Подводная лодка - Буххайм (Букхайм) Лотар-Гюнтер

Рулевой, только что сменившийся с вахты, проскочил через дверь переборки как пробка и протиснулся мимо меня с охапкой мокрой непромокаемой одежды. Держась за поручни вдоль дизелей, он проковылял дальше в корму, в моторное отделение, где раскинул мокрую одежду на дейдвудной трубе для просушки.

Старшина машинист сидел на низком инструментальном ящике перед постом управления двигателем левого борта, увлеченный зачитанной книжкой в мягкой обложке. Его дизель был остановлен, так что ему нечего было делать, но он должен был оставаться на своем посту. Левый двигатель мог потребоваться в любой момент.

Раз за разом я проходил, покачиваясь, взад и вперед вдоль полированной ступеньки у дизеля правого борта. Манометры отмечали нормальное давление.

Йоханн жестом показал мне, чтобы я уселся в проходе у переборки в моторное отделение. Рядом с ней на щитах управления висели коричневые мешки со спасательным снаряжением. Их вид заставил меня задуматься о расстоянии между мной и центральным постом. До люков боевой рубки был длинный путь. Не то, чтобы это имело большое значение — насколько далеко ты находишься от боевой рубки, если будет повреждена на глубине 100 метров, но чувство того, что ты заключен в клетке в корме, не поднимало боевой дух. Кроме того, подводная лодка одинаково легко могла найти свой конец и на поверхности — скажем, если её протаранят. Впередсмотрящие и матросы центрального поста могли еще пережить такой исход событий, машинисты же при обычных обстоятельствах — нет.

Заглушив шум дизеля, прогремел звонок и загорелся красный сигнальный фонарь. Я резко подскочил. Старшина машинист подскочил на ноги. Йоханн показал мне успокаивающий жест и я понял его смысл: это был сигнал на запуск левого двигателя. Я должен был открыть выхлопные заслонки левого дизеля. Старшина машинист подключил муфту к валу. Сжатый воздух устремился в цилиндры. Йоханн уже передвинул топливный рычаг в положение работы. Клапаны с резким звуком открылись, произошла вспышка в первом цилиндре, толкатели клапанов пришли в движение и левая машина пробудилась от спячки. Через мгновение работали уже все цилиндры и их рев смешивался с шумом от правого дизеля.

Еще один период без активных действий. Манометры показывали, что в оба двигателя поступает все, что им нужно: топливо, воздух, смазочное масло и охлаждающая вода.

Прошло три часа: половина вахты.

Воздух в машинном отделении теперь, когда работал второй двигатель, быстро становился теплее и дышать было все тяжелее.

В 10:00 кок принес нам бидончик с подслащенным лимонным соком. Я жадно стал пить прямо из ковшика.

Йоханн поднял большой палец руки и показал им на подволок. Пора было прочистить выхлопные заслонки. Этой операцией нельзя было пренебрегать, потому что выхлопные заслонки уплотняли выхлопные трубы дизеля при погружении. Они должны были быть абсолютно водонепроницаемыми, в противном случае забортная вода проникла бы в двигатели. Но неполное сгорание приводило к образованию отложений, которое могло нарушить водонепроницаемое уплотнение при погружении лодки. В начале войны подводные лодки действительно наполнялись водой и тонули, потому что эти отложения не давали заслонкам закрываться должным образом. Теперь было предписано, что выхлопные заслонки должны были очищаться каждые четыре часа.

Снова загорелась красная лампа, и машинный телеграф перепрыгнул в положение средний вперед. Йоханн передвинул рычаг управления топливоподачей вверх для уменьшения количества топлива, поступающего к насосам цилиндров. Обороты дизеля правого борта упали, и работа цилиндров стала неравномерной. Затем он передвинул рычаг в положение нулевой подачи. Двигатель совсем остановился. Вооруженный разводным ключом, я приложил всю свою силу, чтобы провернуть диск выхлопной заслонки туда-сюда и тем самым удалить углеродистые отложения. Туда и сюда, иуда и сюда, пока Йоханн не положил конец моей работе.

Обливаясь потом и тяжело дыша, я стоял и смотрел, как правый двигатель снова ожил. Вскоре после этого был остановлен левый двигатель, и та же процедура началась снова. Напряженно работая гаечным ключом, я использовал все свои оставшиеся силы. Ручьи пота текли по моему лицу.

Оба двигателя работали не очень долго, когда на лице старшины машинного отделения появилось напряженное выражение. Он замер, прислушиваясь к пульсациям дизелей, затем схватил фонарик и разводной ключ и протиснулся мимо меня. Рядом с кормовой переборкой он поднял плиту настила посветил вниз фонариком и кивнул мне. Я увидел дикое переплетение труб, фильтров, клапанов и кранов: системы, которые управляли циркуляцией воды и масла, а также подводом топлива.

Теперь я мог видеть это тоже: тонкая струйка воды била из одной из труб. Йоханн многозначительно взглянул на меня и извиваясь, протиснулся между труб. Перегнувшись, как человек-змея, он смог дотянуться до неисправного места своим ключом. Минутой позже он передал мне несколько гаек и болтов и снял уплотнение. Он что-то прокричал мне, но ему пришлось поднять свою голову от джунглей труб, прежде чем я понял, что ему нужно. Сразу же нашлось много работы. Ремонт оказался очень неудобным. Большое пятно пота появилось сзади на рубашке Йоханна. В конце концов, перемазанный маслом, он выбрался из лабиринта и подмигнул мне. Неисправность была устранена, но прежде всего — как он её обнаружил? Я мог заключить лишь то, что там где дело касается двигателей, у него было шестое чувство.

Новая вахта появилась за пять минут до полудня. Еще глоток лимонада, финальная протирка ветошью, и я сменил нашу Пещеру Нибелунгов на свежий воздух центрального поста.

В старшинской Вихманн и Кляйншмидт беседовали, лежа в койках.

«Я иногда ломаю голову над тем, как это женское племя выдерживает это. Я имею в виду, как они месяцами обходятся без секса».

Вихманн был помолвлен. Он явно думал о соблазнах, которые подстерегали его невесту.

Кляйншмидт никогда не был деликатен, и он подлил масла в огонь. «Не говори мне о женщинах. Ты только скажи им 'садитесь, пожалуйста' и они уже лежат на спине с раскинутыми ножками. Я говорю тебе, приятель, в свой последний отпуск я мог бы трахать по дюжине в день».

«Ты сам за себя говори», — это было все, что смог найти Вихманн в ответ ему.

«Ты что, не веришь мне?» Ядовитый сарказм. «Поверь мне, я не говорю, что это относится к твоей замечательной малышке. Бьюсь об заклад, она заткнула себя куском разбитого стекла».

Кляйншмидт был прерван неожиданным наплывом транзитного движения через отсек. Он подождал, пока передвижения закончатся. «Да, так о чем я говорил?»

«Замолчи», — напряженно произнес Вихманн и произошло чудо: Кляйншмидт обиженно замолчал.

СУББОТА, 15-й ДЕНЬ В МОРЕ. Две недели, как мы вышли из Сен-Назара. Сегодня волны были короткими, неразбериха бурунов, лишенных какой-либо регулярности. Подлодка неровно шла по ним, её движения становились еще более беспорядочными под воздействием зыби, которая поднималась и падала через длительные промежутки времени на фоне бурлящего моря.

Многие дни уже мы не видели ничего, кроме бочки, нескольких ящиков и в одном случае — сотни пробок для шампанского — феномен, для которого Командир не смог найти ни подходящих стихов, ни просто причины. «Это не могла быть пьянка. Просто пробки, а бутылок нет — это бессмыслица».

Я стоял вахту с мичманом. Мои бицепсы были в лучшем состоянии, чем они были прежде, но мускулы моих рук и предплечий болели от веса бинокля. Я вынужден был все чаще давать им отдых после первого часа вахты. Крихбаум же мог удерживать свой бинокль неограниченное время, как будто бы его руки были заблокированы под прямым углом.

«Когда ты проникнешься всем этим», — вдруг начал он, «то поймешь, что мы ведем двойную жизнь».

Я не знал, к чему он клонит. Крихбаум был кем угодно, но разговорчивым его не назовешь. «Я имею в виду — половина жизни в море и половина на берегу». Он начал говорить что-то еще, но явно не смог найти нужных слов.