены любовник? Судя по тому, что Ребус уже знал о ней, вопрос должен бы звучать иначе: сколько любовников у нее было? Один? Два? Больше? Или же он пытается судить о том, чего не знает? Ведь, собственно говоря, он почти ничего не знал об Элизабет Джек. Знал, что о ней думали ее друзья и ее недруги. Но сам он не знал ничего. Разве что о ее вкусах. Если судить по друзьям и мебели, вкусы у нее были неважнецкие…

Утро четверга. Прошла неделя с тех пор, как обнаружили тело.

Ребус проснулся рано, но вставать не спешил. Он ждал, когда миссис Уилки принесет ему чай в постель. Сбоев накануне вечером у нее не было: она ни разу не приняла его за своего давно умершего мужа и давно потерянного сына, а потому он решил, что она заслужила беспрепятственный допуск в его спальню. А вот и чай, да еще с имбирным печеньем. Чай оказался горячий. Зато день выдался холодный, по-прежнему серый и дождливый. Ну да бог с ним, он отправится назад к благам цивилизации, как только заскочит тут в одно местечко засвидетельствовать почтение.

Он наспех позавтракал, и на прощание миссис Уилки клюнула его в щеку.

— Приезжайте еще как-нибудь, — сказала она, махая ему из дверного проема. — Надеюсь, джем у вас продается хорошо…

Дождь полил в полную силу, и дворники сразу же вышли из строя. Ребус остановил машину и принялся изучать карту, потом выскочил наружу и наскоро пошуровал дворниками. Такое уже случалось, их заедало, но, приложив некоторые усилия и смекалку, он всегда возвращал их в рабочее состояние. На сей раз они вышли из строя всерьез. И, как назло, никакой мастерской поблизости. Он поехал медленно и вскоре обнаружил, что чем сильнее дождь, тем чище лобовое стекло. Трудно было ехать, когда шел мелкий дождик. Вот от него-то все и расплывалось, видны были лишь смутные очертания. А теперь, когда на машину обрушивался сплошной поток, струи не затуманивали лобовое стекло, а, напротив, делали его абсолютно прозрачным.

Ему повезло: ливень не прекращался до самого Датила.

Специализированная больница в Датиле была спланирована и построена для того, чтобы стать образцовым заведением, где лечат душевнобольных преступников. Как и другие специализированные больницы на Британских островах, она была больницей, а не тюрьмой. И к пациентам, поступавшим сюда на лечение, относились как к больным, а не как к заключенным. Задача больницы — ставить на ноги, а не наказывать, и в ее новеньких, с иголочки, корпусах применялись новые методы лечения, и на жизнь там тоже смотрели по-новому.

Обо всем этом рассказал Ребусу в своем удобном не только для отдыха, но и для работы кабинете доктор Франк Форстер, главный врач больницы. Ребус довольно долго говорил накануне вечером по телефону с Пейшенс, и она рассказала ему почти то же самое, что сейчас Форстер. Отлично, подумал Ребус. Но ведь больница остается местом принудительного содержания. Попадавшие сюда люди не имели ограничений по срокам содержания, срок они отбывали не по приговору суда. Главные ворота ему открыла охрана с помощью электронного устройства, и куда бы ни заходил Ребус, дверь за ним тут же запирали. Теперь доктор Форстер перешел к рассказу о местах отдыха, численном соотношении персонала и пациентов, еженедельной дискотеке… Он явно гордился своим детищем. И явно преувеличивал достоинства больницы. Ребус видел в нем того, кем он и был на самом деле: номинального главу учреждения, чьей задачей была реклама вверенной ему специализированной больницы, тамошнего отношения к больным, специфике лечения. Больницы с тюремным режимом вроде Бродмура раньше подвергались серьезной критике. Чтобы избежать критики, нужен хороший пиар. Доктор Форстер производил впечатление хорошего пиарщика. Начать с того, что он был молод, на несколько лет моложе Ребуса. У него был здоровый вид, честный взгляд и улыбка всегда наготове.

Он чем-то напоминал Грегора Джека. Энтузиазм и энергия, публичный имидж. Такие вещи ассоциировались у Ребуса с американской президентской кампанией — теперь их методы распространились повсеместно. Дошли даже до сумасшедших домов. Если победили не психи, то, по крайней мере, имиджмейкеры.

— У нас здесь более трех сотен пациентов, — сказал Форстер, — и мы хотим, чтобы персонал знал всех и каждого. Я имею в виду не только в лицо, но и по имени. Не по фамилии — по имени. У нас не Бедлам,[32] инспектор Ребус. Те дни, слава богу, давно миновали.

— Но вы при этом закрытое учреждение.

— Конечно.

— Вы имеете дело с недееспособными преступниками.

Форстер снова улыбнулся:

— О большинстве пациентов ничего такого не скажешь. Вы знаете, что у большинства из них… по-моему, более чем у шестидесяти процентов… коэффициент умственного развития выше среднего? Я думаю, что некоторые из них умнее меня! — Смех, потом снова серьезное, озабоченное лицо. — Многие из наших пациентов в чем-то запутались, они сбиты с толку. У одних депрессия, у других шизофрения. Но заверяю вас, они ничуть не похожи на тех безумцев, которых показывают в кино. Возьмите, например, Эндрю Макмиллана. — Его история болезни все это время лежала на столе, и теперь доктор открыл ее. — Он у нас со дня открытия больницы. До этого он находился куда как в менее… благоприятных условиях. Раньше, пока Эндрю не перевели к нам, его состояние не улучшалось. Теперь он становится более разговорчивым и, похоже, уже готов участвовать в кое-каких из предлагаемых нами видов деятельности. Он, кажется, очень неплохо играет в шахматы.

— Но по-прежнему остается опасным?

Форстер предпочел не отвечать на этот вопрос.

— У него случаются приступы паники… гипервентиляция, но ничего похожего на тот ступор, в котором он пребывал раньше. — Он закрыл папку. — Я бы сказал, инспектор, что Эндрю Макмиллан на пути к полному выздоровлению. Так о чем вы хотите с ним поговорить?

И Ребус рассказал о «стае», о дружбе между Мэкки Макмилланом и Грегором Джеком, об убийстве Элизабет Джек и о том, что он, Ребус, оказался в сорока милях от Датила и решил воспользоваться случаем.

— Мне хотелось бы знать, не навещала ли она его.

— Мы можем это выяснить. — Форстер снова принялся листать папку. — Любопытно, здесь ничего не сказано ни о том, что мистер Макмиллан знаком с мистером Джеком, ни о том, что у него было такое прозвище. Мэкки, вы сказали? — Он взял карандаш. — Запишу… — Он сделал запись, а потом снова принялся листать историю болезни. — Да, мистер Макмиллан в прошлом писал нескольким членам парламента… и другим публичным деятелям. Мистер Джек есть среди них… — Он еще несколько секунд читал молча, потом закрыл папку и взялся за телефонную трубку. — Одри, принесите мне журнал посетителей за последнее время… Скажем, за месяц. Спасибо.

Датил был далеко не туристическим центром, и — с глаз долой, из сердца вон: записей в журнале было совсем немного. Потребовалось всего несколько минут, чтобы найти то, что искал Ребус. Визит состоялся в субботу, на следующий день после операции «Косарь», но еще до того, как эта история попала в газеты.

— «Посетитель: Элиза Ферри, — прочел он. — Пациент: Эндрю Макмиллан. Кем приходится пациенту: друг». Отметка о входе сделана в три часа, а о выходе в четыре тридцать.

— У нас это часы посещений, — объяснил Форстер. — Пациенты могут принимать посетителей в большой комнате отдыха. Но вам я организовал встречу с Эндрю в его палате.

— В его палате?