Мой чужой муж - Екатерина Ромеро

Оказывается, все это время я был рядом с дочкой родной своей, хоть мне уже давно было все равно на это. Я полюбил этого ребенка не из-за общей крови, а просто так. Потому что на Дарину похожа, потому что особенная она, маленькая и моя. И пусть она меня не называет папой, и я для нее лишь дядя чужой, мне все равно. Хочет Маратом называть, даже “р” еще не умея выговаривать, ну и ладно. Пусть своего медведя оборванного она любит в миллион раз больше чем меня, но зато я вижу ее каждый день. Мне этого достаточно.

Укладываю ее в кровать, одеялом укрываю, а сам на кресло сажусь. Это уже мой ритуал. До утра ее сторожить. Сон охранять, оберегать от всего.

– Спи, завтра маму увидишь.

Не знаю, что чувствую в этот момент. Мне больно при одном только сегодняшнем воспоминании о Даше, хотя кажется, нечему там уже болеть. Выгорело все. До тла. Я в аду. Персональном и созданном своими руками.

Глава 18

Оказалось, что терпеть боль до последнего было не лучшей идеей, так как когда утром я проснулась, даже с кровати встать не смогла. Мое тело словно парализовало от жгучей, нестерпимой боли. Я то проваливалась в глубокий сон, то снова выныривала из него, глотая каплю воздуха. Лишь отрывками память обжигает, когда приходил Марат и что-то говорил мне, а я от боли даже понять толком не могла, что именно он спрашивал. Только взгляд его помню, злой и раздраженный. На меня. Зачем-то руку мою в свои ладони горячие взял, а меня обожгло всю от этого движения.

Когда мужчина поднял меня на руки, я думала, что сойду с ума от боли, но лишь крепче сцепила зубы. Не покажу ему, как мне плохо. Марату все равно на меня, я знаю. Жар его тела передавался и мне, согревая трясущееся тело. Жаль только Полинку, что увидела меня такую.

После этого лишь обрывками вспоминаю машину и дорогу быструю, а еще взгляд мужчины. Не насмешливый как раньше, а встревоженный. Правильно все, он боится что без игрушки останется, ведь еще не наигрался ею сполна, сломал лишь, раскрошил, на детали разобрал, а собрать не может.

Яркий свет больничной лампы, холод и твердый стол операционной – это последнее, что я запомнила перед тем, как отключиться от введенного наркоза. Не было у меня никакого белого туннеля или встречающих ангелов. Я отключилась мгновенно, чувствуя только дрожь во всем теле от страха и молясь, чтобы Бог не оставил Полю, если я больше никогда не проснусь.

Прихожу в себя в больничной палате. Над ухом что-то пищит, голова кажется ватной, а разум заторможенным. На лице закреплена какая-то маска, видно кислородная, так как из нее все время идет воздух. Сдираю ее дрожащей рукой, только хуже от нее.

Оглядываюсь по сторонам, преодолевая боль в голове. Я одна в палате, если эту красиво обставленную комнату вообще можно так назвать. Это мало не похоже на обычную городскую больницу. Скорее дорогущая частная клиника.

Я укрыта теплым одеялом почти до ключиц. Из груди вырывается кашель, и внизу живота тут же отдает режущей болью. Осторожно опускаю одеяло. Внизу живота справа красуется повязка. Малейшее прикосновение к ране заставляет зашипеть от острой боли.

Облизываю пересохшие потрескавшиеся губы. Мне жутко, просто до невозможности хочется пить, словно я лет десять воды не видела.

– Эй, есть тут кто-нибудь?

Тишина служит мне ответом. Начинаю нервничать. Не знаю, сколько я тут пробыла, может день, а может и месяц. Поля! Как она, с кем? В голову тут же залезают дурные мысли. Марат мог выкинуть ее, просто оставить одну или отдать в интернат как никому ненужного щенка. В то, что у этого мужчины осталась хоть капля жалости, я больше не верю, особенности после…нашей последней ночи. Нет в нем души. Он выбросил ее вместе со мной еще тогда, три года назад, на помойку.

Сама не замечаю, как начинаю плакать. Поли нигде нет, и ко мне никто и не думает подходить. С огромным трудом поднимаюсь на кровати. Живот так сильно тянет, что мне кажется, еще немного, и я просто отключусь, но мне надо узнать, как она.

– Вы что делаете, а ну быстро лягте обратно!

Молодая медсестра застает меня как раз на месте преступления, и укладывает обратно на кровать. Побег не удался.

– Пустите, мне надо знать, где моя дочь! Немедленно!

Не узнаю свой голос. Дрожащий и слабый. Каждое слово дается с трудом.

– Хорошо-хорошо. Я все передам. Не надо так волноваться.

Она колет мне что-то, после чего мне снова хочется спать, однако перед тем как провалиться в задурманенное успокоительным состояние, я отчетливо замечаю валяющееся фото на полу. Господи, это тоже самое, поддельное фото, но такое настоящее для Марата. Улыбаюсь сквозь слезы. Никак насмотреться не может, а мне уже все равно. Пусть смотрит, сколько хочет. Мне уже на все без разницы, кроме своей дочери. Тот, которого я любила когда-то всем сердцем, так и не смог поверить мне. Просто поверить.

Мне казалось, что больнее уже быть не может, однако нет, может. Я отчетливо это ощущаю, когда вижу Марата в дверях, когда просыпаюсь. Как всегда идеально одет и безумно красив, вот только красота эта холодная, мороз от нее по коже и кровь в жилах стынет. Вот же он, прямо передо мной, мой чужой муж. Когда-то любимый человек, а теперь злейший мой враг.

Не понимаю, зачем он пришел, и зачем я вообще теперь ему сдалась, слабая и больная. Такую трахать не интересно. Такая вообще уже ничего не может. Сломалась игрушка. Больше нельзя ею играть.

Марат говорит со мной, а я не просто не могу отвечать ему. Перед глазами лишь его ремень жесткий стоит и глаза серые, опьяненные ненавистью. Слезы сами катятся из глаз, он все же опять сломал меня, вот только теперь навсегда.

Снова смотрю на это проклятое фото, и мужчина замечает это. Быстро его подбирает и в руке сжимает, ломая на части. Взглядом меня прожигает, я не могу больше смотреть прямо ему в глаза. Не могу просто, это выше моих сил.

– Я все знаю, Даш. Мы поговорим, но позже. Не сейчас, хорошо?

Хочется кричать, выть от боли, но я лишь губы поджимаю.

– Мне все равно. Шлюха не имеет права голоса.

Замечаю, как он зубы сжимает. Бесится, хотя не пойму, почему. Сам меня так называл.