Свободное движение и пластический танец в России - Ирина Сироткина

Применение биомеханики не ограничивалось медициной; эта дисциплина в равной мере интересовала танцовщиков, спортсменов, художников. В начале 1920-х годов Коган читал в Государственном хореографическом техникуме (ныне Академия русского балета им. А.Я. Вагановой) курс лекций – по-видимому, один из первых в мире курсов биомеханики для танцовщиков. В дополнение к кафедрам биомеханики Коган предложил создавать «биомеханические институты» как теоретические и практические курсы для всех, кому может помочь знание этой области.

К сожалению, вышедшие в глубокой провинции работы Когана на медицинский мир влияния почти не имели. Автор искал признания за границей, просил немецких коллег дать отзыв на его труды, наконец, издал в столице предисловие к «Основам медицинской механики» отдельной брошюрой[541]. Однако востребованными его исследования оказались только после революции, на волне интереса к исследованиям труда.

Биомеханика и рационализация труда

После революции наука получила социальный заказ – исследовать трудовые движения, чтобы сделать их более эффективными. Нельзя сказать, что раньше таких исследований не было: в Москве при Обществе Научного института действовал Институт труда, физиологическое отделение которого возглавлял ученик И.М. Сеченова русский француз Виктор Анри. Однако до революции тема эта не была конъюнктурной, а потому масштабы исследований несравнимы. Как мы помним, движение за НОТ – научную организацию труда – развернулось в России уже в первые послереволюционные годы. В 1919 году в Петрограде академик В.М. Бехтерев создал Отдел труда в своем Институте по изучению мозга и психической деятельности и задумал новую дисциплину – «рефлексологию физического труда»[542]. В Москве в 1921 году существовало уже двадцать учреждений по исследованию труда. Лидирующее положение занимал Институт труда Гастева; после того как к нему присоединили Государственный институт экспериментального изучения живого труда, он стал головным в этой области и получил эпитет «центральный» (ЦИТ). В ЦИТ влили также Отдел психофизиологии труда из расформированного Московского психоневрологического института и Лабораторию по изучению движений при Экспериментальном институте научной съемки[543]. Оттуда в ЦИТ пришли физиолог К.Х. Кекчеев и фотограф Н.П. Тихонов; у обоих уже был опыт записи и биомеханического анализа движений[544]. В 1916–1918 годах Кекчеев работал ассистентом профессора Виктора Анри в Институте труда при Обществе научного института; вместе они подготовили перевод книги Жюля Амара «La machine humaine» («Человеческая машина»)[545]. В ЦИТе Кекчеев возглавил психофизиологический отдел, куда пригласил своего коллегу по Психоневрологическому институту Николая Александровича Бернштейна[546].

Укрупненный институт должен был работать по четкому плану, который Гастев доложил Ученому совету 30 сентября 1921 года. Структура научной работы ЦИТа должна повторять структуру производства – быть подобием тех операций, которые рабочий осуществляет над изделием. Пришедший из металлопромышленности, Гастев предложил изучать хорошо ему знакомые операции: удар молотком по зубилу и обработку («опиловку») детали напильником. Их фиксация происходила в фотолаборатории; затем записи движения подвергались анализу на предмет их экономичности и эффективности; после этого их исследовали в физиологической и психотехнической лабораториях. «На выходе» устанавливался оптимальный способ выполнения операции, принимавшийся за образец – нормализованную схему, или так называемую «нормаль» движения[547]. Одной из первых в ЦИТе была создана лаборатория трудовых движений – ее-то и стали называть лабораторией биомеханики. Первым ее сотрудником стал Бернштейн; к нему присоединились физиолог А.П. Бружес и инженер А.А. Яловый. Вместе они усовершенствовали метод циклографии – съемки движения через равные промежутки времени, по которой можно было определять величину кинетической энергии или силы в любой точке движения.[548] Были составлены «нормали» удара (Бернштейн) и нажима (Бружес) и созданы специальные тренажеры для отработки этих движений. На фотографиях и кинокадрах, снятых в мастерских ЦИТа, можно видеть, как стоящие в ряд рабочие дружно бьют молотками по зубилу, осваивая «нормаль» удара[549]. При ЦИТе было создано акционерное общество «Установка» с семью отделениями для обучения разным рабочим специальностям – укладчика кирпича, токаря, плотника, штукатура; общество издавало свой журнал. Непосредственно на заводах создавались «установочные бюро» и «орга-станции» («организационные станции»), где обучение шло без отрыва от производства. В отличие от трехлетнего курса фабрично-заводских училищ, на курсах ЦИТа обучали ускоренными темпами – всего за полгода. Всего до закрытия института в 1937 году на курсах было подготовлено почти полмиллиона рабочих и более двадцати тысяч инструкторов[550].

В соответствии со своей утопией Гастев стремился нормировать не только работу, но и быт: «творчество, питание, квартиры… интимную жизнь вплоть до эстетических, умственных и сексуальных запросов пролетариата». Как поэт, он призывал к «нормализации слов от полюса к полюсу» и легко придумывал неологизмы – вроде «киноглаза», который подхватил режиссер Дзига Вертов[551]. Гастев ввел термин «трудовые установки», имевший несколько значений: от «устанавливания» на работу, подготовки рабочего места, принятия рабочей позы – до психологической «установки» внимания, воли и чувств. Несмотря на такую словотворческую активность Гастева, термин «биомеханика» его неологизмом не был. По-видимому, в исследования трудовых движений он попал с легкой руки Когана. В 1919 году тот сделал доклад в петроградском Институте мозга о «биомеханике физического развития» (на тему, которой занимались создатели термина, немецкие физиологи Бенедикт и Менерт). По словам Когана, директор института Бехтерев в обсуждении заметил, что «при настоящем укладе жизни в стране биомеханика должна обслуживать главным образом труд и изучение труда»[552]. По-видимому, Бехтерев задумал создать при институте «Кабинет биомеханики рабочего физического труда», сделав заведующим Когана; по крайней мере, этот последний начал именовать себя «профессором биомеханики». В Физиотерапевтическом институте, созданном на основе физиотерапевтической клиники Психоневрологического института, по-видимому, благодаря Когану, была основана биомеханическая лаборатория[553]. Коган сделался настоящим пропагандистом биомеханики: выступал с докладами в Комиссии по улучшению быта ученых (КУБУ), Доме инженеров, Технологическом институте, читал лекции в Хореографическом техникуме, бывал в ЦИТе. В 1925 году вышел его том «Основы биомеханики труда», за ним последовали «Основы биомеханики физического развития человека» и «Основы биомеханики физических увечий». Всего он задумал пять томов, каждый – из нескольких книг, чтобы в итоге составилось систематическое изложение биомеханики с ее многообразными приложениями[554]. Первый том посвящался «трудовому народу», «его священным храмам труда» и «всем русским лаборологам»[555].

Однако московские «лаборологи» не спешили признавать работы Когана. Здесь были свои авторитеты – и прежде всего Бернштейн. В июле – августе 1925 года он читает лекции по биомеханике на курсах инструкторов Москпрофобра (на следующий год лекции вышли отдельным изданием) и завершает работу над книгой «Общая биомеханика»[556]. В предисловии он сетует на отсутствие руководств по этой дисциплине: труд Лесгафта завершен не был, а работу Когана Бернштейн считает «очень поверхностной»[557]. Критический отзыв был, видимо, продиктован тем, что земский врач Коган собственных экспериментов не проводил, пользуясь результатами чужих исследований. Десятью годами позже – когда тот сошел со сцены или вовсе ушел из жизни – Бернштейн его имени вообще не упоминает. Эту область до момента появления собственных работ он изображает как terra incognita:

В дореволюционной России исследование движений проводилось мало. Замечательные и во многом оригинальные работы П.Ф. Лесгафта по динамической анатомии, несмотря на их большой интерес, все же непосредственно не связаны с физиологией движений. Если назвать еще полный наблюдательности и остроумия, но, к сожалению, не подкреплявшийся экспериментами «Очерк рабочих движений человека» И.М. Сеченова, то этим исчерпывается все, что имелось в этом направлении до Октябрьской социалистической революции[558].

Ничего не пишет Бернштейн и о происхождении термина «биомеханика». Так как в дальнейшем отцом-основателем научной биомеханики будет считаться именно он, то постепенно утвердится мнение, что ему принадлежит и сам термин.

Биомеханика приходит в театр

Весной 1918 года Мейерхольд выступил с проектом Экспериментального театрального института, в учебной программе которого среди вспомогательных предметов значилась и анатомия[559]. А уже в августе он и Леонид Вивьен создали первый театральный вуз нового типа – Курмасцеп. В первом варианте учебной программы Курмасцепа значатся гимнастика, фехтование и сценическое движение. Инженер по первоначальному образованию, Вивьен с 1913 года вел драматический кружок на Курсах Лесгафта, где мог познакомиться с биомеханикой и «естественной гимнастикой»[560]. Возможно, по его инициативе в Курмасцеп и был приглашен некий доктор Петров (в ноябре 1918 года рассматривались три кандидатуры на должность преподавателя гимнастики и спорта). По-видимому, речь идет об А.П. Петрове – последователе Лесгафта, авторе первой «программы-минимум по физическому воспитанию» для советских школ. В 1919 году он был сотрудником Лаборатории труда, организованной Институтом мозга на Точном машиностроительном заводе, но лаборатория вскоре закрылась[561]. В Школе актерского мастерства (ШАМ) Петров «преподавал гимнастику по какой-то новой системе» – скорее всего, это был вариант «естественной гимнастики» Лесгафта – и «биомеханику», как вспомогательную дисциплину наряду с анатомией и физиологией[562]. Если все обстояло так, как можно предположить на основе уцелевших свидетельств, биомеханика впервые появилась в театре (театральной школе) как медицинская дисциплина с прикладным значением. А в марте 1919 года был утвержден второй вариант «Положения о Курсах мастерства сценических постановок»[563]. Там биомеханика значилась уже как практическая дисциплина – в разделе сценического движения, вместе с фехтованием, танцами и пантомимой, которую преподавал Мейерхольд[564]. В 1919–1920 годах слушатели Курсов вели театральные кружки на Балтийском флоте, ставили «массовые действа» на улицах и площадях города. Передвижные уличные представления на трамвайных площадках или грузовиках требовали от актеров усиленной физической подготовки. Мейерхольд, по-видимому, тогда же оценил и возможности той гимнастики, которую преподавал Петров, и термин «биомеханика». Переехав в Москву, режиссер ввел собственные занятия «биомеханикой», состоявшие в тренировке сценического движения с помощью определенных этюдов-упражнений. Так возникла «театральная биомеханика», во многом связанная с новой для Мейерхольда эстетикой конструктивизма. При постановке им «Великодушного рогоносца» в полной мере проявилась и новая концепция актера как в совершенстве владеющего своим телом акробата и трюкача.