Боль - Маурицио Джованни

Это мгновение прошло и оставило комиссара в растерянности. В мозаике появился новый элемент, требующий скрупулезной оценки. И картина опять кардинально изменилась. Но теперь у них было признание — полное признание, и это нельзя не учитывать.

Выход Несполи произвел еще один эффект, побочный, но достаточно сильный. Он на минуту заставил управляющего замолчать. Но так продолжалось всего минуту.

— Это… это действительно то, что мне кажется? Вы арестовали подозреваемого? Ох, тогда я должен взять свои слова обратно! Поздравляю вас! Я ни минуты не сомневался в том, что справедливость восторжествует, но это ваше последнее… вторжение вынудило меня снова вступить в спор с вашим начальством, а при необходимости даже с Римом, чтобы решить этот вопрос. Но, конечно, теперь, если вы докажете нам, что не промахнулись…

Ричарди ответил так громко, чтобы его услышали все вокруг:

— Да, синьор герцог. Именно так. Мы, кажется, арестовали подозреваемого.

Все начали комментировать заявление Ричарди, в первую минуту все голоса слились в один неясный гул. Только один человек — тот, за которым наблюдал комиссар, — не поднял взгляд от пола.

29

Ричарди дождался бригадира перед театром и направился к управлению полиции, в нарушение правил, поскольку, в целях безопасности, их должны были сопровождать как минимум два рядовых полицейских. Однако арестованный вел себя покорно и спокойно и не вызывал опасений. Пройдя несколько сот метров, они столкнулись с запыхавшимся от бега молодым хроникером Луизе из «Маттино».

— Здравствуйте, комиссар… мне сообщили по телефону… Кто арестован? Теперь вы можете сказать мне это?

Ричарди посочувствовал этому мальчику, с которым грубо обошелся во время их предыдущей встречи, и не захотел прогонять его прочь без информации.

— Арестован певец из «Сельской чести», Не споли Микеле. Он подозреваемый.

Несполи, до сих пор смотревший вниз, поднял взгляд и с презрением произнес:

— Какие молодцы эти полицейские! Им всегда удается взять виновного. Особенно если кто- то шпионит для них.

Майоне положил руку ему на плечо и потребовал:

— Говорите, только когда вас спрашивают.

Луизе попытался спросить что-то об обстоятельствах ареста, но все трое быстро ушли прочь.

Когда процедура ареста была завершена и Несполи поместили в камеру предварительного заключения в управлении, Ричарди попрощался с Майоне, сказав при этом:

— Не отправляй его пока в тюрьму Поджореале. Завтра я хочу выслушать его еще раз.

— Вам что-то неясно, да, комиссар? Я это заметил по вопросам, которые вы ему задали, и по тому, как вы на него смотрели. Но ведь он признался.

— Да, признался. Но завтра я хочу снова выслушать его. Спокойной ночи.

По дороге домой комиссар вспоминал по порядку смущавшие его обстоятельства.

Главное — взгляд. Повод для случившегося. Может ли человек, даже такой вспыльчивый, как этот баритон, так остро отреагировать всего лишь на замечание? Время. Может ли артист, который поет в опере, всего за десять минут уйти со сцены, убить человека, выпрыгнуть из окна, вернуться в театр, подняться на четвертый этаж, сменить сапоги, спуститься обратно и вернуться на сцену, чтобы петь дальше? Способ. Возможно ли всего одним ударом кулака, к тому же вызвавшим у доктора сомнения своим слишком слабым следом, отбросить человека в сторону с такой силой, что тот разбил тяжелое зеркало и умер от потери крови? Конечно, такое возможно, он видел еще более странные обстоятельства. Но это трудно, очень трудно. И наконец, данные его собственного второго зрения — следы слез на лице Вецци. Во время ссоры из-за пустяков человек не станет плакать.

«Значит, Несполи кого-то прикрывает», — решил комиссар. Но кого и почему? Того человека, на которого смотрел? Возможно, этот человек знал, как все произошло? Не исключено, даже был сообщником? И как теперь пролить свет на истину? Хорошо ли понимает Несполи, на что идет? Мало того что его карьера певца будет погублена навсегда, он лишится свободы, и на много лет. Убийство Вецци, пусть и не преднамеренное, было жестоким и теперь находится в центре внимания прессы и римских властей. Ричарди хорошо знал, что судьи всегда стараются угодить властям, для которых тенор был любимым сыном. Он мог предположить, что приговор будет таким, чтобы осуждение Несполи стало примером для других.

Было около одиннадцати часов. Няня Роза, успокоив свою совесть вечерней закуской, ушла спать, доказательством того был храп, доносившийся из ее комнаты. Ричарди тоже ушел к себе в комнату и разделся. Только для очистки совести подошел к окну, раздвинул занавески и взглянул на окно напротив.

Абажур светился. Энрика шила при слабом свете лампы. Она отложила работу над приданым и хотела закончить летнюю курточку для племянника, которому в конце августа исполнялся год. Это будет ее подарок на его день рождения. Она очень любила сына сестры и спрашивала себя: если у нее когда-нибудь будет собственный сын, станет она любить его так же или еще сильнее?

Она вздохнула, инстинктивно взглянула в окно и едва заметно вздрогнула. Занавески в окне напротив раздвинуты в совершенно необычное для этого время.

Она посмотрела на вышивку на груди курточки, которую только что закончила, и улыбнулась, подумав, что ее родные правы, говоря ей с самого детства, что она ужасно упряма. Она протянула руку к лежавшим на столе ножницам.

А на другой стороне улицы, по которой проносился сильный ветер, Ричарди из темноты своей комнаты смотрел на то, как шьет Энрика. Как всегда, он думал о том, что рано или поздно заговорит с ней и скажет, какой покой наполняет его душу при виде, как она вышивает. Он попросит ее вышивать при нем, а сам сядет и будет смотреть на нее. Она улыбнется, наклонив голову, и скажет ему «да» голосом, которого он еще никогда не слышал.

Тем временем на противоположной стороне улицы работа подошла к концу. Энрика отложила в сторону вышивание. Чтобы перерезать нитку, она правой рукой сняла ножницы со столика и переложила их в левую.

И тогда Ричарди понял все.

Ножницы на шнуре, которых не хватало. Человек работал левой рукой. Смысл того, что сказал доктор два дня назад. Почему халат был велик. А главное — он понял тот сиюминутный взгляд.

Глядя через улицу, он подумал: взгляд, который длится мгновение, может много значить. Может значить все.

Утром, едва Ричарди успел повесить на место пальто, в его кабинет влетел, словно буря, замначальника управления Гарцо. Сзади маячил возбужденный до предела курьер Понте.

— Ричарди, это правда, то, что я узнал сего дня? Вы арестовали подозреваемого в убийстве Вецци? Это правда?

Ричарди закрыл шкаф, вздохнул, затем повернулся к своему начальнику и ответил:

— Да, это правда. Арестовал вчера вечером.

Гарцо был вне себя. Его обычно улыбающееся лицо, за выражением которого он тщательно следил, пошло красными пятнами. Узел галстука был ослаблен, волосы растрепаны.

— Почему вы не предупредили меня? Я же вам ясно сказал, и не один раз, что вы должны сообщать мне все новости о ходе расследования, даже самые незначительные. А вы арестовываете подозреваемого и ничего мне не говорите! Если бы не мой друг, главный редактор «Маттино», который сегодня с утра позвонил мне и стал поздравлять, я бы ничего не знал! Я что, ничего не значу?

Ричарди холодно смотрел на него и держал руки в карманах брюк.

— Вы кричите в моем кабинете, мне кажется, это неподходящий способ требовать у меня информацию. Я не мог предупредить вас вчера, поскольку было одиннадцать часов вечера, вы еще за два с лишним часа до этого ушли из управления. Кроме того, арестован подозреваемый, а не виновник преступления. Я связываюсь с вами так, как должен связываться, то есть официально. А то, что вам говорят ваши друзья, меня совершенно не интересует.

Ричарди говорил тихо, почти шепотом, и контраст с криком Гарцо был огромный. Понте, стоявший в дверях сразу за порогом кабинета, опустил голову, как от удара кулаком. Прибежавший Майоне, увидев это, широко улыбнулся, прикрывая лицо рукой. В другой руке он держал газету.

Гарцо застыл на месте и стал похож на собственное чучело. Потом два или три раза моргнул и, наконец, глубоко вздохнул. Затем он огляделся вокруг и как будто удивился, обнаружив, что находится в кабинете Ричарди. Когда он снова заговорил, его слова звучали смиренно, но голос дрожал от гнева:

— Конечно… конечно. Извините меня. Очень прошу вас меня извинить, Ричарди. В таком случае… не будете ли вы столь любезны рассказать мне об обстоятельствах вчерашнего ареста, что бы я мог передать это начальнику управления? Он должен быть подготовлен, когда с ним свяжутся из Рима.

Гарцо едва сдерживал гнев, произнося все это почти по слогам. Ричарди посочувствовал ему.

— Разумеется, скажу, — ответил он. — Не которые данные, которые стали известны в результате расследования, заставляют нас подозревать в убийстве Вецци некоего Несполи Микеле, по профессии певца-баритона из Королевского театра Сан-Карло. Я и бригадир Майоне, заслуга которого в поимке подозреваемого неоценима, мы допросили Несполи на месте, и он признался в преступлении. Но необходимо уточнить еще некоторые обстоятельства, чтобы выяснить, не было ли у него сообщников или мотивов нам еще неизвестных. Поэтому я пока не могу делать официальных сообщений.