Очень простые мы - Delicate Wind

Он наслаждался чистотой белого и черного, всего два цвета и никакого коричневого и белесого! Он мысленно раздвинул рамки своей темницы, увидел, что вокруг тоже все черно-белое. Белое солнце сияло на белом небе. Черные господа прогуливались по палубе, а негритята, притаившиеся у поручней в ожидании приказаний, были почему-то белыми. Летели слайдами черные чайки, их светящиеся глаза прожигали негатив, на котором была запечатлена эта реальность. Человек вяло усмехнулся. «Давайте, валяйте». И окончательно уничтожив темницу, он вылез наружу, встал над негативом, который сразу съежился и стал маленьким. Рассеянно посмотрел, как внизу бегают черно-белые тени, плоские тени нелепого мира.

Бежит доктор, глаза его полны ужаса, ведь пациент исчез. Бежат, тяжело дыша от одышки, сержанты. Визжит дама. А он берет, зажигалку, дешевую зажигалку за три рубля и поджигает с одного конца эту фотографию. Огонь тоже черно-белый. Он бежит по фотографии, сжигает ее, тени вопят…И вот от искусственного мира не остается ничего, горстка серого пепла на дне раковины. Человек улыбается и произносит: «Ну, все, хватит заниматься этими пленками. Лучше погулять».

Он хватает со стола кухни зонтик, надевает, посвистывая, легкий осенний плащ и выходит из дома. Сияет желтое солнце, накрапывает мелкий грибной дождичек, человек смеется и перепрыгивает через огромную синюю лужу у крыльца из полированной красной бронзы. Он идет дальше, улыбается миру, прохожим, солнцу, у него выходной и ему хорошо. Вот он заходит в фотоателье и задумчиво бегает взглядом голубых как небо глаз по разноцветным коробочкам с пленкой. «Мне цветную на 36 кадров, пожалуйста», вежливо обращается он к молоденькой продавщице, замечтавшейся при рассматривании дождевых капель, ползущих по стеклу магазина. «Да, конечно, а вы видите, как красивы эти капли»? Отправляет она его внимание на стекло за спиной. «Конечно, но вы красивее, когда радуетесь им», он погружает себя в ее глаза и между ними что-то возникает. Чувство. Ощущение. Счас-тье. Что-то такое? Наверно да. И тут я просыпаюсь!

За окном хлещет дождь, сегодня выходной, а ранним утром, когда я еще спал, она уехала к родителям. Я встаю и слоняюсь по пустой квартире, которую все покинули, отправившись, кто на работу, а кто на учебу. Что делать? В голове сонная муть и жар, я слегка болен. Тело разламывает ленивая боль. Курю. Чай. Завтрак. Так чем мы сегодня займемся? Может? Макс тут говорил, что сегодня будет вечерина на Вагонке. Ой, я же обещал с ним встретиться в час а сейчас…Кидаю взгляд на часы. Половина второго.

Торопливо набираю номер Оли, она знает телефон Макса. «Привет котенок, как дела»? «Нормально Лась, что делаешь»? «Да так. Обещал Максу встретиться, чтобы купить билет на вечерину и проспал. Дашь его номер»? «Записывай». Она диктует номер, и я быстро запечатлеваю его на помятом обрывке бумаги огрызком красного химического карандаша. «Позвонишь еще»? Следует ее вопрос. Я смущенно отвечаю, понимая, что даже не думал об этом. «Да, конечно котенок. Я не знаю, правда, идти ли туда? Что-то мне депрессивно. Может осень? В последнее время я так разочарован, все надоели. Помнишь, я тебе говорил об этом? В последнее время это усилилось. Представляешь, никого не хочу, ничего не хочу. Все надоело. Мирра, Макс. Вроде шутим, смеемся, прикалываемся, ходим на вечерины, а тоска берет».

«Не знаю Лась, тебе решать, почему да как». Она явно где-то далеко. Она не чувствует меня. «А пройдет, как ты думаешь»? С надеждой спрашиваю я. «Не знаю. Да, кстати, тут мама мне платье шьет черное». «А там вышивка будет», интересуюсь я. «Нет, один черный цвет». «И гады, и подведенные черным глаза, и ошейник с шипами», предположил я. «Да, так же прикольно». «Наш жесткий ответ осени», вздохнуло мое тело. «Ну, наверное. Лась. Ты ничего не хочешь мне сказать»? Шелестит в трубке. «Да, да. Я люблю тебя», и в моем сердце появляется тупая боль. «Я люблю тебя», говорит трубка.

«Я так слышу тебя. Как будто ты сейчас рядом, со мной. Я лежу сейчас под пуховым одеялом, представляешь. Как хорошо мечтать, что ты тоже под ним». «Да», я улыбнулся. «И вместе смотреть что-то по телевизору. Что-то хорошее. Светлое». «Люблю тебя», доносится ее голос. «А тот лист, он еще с тобой»? «Да. Он со мной». «Я боялся, что ты выкинула его. «Нет, он хранит лето между страниц книги. Ну ладно, пока Лась, звони мне». «Пока». «Пока». Щелчок разъединения, гудки в трубке, и состояние разломанности в теле, состояние, когда мне казалось, что я рассечен на тысячу кусков, якобы исчезнувшее во время разговора, вновь появилось во мне.

Я потянулся и направился на кухню, покурил, потом позвонил Максу. Выслушав его брань, я договорился прийти к нему на работу через пару часов. Пока же надо привести в порядок одежду. Засунув в стиралку джинсы, я поставил таймер и принялся гладить майку с белыми надписями. Чуть сбрызнув на ткань, я стал водить раскаленной подошвой по майке. Вода с шипением испарялась и, превращаясь в пар, разлеталась по комнате. Вот глажка закончена, идеально ровная поверхность. Надеваю на тело горячий черный цвет. Джинсы вытаскиваю из стиралки и тоже глажу. Натягиваю их, еще полусырые. Кеды, туго зашнуровываю. Причесон, зализываюсь прозрачным, спермоподобным гелем. Улыбаюсь своему отражению в зеркале. «Какой я красавчик! Ну, разве я не бог»? И самодовольно искривив физиономию, выхожу из дома…

На улице продолжает накрапывать дождь. Толстые струи вмиг сметают с меня самодовольное настроение, а проезжающая мимо машина, добавляет к образу мокрой курицы ведро грязной воды. Поделом. Дождь стучит по алюминиевым крышам, дождь гремит по жестянкам труб, дождь шуршит по увядающей траве…Дождь смеется. Такие разные звуки! Промокло все, и я и мир, мы с ним как два бездомных пса, уныло повесивших свои носы среди бесприютной вселенной, где нам никто не рад.

Я иду, я спешу, я жую жевачку марки «Здоровый пес». Белый липкий комок застревает между зубов, попадает в черные дырки, пробуренные веселым кариесом, и опять возвращается на изжеванный никотином желтый язык. Тьфу, какая гадость! И как это все жуют? Резинка летит в лужу и тут же мнется под каблучком проходящей дамы. Я долго смотрю, как сверкает она на черной коже, взлетая то вверх то вниз. Исчезает, вместе с дамой. Я ощущаю продолжение тупой боли в сердце, это как маленький раскаленный перочинный ножик, который судьба изредка поворачивает во мне. Влево. Вправо. Как ей угодно! Сволочь! Или ‘nj табак уже совсем извратил чувствительность?

Мне начинает казаться, что я опутан сотней тонких и крепких кожаных лент, стесняющих движения и мешающих дышать. Задыхаюсь, останавливаюсь и смотрю на небо. На нем в шахматном порядке разбросаны маленькие сиреневого цвета сварочные пластинки. Из них в город опускаются колонны такого же цвета. Это придает городу вид средневекового собора, монастыря или католической кирхи. Вокруг капителей колонн клубятся черные тучи, воронье с мерзким криком пикирует вверх и опускается вниз. Дождь усиливается с каждой минутой, а кожаные ленты во мне еще сильнее сжимаются. В воздухе предчувствие смерти, конца, тоска съедает сердце и душу и вслед движению черных лент нож совершает новый оборот….

«Аллилуйя», смеюсь я. «Когда ты придешь ко мне, муза смерти? Я тебя заждался»? Уже никуда не хочется идти, прислонившись к коричневой коре дерева, я безучастно наблюдаю, как темная лужа растет у моих ног. Кажется, еще чуть и вода затопит весь мир, всю планету и самое странное, что я хочу этого. Рваная кожа дерева за спиной еле слышно дышит в тихом, спокойном ритме и это успокаивает и меня, но…Хлоп…Кто-то дернул за невидимую ниточку, одна из заслонок отодвинулась, и самая крайняя из колонн окрасилась в золотой цвет. Я улыбнулся и пошел дальше.

Хлоп, дернули опять, и новая колонна стала золотой. Хлоп, хлоп, хлоп. Отодвинулось сразу десять заслонок, из них выглянуло солнце. Хлоп. Хлоп. Готический собор исчезал, растворялся, на глазах превращался… В золотую сказку Амальгамбры, в сверкающий небесный дворец Колдовских Шейхов. Лес золотых колонн чуть покачивался, изгибался, вокруг подножий сияющих исполинов кружились листья, птицы, люди, весь город кружился вокруг них. Я сам с веселым смехом поддался радости вновь воцарившегося солнца. Что-то зазвенело в небесах, стеклышки оконец, сквозь которые в мир попадали золотые колонны, рассыпались и свет стал еще ярче. Я больше не смерть, я больше не тоска, я больше не осень. Я снова весна! Черные ленты прочь, боль прочь, я устал от тебя, мне иногда нужна передышка!

Отверстия в небесах растут, колонны все толще, а я тоже расту над этим миром, я сам мир, я черепичные крыши немецких домиков, я полуразрушенные каминные трубы на этих домиках, я сам воздух, пьянящий воздух наступившей на миг весны! И я верчусь в танце радости, обнимаю весь мир, который я и который не я! Я и чайка в небе, я и грязный кирпич на дороге. Я, я, я…Одиноко? А может уже мы? Дождя уже нет давно, ничего от осени, ничего от разрушения. Я возрождаюсь, я вырастаю как исполин, и, взмывая в небо, разрушаю остатки темных туч, колонны с грохотом рушатся, и мир заполняют оттенки желтого цвета, все оттенки, какие только есть на свете.