Корабельщик - Олег Никитин

Он вошел, и словно далекое ориенское детство, когда он с матерью и Софией приходил в Храм, пробудилось в нем. Но ненадолго – глаза привыкли к полумраку, и он увидел, как намного более величественно убранство столичного храма по сравнению с бедной начинкой его провинциального “собрата”. Сверху лилась негромкая, спокойная музыка – где-то там, под крышей, пел детский хор.

– Подойди ко мне, брат, – услышал Максим вкрадчивый голос. В центре огромного, зачерненного по краям пространства стоял плотный человек в длиннополом темном одеянии. Высокий каменный постамент – алтарь, с четырех сторон окруженный ярко освещенный керосиновыми рожками, – разделял служителя и любого человека, вошедшего в Храм. Максим приблизился, глядя на длинный кинжал, лежавший на краю алтаря, рядом с углублением. В нем плескалась багровая, вязкая жидкость. – Ты болен?

– Я здоров, сударь, – хрипло проговорил Максим, вытягивая руки ладонями вниз.

– Тебя терзает душевная боль, – уточнил служитель уверенно. – Иначе зачем ты пришел бы в Храм? Ты еще слишком молод для освобождения, ты еще можешь принести пользу Селавику.

“Ты, ты…” – эхом прокрутилось в голове студента.

– Я не хочу освобождения, я не готов к Смерти, – подтвердил он, принимая ритуал.

– Отдай мне свою боль, – мягко попросил человек в черном. Откинув капюшон, он обнажил голую, лишенную единого волоска голову. Максим шагнул вперед, уперся коленями в алтарь и вытянул раненую руку вперед, так что она нависла над каменной плоскостью. Свежие пятна крови покрывали блестящий, отполированный тысячами спин камень, темные, полузасохшие дорожки ее тянулись к купели.

Смоченное в крови лезвие кинжала коснулось Максимовой раны. Как будто на нее лег кусочек льда, и саднящая боль растворилась, ушла через рукоятку к служителю, исказив пониманием его широкое, тяжелое лицо.

– Теперь иди и исполни свой долг, – сказал он. – Помоги своей женщине, подари ей детей.

– Моя женщина далеко… Я не знаю, нужен ли ей.

– Все, чей муж сражается или уже отдал жизнь за короля и страну – твои, – возразил служитель, кладя кинжал на место. – Открой глаза, и увидишь.

Максим о многом хотел бы спросить этого человека, но не знал правильных слов. Он читал “Сказание о Смерти”, многое из него помнил наизусть и понимал, почему женщины должны непрерывно рожать, а все достигшие определенного возраста – мечтать о Смерти как об освобождении. Может быть, он просто еще слишком молод и не понимает, почему о погибших по случайности и убитых не следует печалиться? Ведь “прошедшие сквозь Тьму приближаются к звездам, греясь в их тепле и свете, а самые достойные сами становятся звездами, заступая на небесную вахту взамен тех, кому посчастливилось молниями упасть на землю. Любимцы матушки Смерти, закутанной в плащ Тьмы, лежат они на нем словно искорки, расцвечивая мрак мироздания”. И для тридцатилетнего старика, друзья и жены которого давно подают ему знаки с ночного неба, роясь вокруг звезд – отчего они мерцают, услаждая взгляд человека – его главная дорога лежит в Храм. Если за долгие годы ему так и не повезло, и Смерть не подарила ему себя в бою или схватке.

Максим спросил бы служителя, почему ему так больно было потерять Ефрема, Софию и всех остальных, почему он не радуется за людей, проткнутых штыками или застреленных. Но он услышал позади шелест и понял, что отнял у Храма и так слишком много времени. Повернувшись, он зашагал к выходу. В углу, слева от входа, со скамьи для посетителей поднялась женщина, закутанная в платок, и решительно отправилась в освещенный центр Храма.

Уже выходя из дверей, студент обернулся и увидел, как она придерживая платье взбирается на алтарь, чтобы принять формулу освобождения и отправиться вслед за теми, кто успел к звездам раньше нее.

“Он бы все равно не ответил мне”, – подумал Максим. Но может, эта мысль была всего лишь попыткой оправдать собственную робость? Он не знал.

Студент поспешил по закоулкам Навии, срезая путь где только возможно. Через десять минут он уже входил под знакомую вывеску “Студиозус”, окунаясь в разухабистую атмосферу студенческого кабачка. Тут, конечно, обретались не только учащиеся Университета, но и многие жители Кукшиной и Пекарской улиц, на пересечении которых и стоял кабак. Совсем рядом, по другой стороне Пекарской, пролегала железная дорога, и в скрипичную музыку порой примешивались гудки паровозов и грохот вагонных стыков. Составы всегда тормозили, прежде чем въезжать на мост через Кыску, и пускали в небо пронзительный рев вперемешку с дымом.

– Привет, Макси! – донеслось с нескольких сторон. Студент отвечал, пробираясь между скамьями к стойке кравчего, и с завистью косился на тарелки соучеников и прочего люда. В это время корчма была полна народу, под потолком висел густой табачный дым, а между столами разгуливал скрипач-виртуоз Миракс.

– Осталось хоть что-нибудь? – повысив голос, чтобы Сильвестр услышал его, спросил Максим.

– Конина с капустой, – отозвался кравчий.

– Добрался наконец! – Мощная рука Лукиана ударила студента по плечу, так что он едва не расплескал пиво. – А я все думаю – где Макси? Почему обедать не идет? Где пропал? – Первокурсник успел изрядно нагрузиться и подошел к стойке за добавкой. – Пошли к нам за стол, с одним интересным типом познакомлю!

– Сейчас, – кивнул Максим и наклонился к Сильвестру. – Домна еще здесь?

Тот кивнул за спину, в сторону распахнутой двери на кухню. Оттуда доносились шум льющейся воды и шкворчание сковородок, вылетали клубы пахучего пара. Разглядеть в них хоть что-то было невозможно, поэтому Максим подхватил тарелку, полную конины и капусты, и отправился по зыбким, полным задумчивыми людьми проходам к столу Лукиана. Широкая спина того мелькнула в сизом мареве рядом со скрипачом.

Сесть пришлось поблизости от окна, из которого ощутимо поддувало. Куртка, накинутая на плечи, пришлась кстати. Справа от него, у самой стены, сидел местный сумасшедший – необыкновенно старый тип по имени Платон. Он был настолько стар, что время выбелило его волосы и прорезало в коже лица и шеи глубокие морщины. Поговаривали, что его возраст перевалил за сорок лет, и сидел он тут годами, почти не вставая с места. От старика несло прогорклым маслом и пивом, которое он непрерывно цедил из мятой жестяной кружки.

Максим сделал порядочный глоток и накинулся на еду, почти не жуя.

– Ты куда делся, Макси? – крикнул ему Лукиан, заглушая скрипку. Студент махнул вилкой, показывая, что еще не готов к разговору. Место рядом с Максимом освободилось, и Лукиан тут же плюхнулся на скамью, волоча за собой высокого парня в скромном, явно провинциальном плаще с вытертым мехом и оторвавшейся пуговкой. Под плащом был виден дырявый свитер. – Гляди, с твоим земляком познакомился.

– Фаддей! – вскричал студент.

– Максим! – обрадовался инженер, хватая его за руку и тряся ее. – Я так и думал, что тебя тут встречу.

– Ты давно в Навии?

– Уже три дня. Поликарпов позвал из Ориена, он сюда производство переводит… А я ничего не умею, только мортирами и занимался всю жизнь. И химией в последнее время… – Фаддей прищурился, словно вязкий дым ел ему глаза. – Я ведь в твоем общежитии теперь проживаю. Слушай, а почему Ефрем не поехал?

– Ефрем погиб, – сухо произнес Максим.

– Ну, парни, только про войну не начинайте, – подал голос Лукиан. – У меня завтра и так проклятый коллоквиум по химии. – Язык у него немного заплетался. – А ты, Фаддей, только о ней и думаешь. Посмотри на девчонок! – Он широко взмахнул рукой, чуть не сметя свою кружку со стола.

И точно, в кабак в связи с воскресным днем набилось множество женщин. Лишенные мужского внимания – многие парни отправились на восточный фронт – они отсидели полную рабочую неделю в своих конторах и на фабриках, и теперь старались наверстать потерянное время, гуляя по городу и заговаривая с молодыми людьми. “Помоги своей женщине, подари ей детей”, – вспомнилось Максиму увещевание храмовника.

– А помнишь, Макси, я тебе про начинку для снарядов говорил? – Фаддей не обратил внимания ни на известие о смерти Ефрема, ни на призыв Лукиана и наклонился к земляку, сверкая глазами. Его не интересовало ничего, кроме инженерных и других научных дел. Пиво в его кружке, кажется, почти не убывало. – Я ведь уговорил управляющего крейсер обследовать! Снарядили ныряльщика, он нам и достал дольменский снаряд прямо с палубы. И знаешь, что у них в запале оказалось?… Мелинит! Ни за что бы не догадался, если бы отчет из Ведомства не увидел…

– Ну ладно, ладно! – раздраженно встрял Лукиан. Кажется, ему очень не нравилась тема разговора. – Не забывай о шпионах, Фадди, – понизив голос и выпучив глаза, сказал он и дурашливо огляделся. – Да ведь я же просил не поминать эту проклятую химию!

– Ну и что? – без особого интереса спросил Максим. Доев конину, он потягивал теплое пиво и следил за симпатичной девицей, которая сидела на соседней лавке и что-то шумно рассказывала подружкам. – Я не химик, Фадди, я кораблестроитель. К тому же будущий.