Аметистовые грезы - Н. Уолтерс

— Я ещё увижу тебя, прежде чем уйду? — Огюстине не хотелось покидать её, не попрощавшись напоследок. Её мысли внезапно переполнились сотней разных вещей, которые она хотела рассказать Оливии, хотела спросить у неё.

— Надеюсь, что так. — Подруга тепло улыбнулась, выпустила её руку и повернулась прочь.

Оливия и её мужья направились к дверям. Кирс дождался их ухода, а затем подошёл к ней. Взяв её лицо в свои ладони, он очень долго смотрел на неё. Так много чувств отражалось на его лице, так много печали.

— Я люблю тебя, Огюстина. Отныне и навсегда. — Он опустил к ней голову и поцеловал.

Это был долгий, неспешный поцелуй, который заставил поджаться пальцы на её ногах и наполнил сердце нестерпимой болью. Слезы хлынули из её глаз и ручейками потекли по щекам. Кирс поднял голову, и она увидела, что его глаза тоже стали влажными. Он и не пытался скрывать своё горе.

— Я сожалею, — прошептала Огюстина.

Он вытер подушечками пальцев её щеки, пытаясь остановить потоки слез.

— Я знаю, — наклонившись вперед, Кирс сцеловал с её лица несколько слезинок, затем круто развернулся и вышел из зала.

Оставшись в одиночестве, Огюстина повернулась к алтарю, из её глаз неудержимо текли слёзы.

— Зачем Ты привела меня сюда? — ответа она не ждала и была просто шокирована, когда его получила.

— Затем, что это твоя судьба.

Голос определенно был женский, и звучал так, будто не имел возраста.

— Кто это сказал? — сердце забилось сильнее, и Огюстина поспешно вытерла глаза, убирая свидетельства своих слез.

— Ты знаешь, кто я, Огюстина. Ты знаешь это своим сердцем.

— Я не верю этому. — Она повернулась вокруг себя, пытаясь отыскать источник голоса. — Это какой-то фокус. — Невозможно было поверить, что она разговаривает с Богиней.

Такого просто не бывает.

Звуки смеха, чистые и невесомые, окружили её со всех сторон, окутывая, словно теплое объятие.

— У меня нет потребности в обмане, дитя моё. Все, что я хочу, — чтобы ты была честной сама с собой. Почему ты не остаёшься здесь?

Огюстина вытерла об штаны свои ставшие влажными ладони.

— У меня есть своя жизнь. Незаконченные раскопки, книга, которую я собиралась написать. — Теперь, когда она сказала это вслух, всё уже почему-то не казалось таким же важным, как прежде.

— Конечно, вполне достойные задачи. Но что ты будешь делать потом, когда твоя книга будет завершена?

Огюстина уже не раз задавала себе тот же самый вопрос.

— Я работаю в музее. Я должна писать статьи, доклады, мне предстоят новые археологические экспедиции, организация различных выставок. — Даже для неё самой это звучало формально и как-то скучно.

— А что с близкими тебе людьми?

Огюстина чуть было не выпалила: — какими людьми? — но сумела остановить себя в последнюю секунду. Это казалось слишком патетичным, — признаваться, что в действительности никто не стал бы по ней скучать. Конечно, у нее были коллеги, которые поинтересовались бы, что с ней случилось, но только и всего. С присущей ей склонностью к исследованиям и научной работе, вкупе со страстью к путешествиям, ей не удалось завести много дружеских связей. У нее была Оливия, вот и все её близкие.

Она представила себе Кирса, его печаль и его слезы. Нечестно было с его стороны рассказывать ей о своих чувствах. Он будет скучать по ней, как и Оливия. Если бы ещё и Рорика это тоже волновало. Но она не могла остаться, зная, какую боль причиняет ему своим присутствием.

— Я должна уйти.

— Выбор за тобой. А варианты тут есть.

— Что так я проклята, что эдак, — покачала головой Огюстина. — Если я вернусь в свой мир, я причиню боль Кирсу и Оливии.

— И себе.

Как бы ни хотелось ей опровергнуть это, Богиня была права.

— И себе. Но если я останусь, будет страдать Рорик. Если Ты — действительно Богиня, то Ты знаешь, какую рану нанесло ему моё появление. Плюс к тому, я не выполню оставшиеся за мной обязательства.

— Да, дилемма. И решить её можешь только ты.

Всё тело Огюстины дрожало, ноги стали словно желе. Чтобы не упасть, ей пришлось твёрдо сжать колени, настолько поразил её реализм ситуации.

— Я что, действительно разговариваю с Богиней, да? — Это было совершенно невероятно, и всё же, учитывая окружающую обстановку, вполне правдоподобно. Возможно, проще верилось во все эти чудеса, потому что Оливия до этого рассказала ей о себе, о том, что случилось с ней самой в этом же храме. А может быть, это потому, что жизнь тут, в T’ар Тале, протекала как будто вне времени, абсолютно ирреально.

— Это я.

Легкий плавный ветерок, веявший в храме, внезапно изменился, взметнувшись жестоким шквалом, и обернулся вокруг Огюстины, подобно тому, как это случилось тогда, в потайной комнате, в Египте. Ожерелье вокруг её шеи стало теплее. Пальцы начало покалывать, сознание охватило благоговейным страхом. Она открыла рот, чтобы что-то произнести, но слова замерли в горле, когда перед ней из завихрений воздуха образовалась фигура. Фиолетовое сияние окружало женщину, закутанную в развевающиеся одежды. Огюстина не могла разглядеть черты её лица, но невозможно было отрицать исходящего от неё мощного потока властной Силы.

Огюстине казалось, будто она разделилась надвое. Теперь, раз уж она действительно была здесь, сердце умоляло её остаться, воспользоваться шансом, чтобы обрести настоящую дружбу и, может быть, мужа и детей. Это были мечты, которые Огюстина уже давным-давно списала в архив. Но только вот почему-то вдруг они оказались здесь, и просили её рискнуть.

Но разум тут же напомнил ей, что мужчины не влюбляются в таких женщин как она так быстро. Рорик изначально не хотел, чтобы она появлялась здесь. То, что чувствовал к ней Кирс, было, скорее всего, просто физическим влечением. И что стало бы с нею, когда оно пройдёт? Она оказалась бы в чуждом ей мире, где нет никого, кроме Оливии, кого можно назвать её другом. У себя дома она может, и была одинокой, но зато в безопасности.

Безопасность.

Слово ударило её, словно кнутом. Она такая же трусиха как Рорик, отказываясь выбраться из своей безопасной скорлупы и встретиться лицом к лицу с тем, что на самом деле тревожит её. Она боялась, в глубине души, что пожертвовав всем ради этих двух мужчин, будет ими отвергнута. Рорик уже отшвырнул её прочь. И, вероятно, только вопрос времени, когда то же самое сделал бы Кирс.

Что она знала о том, чтобы быть женой? Ничего, абсолютно. И уж точно не представляла собой образец женственности. Чёрт, да в её достоинства даже умение готовить не входило. Она ничего не знала о законах этого мира, или хотя бы о том, чем могла заняться здесь, если бы осталась. Как бы она зарабатывала себе на жизнь? Оливия могла помочь ей встать на ноги в этом странном мире, если бы того захотела Огюстина, но это бы в корне отличалось от той жизни, что осталась за её плечами.