Память о мечте (сборник) - Ирина Озерова

Исцеление верой

Женщины двигались длинной шеренгой, как в храм,Туда, где стоял он в очках без оправы, седой,В темном костюме и белой рубашке, святой.Распорядители их направляли к простертым рукам,Из которых забота живительной теплой водойИзливалась двадцать секунд. Ну’c? дорогое дитя,Что болит? – вопрошал его голос густой,И, немного помедлив, молитвой простойОн указывал Богу на чей-нибудь глаз и колено.Их головы объединялись; затем удалялись,

Внезапно теряя мысли, одни брели молчаливо,Робко отбившись от стада, ожить не смея пока,Но другие все еще непреклонноСудорожно и крикливоКликушествовали хрипло, словно лишась языка,Как будто в их душах дебил выпущен из-под замка,Чтобы, услышав голос, творить добро терпеливо.Только их этот голос возвысил издалека.Их речь нечестивых бесчестит, глаза выжимают стены,Громада неслышных ответов вещает им справедливо —

Что болит! Усатые, в платьях с цветами, трясутся до дрожи,И все же – все болит. Здесь покоится в каждойЧувство жизни в крови, свое пониманье любви.Можно ближних любить, свое сердце тревожа,Можно даже потешиться жаждой,Лишь к тебе обращенной любви,Но ничто не поможет. Постоянная, нудная боль,Словно слезы оттаяли в зимнем жестоком пейзаже,Тает медленно в них – громче, голос зови,Говори Дорогое дитя, и все время на лжи не лови.

Дайте жилище детям

На мягкой соломе, на блестках стеклаИз хлама готовит постель им забота.Ни трав, ни земли, ни зимы, ни теплаМам, дай поиграть нам хоть что-то.

Живые игрушки исчезнут не в срок,Взрослея, мы их почему-то теряем.Коробка от туфель и старый совок…Мам, мы в похороны играем.

Сесил Дэй Льюис

(1904–1972)

Все ушло

Вот море высохло. И бедность обнажилась:Песок и якорь ржавый, и стекло:Осадок прежних дней, когда светлоПробиться радость сквозь сорняк решилась.

А море, как слепец или как свет жестокий,Прощало мне прозренье. Сорняки —Мои мгновенья, ум – солончаки,Бесплоден плоти голос одинокий.

И время высохло, и призрачны приливы,Ловлю натужно воздуха глоток…Молю, чтобы вернулось море вспять,Опять пусть будет добродетель лжива.

Нахлынь на мой иссушенный песок,Чтоб жизнь иль смерть мне как свободу дать!

Клен и сумах

Клен и сумах вдвоем над осенью парят,Взгляни: их письмена так ярко заалели,За эти изжелта-багровые неделиИз всех закатов ткут они себе наряд.Вам, листья, кровь дана от целой жизни года.Какой с востока плыл фламинговый восход!Какой закат стекал по кронам целый год,Чтоб в славу хрупкую одела вас природа.И человек, как лист, однажды упадетСнаружи пепельный, внутри кровоточащий.Осенний отсвет многоцветной чащиНемыслим в тупике, где он конец найдет.О, первозданный свет и небосклон в огне,За всех, кто обречен, кричите вы во мне.

Джордж Баркер

(р. 1913)

Летняя идиллия

К исходу лета на сносях земля,От тяжести склоняет ветви книзу,Скрыв глубоко живую сладость соков,Она цветы выносит напоказ и золото,Усердно маскируя свой тайный сговор…Под покровом соковПокоится холодная зима,Покоится, произрастая, голод,Вмороженный в початки кукурузы.Под щедрым изобильем – обнищанье,И бедность, как богатство, клонит книзуТугие ветви, и нужда – зерно.

Их облачи в великолепье лета и вкосьПроникни в кость, иль во владеньяхВесны ты ими овладей; под грудьюПространство пустоты, как пустоцвет, как призракПорочного цветка – размах нужды, ее давленьеНа зеницы духа, на существоБездеятельных тел, давлениеНа их передвиженье и на осуществление любви,Давление на жизнь, как в бездне моря,Становится порою нестерпимым,Хотя его обязаны стерпеть.

Едва ослабит лето на мгновеньеДавленье это, многие встаютИ плещутся в реке или под вечерСпешат к увеселеньям, как в крольчатник,Рассыпанные в парке, как бумажки,Купаются в поту, как комары,А позже блуду предаются в спешке,Гонимы сторожем и полицейским, они играют,Как и я, мечтая об отдыхе, достатке, чистоте.

Сады, как начинающие шлюхи,Регалии сезона выставляют,Когда их овевает смутный запах,Манящий чистотой и красотойМужчин, в кораллах светлых утонувших.Но только женщин обнажает лето —Снимает пиджаки и полуголыхМужчин пускает в лодках по реке,

Влача их пальцы по воде тенистой;Они спешат покорно за рекой,Сквозь тени волн выслеживают руку,Которой незачем искать свой берег.Лицо в воде – как яблоко гнилое.Соборы и строительные фирмыС их появленьем рушатся. Все громчеБетховена играют, чтобы эхоСумело в звуках утопить Уэльс,И ветер лета СредиземноморьяКак лебедь, белоснежный лебедь плыл.

Джеффри Григсон

(р. 1905)

Апрель на сцене детства

Встречая вновь едва знакомый разговор,И странный вырез листьев, и цветок сердечный,И туповатую сову спугнув, открыв плюща узор,И полдень задержав лучом на башне вечной, —Не в этом ли нетленно бытие? Как мне уговоритьВсе это стать единым? Но бомб правительственных громыханьеМне не позволит двери отворитьВ мой старый дом. Навеки я в изгнанье.

Идея мая

Да, в первые шесть дней открытий маяЖелто-зеленые под теплым ветромОбновы буков, путь единый выбирая,Разорваны небесным светом.

У мая даже есть свои паденья…Коричневые свитки оплелиЗеленые ростки объятьем тленьяИ медью падают на чернь земли.

Но ни отступничество, ни святая вера,Ни смертный приговор, весне внимая,Не опровергнут ни листву под ветром,Ни плодотворную идею мая.

Алун Льюис

(1915–1944)

Прощай

Итак, мы произносим: «Доброй ночи» —И, как любовники, идем опять,На самое последнее свиданье,Успев лишь вещи наскоро собрать.

Последний шиллинг опустив за газ,Смотрю, как платье сбросила бесшумно,Потом боюсь спугнуть я шелест гребня,Листве осенней вторящий бездумно.

Как будто бесконечность помню я,Как мумия, завернутый в молчанье,Я воду набираю питьевую. Ты говоришь:«Мы отдали гинею за комнату последнего свиданья».

Затем: «Оставим мы любовникам другимНемного газа, пусть тепло лучится…»Лицо твое испуганно – вдали,Язык твой Вечных слов всегда боится.

Мне поцелуями глаза закрыв,Смущаешься, как будто Бог ударилДитя с его наивным, детским страхом.Мы бесполезность слез друг другу дарим.

Но мы не отречемся от себя,Наш эгоизм не расстается с телом.Наш вздох – дыхание земли,Следы – навеки на сугробе белом.

Мы создали Вселенную – наш дом,Мы сделали своим дыханьем ветер,Сердца в груди – опоры наслаждений.Перешагнем семь океанов смерти.

Тела покуда воедино слиты.Когда ж уйдем мы в разные края,Ты сохранишь колечко, я – заплатку,Пришитую тобой, любовь моя.

Норманн Маккейг