Подводная лодка - Буххайм (Букхайм) Лотар-Гюнтер

Удовлетворенный наконец, Вихманн убрал свои средства красоты, снял куртку, стянул ботинки, не развязывая шнурков и завалился в койку. Он оставил лампочки гореть. Через пять минут, когда я спустился к выключателю, глянув в его койку, я увидел, что метания и повороты во сне уже разрушили кратковременное великолепие его внешнего вида.

ПЯТНИЦА, 14-й ДЕНЬ В МОРЕ. Я встретил Командира в центральном посту. Похоже, он был склонен к разговорам. Я забросил удочку, спросив, почему так много людей поступают добровольцами на подводные лодки, несмотря на цифры потерь.

Обычная минута на размышление. Затем, с сомнением:

«Далеко не уйдешь, если просто затаскивать сюда парней. Конечно, служба на подводных лодках имеет определенную привлекательность. Лучшие из лучших, личный флот Дёница, и так далее. Пропаганда вносит свою лепту, естественно…»

Более длинная пауза. Командир тяжело уставился на плиты настила, прежде чем продолжить. «Может быть, они не могут представить, что их ожидает. Школа, Трудовая Армия, призыв, начальное обучение… Они никогда ничего не видели и нигде не были — у них нет никакого опыта. Нет воображения, у большинства из них».

Он полуобернулся ко мне с неясной ухмылкой. «Топать в сапогах — не очень-то веселое занятие. Правда, нам здесь лучше. Никаких утомительных маршей, натертых до мозолей ног. Регулярное питание, приличные койки, центральное отопление и много укрепляющего морского воздуха. Изящная форма и много красивых медалей с ленточками, чтобы было в чем выйти на берег… Нет, если вы спросите меня, то в любом случае подводная лодка лучше, чем штыковая атака или чтобы тебе оторвало голову в окопе. В конце концов, все относительно».

Циничная ухмылка Командира исчезла, когда он вернулся к началу своих размышлений.

«Быть может, только с молодежью и возможно это дело — потому что они все еще — ну, скажем так, недодержаны. Вы знаете, в критической ситуации почти всегда выживают старшие по званию — те, у кого дома жены и дети. Мы однажды подобрали несколько спасшихся с эсминца — с одного из наших. После затопления корабля прошло только около двух часов. И это было лето, так что вода не была настолько уж холодной, но большинство молодых моряков уже умерло в своих спасательных жилетах. Они просто сдались, опустили головы и захлебнулись, хотя и волнение было всего лишь умеренным. А старые моряки продолжали бороться. Одному из серьезно раненых было сорок с хвостиком. Он выкарабкался, хотя и потерял ведро крови, а вот восемнадцатилетние в отличной физической форме — они нет».

Подошел Стармех, приподнял бровь при звуках задумчивого голоса Командира и начал листать вахтенный журнал центрального поста.

«В действительности, нам следовало бы ходить на подлодках с гораздо меньшим количеством людей на борту. Я часто мечтаю о подлодке с командой в два или три человека. Недостаточное совершенство техники — вот действительная причина, почему нас должно быть так много. Большинство из них — это затычки. Они затыкают недоработки, которые конструкторы оставили в механизмах лодки. Люди, которые вращают маховики или щелкают переключателями — это не моряки в истинном смысле этого слова. Вы помните призывной плакат Командующего ВМФ — 'Обнаружить, атаковать, уничтожить!' Это меня просто злит. Кто на подводной лодке атакует? Только командир. Никто другой и не видит врага».

Он сделал паузу, но подталкивать дальше его не было необходимости. Командир сегодня разошелся сам по себе.

«Чертовски стыдно, старина Дёниц — и пустозвон. Сначала мы просто проклинали его».

Я знал уже некоторое время, в чем была проблема. Восхищение Командира Командующим несколько поблекло после его последнего официального коммюнике.

«Мы раньше считали его чем-то вроде военно-морского Мольтке, но теперь это 'Каждый за товарища и все за Отечество', 'Глаза Фюрера смотрят на тебя' — Фюрер, Фюрер, Фюрер… этого достаточно, чтобы затошнило».

Горечь в его голосе была явной. Он попытался спрятать её за вздохом. «Да ладно, жизнь есть жизнь».

Стармех уставился прямо перед собой и изображал глухого.

«Почему так много добровольцев?» — произнес Командир, возвращаясь к началу нашего разговора. «Товарищество, родство душ, командный дух — это все обращение к эмоциям. И то же делает идея принадлежности к элите. Да вы только посмотрите на парней в увольнении, расхаживающих со своими боевыми значками подводников на форме первого срока. Похоже, что на дам это тоже производит впечатление…»

Прохрипела громкая связь. «Вторая вахта, расписание по-походному!» В этот раз призыв относился и ко мне. Я должен был стоять вахту в качестве машиниста.

Стармех дал мне ваты, чтобы затыкать уши. «Шесть часов в машинном отделении — это много, если ты к этому не привычный».

Всасываемый дизелями воздух так плотно присосал дверь в переборке к уплотнительной резине, что мне пришлось приложить все свои силы для её открытия. Сразу же шум дизелей как будто шлепнул меня по лицу. Торопливый цокот толкателей и коромысел клапанов обеспечивал аккомпанемент на ударных для постоянного потока шума от взрывообразно воспламеняющегося в цилиндрах топлива и глубокого басового рева, который, как я предполагал, исходит от воздушных нагнетателей.

Бывший на вахте Йоханн, старшина машинного отделения, не сразу заметил меня. Он пристально смотрел на тахометр. Его стрелка резко вибрировала. Иногда она прыгала на несколько делений и нервно дрожала, потому что наши винты работали в условиях переменного сопротивления бурного моря. Даже не глядя на тахометр, в корме было заметно гораздо лучше, чем в центральном посту, как волны сначала одерживали лодку, затем отпускали её и она бросалась вперед. Сначала винты вращались с трудом, но затем все быстрее, когда сопротивление уменьшалось.

Йоханн по очереди проверил давление масла и охлаждающей воды. Затем с отвлеченным взором диагностика он ощупал нагнетательную трубу масла, которая ответвлялась внизу под насосом принудительной смазки, чтобы определить её температуру. В завершение он взобрался на сверкающую ступеньку, которая проходила вдоль сбоку двигателя и ощупал пульсирующие коромысла, все это делая очень медленно, точными и выверенными движениями.

Йоханн сказал (точнее прокричал) мне, что я должен делать: проверять, чтобы ничего не перегревалось, ощупывать трубы охлаждающей воды, проверять коромысла, как это он только что сделал, и, когда он даст мне сигнал, приоткрыть выхлопные заслонки.

Он вернулся на пост управления и вытер свои руки пучком разноцветной хлопчатобумажной ветоши. Затем из ящика сбоку маленькой конторки он выудил бутылку с яблочным соком. Когда он энергично отхлебывал из бутылки, его адамово яблоко судорожно подергивалось.

С пульсирующих сочленений узлов дизелей капало масло. Я почувствовал рукой, как они подпрыгивают, трогая их один за другим. Каждый узел был равномерно теплым, а звуки работы в цилиндрах равномерно следовали один за другим.

Через пятнадцать минут Йоханн открыл дверь на камбуз и повернул маховик на подволоке. «Закрываю забортный всасывающий клапан», — прокричал он, объясняя мне свои действия. «Теперь двигатели будут всасывать воздух изнутри лодки. Прекрасный сквозняк!»

Прошел еще час. Йоханн покинул свое место у поста управления и пошел по проходу между двигателями. Двигаясь вдоль работавшего дизеля, он открывал один за другим индикаторные краны. Из каждого выбивалась струя пламени. Йоханн удовлетворенно кивал головой. Я не мог не думать о том, насколько нелогичен был запрет курения в отсеках лодки, когда разрешался такой фейерверк.

Балансируя, как канатоходец, Йоханн вернулся к своему посту управления. Проходя мимо, он вытер на полированной поверхности пару пятен масла и снова вытер руки пучком ветоши. Через некоторое время он приподнялся и отрегулировал поток топлива, открыв клапан вытесняющей воды. Затем он глянул на электрический дистанционный термометр, который показывал температуру каждого цилиндра и температуру выхлопного коллектора. При помощи огрызка карандаша настолько короткого, что он мог держать его лишь кончиками пальцев, он записал в машинный журнал различные данные: оценочный расход топлива, температуры, отклонения давлений.