Город Драконов - Робин Хобб

Она улыбнулась и чуть вздрогнула от пробежавших по коже мурашек.

– Что это было? – вопросил Рэйн.

Отложив шляпку сестры, он взял Малту за руку.

Малта чуть смущенно захихикала.

– Я вспомнила о твоем первом поцелуе. Моя мать вышла из комнаты, и там остались только твои слуги, закрытые вуалями и занятые своими делами. Ты придвинулся ко мне, и мне показалось, что ты собрался поделиться со мной каким-то секретом. А тут ты взял и меня поцеловал. Я ощутила твои губы сквозь кружево вуали. И, как мне показалось, кончик твоего языка. Это было…

Она замолчала, с удивлением заметив, что краснеет.

– Очень эротично, – негромко договорил за нее Рэйн. По его лицу медленно расплылась улыбка, а глаза заблестели от приятного воспоминания. – Я просто решил сорвать поцелуй, пока твоя мать не видит. Я не ожидал, что прикосновение сквозь эту преграду только усилит все ощущения.

– Ты вел себя, как дрянной мальчишка. Ты не имел права меня целовать!

Малта попыталась изобразить возмущение, но у нее ничего не получилось. Она ответила на улыбку Рэйна, чуть погрустив о той глупышке, которой была тогда.

Он поднес к лицу вуаль сестры. Малта почти не различала его лица за несколькими слоями темного кружева.

– А теперь имею. Не повторить ли нам?

– Рэйн! – укоризненно воскликнула она, но это его не остановило. Он набросил вуаль себе на лицо и наклонился, чтобы ее поцеловать.

– Это же лучшая вуаль Тилламон! – запротестовала она.

Однако когда кружево коснулось ее лица, она закрыла глаза. Он подарил ей очень целомудренный поцелуй, который, тем не менее, унес ее к воспоминаниям об их ранней страсти.

Когда Рэйн отстранился, он хрипловато спросил:

– Почему запретное всегда добавляет этот сладостный укол?

– Это верно. Но я не знаю, почему. – Она прижалась щекой к его груди и ехидно спросила: – Мне следует понимать это так, что теперь, когда у тебя есть на меня права, я стала менее сладкой?

Он рассмеялся:

– Нет.

Какое-то время они сидели рядом, уютно, молча. Корабль чуть покачивался от усилий гребцов, преодолевающих напор течения. Малта выглянула в окошко каюты. Позади них тянулась блестящая река, серая вода которой превратилась в серебро под лучами все еще светившего солнца. Тилламон опиралась на фальшборт, уйдя в раздумья. Ветер шевелил ей волосы. Со спины она казалась обычной молодой женщиной, погрузившейся в грезы. Но о чем она могла грезить? Что может ей дать будущее? Что оно даст ребенку Малты, если он или она окажется настолько сильно измененными?

– Ты вздохнула. Снова. Тебе неудобно?

Рэйн осторожно прижал руку к ее животу. Она накрыла его руку обеими ладонями. Как ни ужасал ее предстоящий разговор, откладывать было нельзя.

– Нам надо кое-что обсудить, любимый. Вопросы, о которых мне не хотелось и не хочется говорить. Но мы должны.

Она глубоко вздохнула и быстро, словно срывая с раны прилипший бинт, рассказала ему о том, что повитуха требует от них решения.

Он отшатнулся. На его лице читался ужас. А потом ужас стремительно сменился гневом.

– Как она могла говорить тебе подобное? Как она посмела?

– Рэйн! – Ярость в его взгляде одновременно успокаивала и пугала ее. – Она обязана задавать эти вопросы. При моих прежних беременностях… Ну, они были недолгими, правда? По-моему, она знала, что они ничем не закончатся. Но теперь мы ощутили, что ребенок толкается и с каждым днем роды все ближе. А такие решения приходится принимать всем родителям – и в Дождевых чащобах, и в Удачном. Какими бы они ни казались тяжелыми, с ними сталкивались многие поколения жителей Дождевых чащоб. Ну так… – Малта вздохнула, собираясь с духом, – что мне ей сказать?

Рэйн дышал так тяжело, словно готовился к драке.

– Сказать? Скажи ей, что мне плевать на обычаи и приличия! Скажи ей, что я не отойду от твоей постели и, как только ребенок появится на свет, то окажется в моих надежных руках. Если Са отнимет у нас его жизнь, я буду его оплакивать. Но если кто-то будет чем-то ему угрожать, я их убью. Вот что ты можешь ей сказать. Нет. Вот что я сам скажу этой нахальной старой ведьме!

Он резко встал, быстро прошелся по каюте, а потом замер, мрачно глядя в окно на проплывающие деревья.

– Ты усомнилась в том, что я стану защищать нашего ребенка? – негромко спросил он у Малты. Он устремил на нее взгляд, в котором отразилась боль. – Или это… – он замялся, – …это не то, чего хочешь ты? Если наш ребенок родится измененным, ты бы хотела… хотела его отвергнуть? Ты…

Он смолк.

Малта пришла в ужас. Молчание затягивалось, боль на лице Рэйна становилась все сильнее.

– Я не знала, что у меня есть выбор, – призналась она, наконец. На ее глазах выступили слезы, но они не пролились. – Так делается, даже в Удачном. Об этом редко говорят. Когда я была маленькая, то, бывало, видела беременную женщину, а потом она на какое-то время исчезала, а еще спустя какое-то время возвращалась – иногда с ребенком, а иногда – без. Не помню даже, когда именно я поняла, что некоторых младенцев родители не оставляют. Просто это узнавали все девочки, когда подрастали. Когда женщины об этом упоминают, то большинство говорит, что так лучше, что это происходит быстро, пока мать не успела узнать ребенка и полюбить его. Но… – Она прижала обе ладони к животу и почувствовала, как там беспокойно заворочался малыш, словно понимая, что сейчас они решают его судьбу. – Но я уже узнала этого ребенка. Я уже люблю его. Или ее. По-моему, мне будет не важно, есть ли у него с рождения чешуя на лбу или ногти у него черные. Или у нее. – Она попыталась улыбнуться, но безуспешно, и слезы внезапно покатились у нее по щекам. – Рэйн, мне было так страшно! Как-то ночью мне приснилось, что когда у меня начались схватки, я убежала рожать в лес, одна, чтобы малышка была в безопасности. А когда я проснулась, то задумалась, не поступить ли мне именно так. И я гадала, что ты обо мне подумаешь, если я так поступлю, если вернусь с измененным ребенком и откажусь его отвергнуть. Или что подумает твоя мать.

Она всхлипнула, и Рэйн моментально оказался рядом с ней. Она достала носовой платок и вытерла влажные глаза.

– Я видела некоторых хранителей драконов. Они еще совсем дети. И почти все отмечены так сильно, что мне стало ясно: они должны были родиться уже измененными. А родители их все-таки оставили. Они росли, они жили. Пусть им нельзя было завести семью и иметь собственных детей, но я смотрела на них и думала: «Их жизни не пусты. Их родители правильно сделали, оставив их, что бы ни говорили их соседи». Но теперь я смотрю, как несчастна Тилламон. Я слышу, что именно некоторые люди открыто говорят ей. Она почти все время сидит дома, даже не ходит на рынки. Она редко навещает своих подруг. А ведь она родилась неизмененной! И она никогда не делала ничего такого, что заслуживало бы наказания. Тем не менее она наказана.

Снова наступило молчание. Они оба смотрели в окно на сестру Рэйна. Облака начали закрывать солнце, и день из ясного мгновенно стал сумрачным, однако Тилламон плотнее закуталась в плащ и подставила лицо ветру, словно впитывая его.

– Может, наш ребенок родится нетронутым. Или, возможно, раз мы теперь Старшие, таким же будет и ребенок, так что его изменения окажутся…

– …красивыми, – договорила Малта, когда он замялся. – Красивыми и необычными, как у нас. На наше счастье, мы изменены так, что при виде нас люди улыбаются. Или раньше улыбались. Теперь я не менее часто вижу на их лицах нечто другое. Возмущение. До меня доходят слухи, что люди считают нас заносчивыми, думают, что мы важничаем и делаем вид, будто мы лучше других, просто потому, что дракон пожелал одарить нас привлекательной внешностью. Рэйн, у торговцев не принято, чтобы кто-то оказывался выше других. О, торговцы всегда будут считать себя выше татуированных или народа Трех кораблей в Удачном, гораздо выше любого грубого калсидийца или варвара из Шести герцогств. Но очень многие негодовали из-за того, что сатрапу вздумалось величать нас королем и королевой. Они злились и говорили, что мы от лица торговцев приняли решения, принимать которые мы права не имели, пусть даже потом Совет и подтвердил все это. Некоторых мы раздражаем, Рэйн. А есть и такие, кто хотел бы нас использовать. Тебе это известно.

– Да. – Он обнял ее и снова притянул к себе. – Наверное, я не задумывался о том, как это отразится на нашем ребенке. Если он родится измененным, а мы настоим на том, чтобы его оставить, это может испортить отношение ко всему семейству Хупрус. И, возможно, у него будет мало товарищей по играм. Но я не могу представить себе, чтобы мы добровольно кому-то его отдали. Или сами бы его утопили.

При этих словах у Малты вырвалось рыдание.

Рэйн прижался щекой к ее макушке.

– Не бойся, милая моя. Что бы ни случилось, мы встретим это вместе. Я не отдам этого ребенка обычаям. Если волей Са он начнет дышать, то и будет дышать, и никто не оборвет это дыхание, кроме руки Са. Это я тебе обещаю.