Наша вина - Мерседес Рон

уже почти полночь. У меня было достаточно времени подумать, а размышления, когда ты действительно облажался, могут иметь последствия, о которых ты, вероятно, со временем пожалеешь.

Я поднялся по темной лестнице, не удосужившись зажечь свет. Для чего? Когда я проходил мимо двери Ноа, острая, сильная боль сжала мое сердце. Она – любовь всей моей жизни… Та самая, что причинила мне боль, как и все те люди, которых я впустил в свою жизнь.

Я ненавидел Ноа?

Я ненавидел ее, и была очень большая вероятность, что я буду продолжать ненавидеть ее тогда, когда больше всего в ней нуждаюсь, когда заметил ее отсутствие, когда мой разум кричал, чтобы я нашел ее, а сердце с надеждой ждало, что кто-то даст хоть какой-то внутренний покой, хоть какую-то передышку от боли.

Я открыл ее дверь, даже не остановившись, чтобы постучать. Она была в своей постели, снова в окружении книг. Сестренка спала рядом с ней, лежа на кровати и посасывая большой палец, как делала это с тех пор, как ей исполнилось десять месяцев. Я снова посмотрел на Ноа, которая осторожно закрыла книгу.

Она сняла очки и сосредоточила все свое внимание на мне.

– Где ты был? – спросила она, не повышая голоса. – Тебя не было почти пять часов… Николас, ты в порядке?

Я подошел к ней, взял книгу из ее рук и положил на тумбочку.

– Я хочу поговорить с тобой, – сказал я, указывая на дверь. Ноа колебалась, и что-то вспыхнуло во мне. – Ты должна, – добавил я сквозь стиснутые зубы.

Мы смотрели друг на друга несколько минут. Наконец, ничего не сказав, она встала с постели и последовала за мной в мою комнату. Когда наши взгляды встретились, я больше не мог сдерживаться, я взял ее лицо в свои руки и поцеловал со всей силой. Ее спина ударилась о дверь, и я снова почувствовал ее дыхание. В темноте вокруг нас я едва мог сказать, насколько она была напряжена, но через несколько очень напряженных секунд она отвернулась от меня.

– Не делай этого, Николас, – едва разборчивым шепотом сказала она.

Моя рука разделила прядь ее волос и осторожно заправила за ухо. Ее аромат окружал меня, я сходил с ума от желания, от любви… Этот аромат такой характерный, такой насыщенный, такой особенный. Она могла напоить меня одним лишь запахом. Именно это мне и было нужно.

Моя рука погладила ее по щеке, и она закрыла глаза, судорожно выдохнув. Она страдала так же, как я? Страдала ли она от того, как больно ей было находиться вдали от меня?

– Почему я не могу забыть о тебе? – сказал я, прижавшись к ее лбу. – Почему мне кажется, что ты единственная, кто может мне помочь сейчас?

– Николас… – сказала она, открывая глаза, чтобы посмотреть на меня. Это было так сильно, что я почувствовал, когда наши взгляды встретились, я наклонился и уткнулся лицом в ее шею. Я не смог удержаться, не мог этого вынести.

Я прикоснулся губами к мягкой коже ее шеи, сначала медленно, едва касаясь, затем провел кончиком носа по линии от роста волос вниз, к ключице. Моя рука скользнула к ее талии, и я притянул ее к себе, но нужно было больше, гораздо больше. Руки Ноа легли мне на грудь: сначала я подумал, что она хочет ласкать меня, но только через несколько секунд осознал, что она, напротив, отталкивала меня.

– Ты не в себе, на самом деле тебе это не нужно, – заявила она.

Я застыл. Мои руки скользнули вверх по ее обнаженным бедрам, едва прикрытым ночной рубашкой, и нежно погладили ноги. Я остановился, когда добрался до ее ягодиц, задумавшись, черт возьми, задаваясь вопросом, не было ли происходящее безумием, о котором я потом пожалею.

Мои губы целовали ее щеки, уголок ее приоткрытого рта, ее веки… чтобы снова погрузиться в ее шею. Она больше не целовала меня… А я потерялся в поцелуях, покусываниях, стонах. Я потерялся в ней, остался в каком-то подвешенном состоянии, где то, что мы сделали друг с другом, казалось, перестало существовать. Ноа судорожно вздохнула, и это только подзадорило меня. Я поднял ее рукой и обвил ее ноги вокруг своей талии. Ее руки взяли мое лицо, и мы снова увидели друг друга, как будто встретились спустя вечность. Я не видел обиды в ее глазах, я не видел ничего, кроме любви, которую к ней испытывал, любви ко мне, которая все еще жила в ее сердце, любви, которая должна была исчезнуть, черт возьми, которую она долгое время пыталась похоронить, но которая всегда вырывалась наружу в самые тяжелые моменты.

– Ты мне нужна, – признался я. Ее дыхание смешалось с моим, и я подумал, что теряю сознание от удовольствия. Наконец-то тот контакт, который успокоит всю мою боль.

Я больше не колебался, в тот момент я перестал играть. Ее губы коснулись моих в застенчивом ответе на мои слова. Я бросился на нее, на ее рот, мое тело прижало ее к двери, а ее губы разомкнулись, чтобы принять меня. Я поцеловал ее, как будто это был наш первый раз. Я прижался к ее телу. Мне нужно было к чему-то прикоснуться, нужно было что-то, что облегчило бы пытку, которой она подвергала мое тело.

– Я хочу заняться с тобой любовью, Ноа, – объявил я так, будто это было чем-то неизбежным, чем-то, что должно было случиться. – С тех пор, как мы расстались, все стало дерьмом, моя жизнь разрушалась с каждым днем. Я ненавижу нуждаться в тебе, ненавижу осознавать, что прямо сейчас ты единственная, кто способен заставить меня забыть хотя бы на несколько минут, что моя мать умирает, – я почувствовал слезы на глазах и поцеловал ее, чтобы она не заметила их.

Она покачала головой, и лунный свет, льющийся из окна, позволил мне увидеть слезы, увлажнившие ее кожу.

– Ты же знаешь, что от этого будет только хуже, – прошептала она, прижавшись ко мне лбом и зажмурив глаза. Я чувствовал, как ее сердце бешено бьется в унисон с моим.

– Хуже уже быть не может… Не может быть еще хуже, чем сейчас, – сказал я, взяв ее подбородок пальцами и глядя в ее яркие печальные глаза.

– Это только больше навредит нам… – снова прошептала она. – Завтра утром ничего не изменится…

Я поцеловал ее слезинку, собрал кончиком языка и ощутил соленый привкус во рту.

– Той ночью в Нью-Йорке ты попросила меня вести себя так, будто я тебя простил, – прокомментировал я, поймав еще одну слезу на ее щеке. – Теперь мне нужно, чтобы ты сделала то же самое для меня.

Я почувствовал дрожь ее тела, крепко впился в нее губами и повернулся вместе с ней к кровати.

22

Ноа

Мы стояли рядом с кроватью, он начал целовать каждый уголок моего тела с бесконечной нежностью, пока раздевал меня. Сначала нарочито медленно задрал мою ночную рубашку, я не вытерпела, стянула ее через голову и бросила на пол. Я с изумлением наблюдала, как он сбросил свою рубашку, брюки и остался в одних боксерах.

Я заставила себя отвести взгляд от его изумительного тела. И заметила, как его глаза потемнели, когда он увидел меня перед собой, будто мы не могли поверить в то, что собирались сделать. Это было не похоже на то, что произошло в Нью-Йорке. Тогда мы оба были обижены и рассержены, наша встреча была холодной и лишенной страсти, но теперь, после перемирия, после того, как мы провели несколько дней практически без ссор и после того, как узнали жестокие новости, с таким эмоциональным бременем было невозможно справиться в одиночку.

Его пальцы легли на мою поясницу, и он пристально посмотрел на меня. На мне был черный кружевной лифчик, совсем обычный, я бы точно надела другой, если бы знала, что произойдет что-то подобное… Думала ли я, что такое возможно?

Я вдруг ощутила сомнение и страх, он уловил это, поэтому притянул меня к себе и прижался губами к моему уху.

– Пожалуйста, Ноа, – попросил он, проведя рукой по моей спине, так нежно, что по телу пробежали мурашки. Его губы опустились, касаясь верхней части моей груди.

Я зажмурила глаза, затаив дыхание и удивляясь тому, насколько мастерски он контролирует меня и мое тело. Затем он заставил меня повернуться, моя спина ударилась о его грудь, и, пока он ласкал губами мою шею, целуя в затылок и лаская волосы, его рука скользнула вниз по моему животу, все ниже и ниже,