Майор Барбара - Бернард Шоу

Барбара. Убить! Так это ваше универсальное средство?

Андершафт. Это последний довод, единственный рычаг, который может перевернуть общественный строй, един­ственный способ сказать: «Так должно». Попробуй выпу­стить шестьсот семьдесят полоумных на улицу, и три по­лисмена смогут разогнать их. Но посади их в известном здании Вестминстера, позволь им проделать разные цере­монии и надавать себе разных титулов, они соберутся с духом и начнут убивать; тогда эти шестьсот семьдесят полоумных станут правительством. Ваша благочестивая чернь заполняет избирательные листки и думает, что правит своими хозяевами, но правит только тот избира­тельный список, в который завернута пуля.

Казенс. Быть может, поэтому я, как и большинство умных людей, никогда не голосую.

Андершафт. Не голосуйте! Когда вы голосуете, меняются только фамилии в составе кабинета министров. Когда вы стреляете, вы свергаете правительство, начинаете новую эпоху, отменяете старый режим и вводите новый. Исто­рия учит нас тому же, господин ученый, или нет?

Казенс. История учит нас тому же. Как мне ни противно, я должен это сказать. Мне ненавистны ваши чувства. Мне ненавистно все ваше существо. Я не согласен с вами ни в одном пункте. И все же это правда, хотя должно быть ложью.

Андершафт. Должно, должно, должно! Что же, вы всю жизнь будете повторять «должно», вслед за прочими мо­ралистами? Научитесь говорить: «Так будет» вместо: «Так должно быть». Идите делать со мной порох. Тот, кто умеет взрывать на воздух людей, сумеет взорвать на воздух и общество. История мира есть история тех, у ко­го было достаточно храбрости, чтоб не убояться этой ис­тины. Хватит ли у тебя для этого храбрости, Барбара?

Леди Бритомарт. Барбара, я положительно запретам тебе слушать безнравственные речи твоего отца. А вам, Адольф, не следовало бы называть все дурное правдой. Что в том, что это правда, если это дурно?

Андершафт. Что в том, что это дурно, если это правда?

Леди Бритомарт (вставая). Дети, едемте сейчас же до­мой. Эндру, я крайне сожалею, что позволила тебе при­ехать к нам. Ты стал еще хуже, чем прежде. Сейчас же едемте домой.

Барбара (качая головой). Бесполезно бегать от дурных людей, мама.

Леди Бритомарт. Очень даже полезно. Это показывает, что вы их не одобряете.

Барбара. Это их не спасет.

Леди Бритомарт. Я вижу, что ты не хочешь меня слу­шаться. Сара, едешь ты домой или нет?

Сара. Очень дурно с папиной стороны делать пушки, но я не думаю, что из-за этого мне следует избегать его.

Ломэкс (льет елей на бушующие волны). Дело в том, знаете ли, что во всех этих разговорах о безнравственности много-таки всякого вздора. Это ни к чему. Нужно же считаться с фактами. Не то чтоб я вступался за что-ни­будь нехорошее, а только, видите ли, разные есть люди, и поступают они по-разному: ведь надо же куда-то их де­вать, знаете ли. Я хочу сказать, нельзя же всех выкинуть за борт, то есть приблизительно к этому дело и сводится. (Общее внимание к его речи действует Ломэксу на нер­вы.) Может быть, я неясно выражаюсь?

Леди Бритомарт. Вы сама ясность, Чарлз. Из-за того, что Эндру повезло в жизни и у него много денег для Сары, вы ему льстите и поощряете в нем безнравствен­ность.

Ломэкс (невозмутимо). Что ж, где есть падаль, туда слета­ются орлы, знаете ли. (Андершафту.) А? Как по-вашему?

Андершафт. Совершенно верно. Кстати, вы разрешите мне звать вас Чарлзом?

Ломэкс. Буду в восторге. Моя обычная кличка — Чолли.

Андершафт (леди Бритомарт). Бидди...

Леди Бритомарт (яростно). Не смей называть меня Бидди. Чарлз Ломэкс, вы дурак. Адольф Казенс, вы иезуит. Стивен, ты ханжа. Барбара, ты сумасшедшая. Эндру, ты самый обыкновенный торгаш. Теперь вы все знаете, что я о вас думаю; совесть моя чиста, во всяком случае. (Са­дится на место с энергией, которую, к счастью, смягчает меховой коврик.)

Андершафт. Милая, ты воплощенная нравственность.

Она фыркает.

Твоя совесть чиста, и долг твой исполнен, когда ты всех обругала. Ну, Еврипид, уж поздно, и всем хочется домой. Решайтесь.

Казенс. Поймите же, старый вы дьявол...

Леди Бритомарт. Адольф!

Андершафт. Оставь его, Бидди. Продолжайте, Еврипид.

Казенс. Вы ставите передо мной ужасную дилемму. Мне нужна Барбара.

Андершафт. Как все молодые люди, вы сильно преувели­чиваете разницу между той или другой молодой жен­щиной.

Барбара. Совершенно верно, Долли.

Казенс. И, кроме того, я не желаю быть мошенником.

Андершафт (с уничтожающим презрением). Вы желаете быть добродетельным, уважать самого себя. Достиг­нуть того, что вы называете чистой совестью, Барбара — спасением, а я — снисходительностью к людям, которым повезло меньше вашего.

Казенс. Нет, поэт во мне противится всякой благонамерен­ности. Но во мне есть чувства, с которыми я считаюсь. Жалость...

Андершафт. Жалость! Пиявка, присосавшаяся к нищете.

Казенс. Ну, любовь.

Андершафт. Знаю. Вы любите порабощенных: любите вос­ставших негров, индусов, угнетенных всего мира. А япон­цев вы любите? А французов? А англичан?

Казенс. Нет. Всякий истинный англичанин терпеть не может англичан. Мы самый дурной народ на земле, и наши успехи внушают отвращение.

Андершафт. Это выводы из вашего евангелия любви?

Казенс. Неужели мне нельзя любить даже собственного тестя?

Андершафт. Кому нужна ваша любовь, милейший? По ка­кому праву вы беретесь навязывать ее мне? Вы должны меня уважать, оказывать мне почтение, иначе я вас убью! А ваша любовь? Какая дерзость!

Казенс (ухмыляясь). Я, может быть, не в состоянии скрыть свои чувства, Макиавелли.

Андершафт. Плохо парируете, Еврипид. Вы ослабели, рука у вас дрожит. Ну, пустите в ход последнее оружие. Жа­лость и любовь сломались у вас в руках, осталось еще прощение.

Казенс. Нет, прощать — это удел нищих. В этом я с вами согласен: долги нужно платить.

Андершафт. Хорошо сказано. Что же, вы мне подходите. Вспомните слова Платона.

Казенс (содрогаясь). Платона! Вы смеете цитировать мне Платона!

Андершафт. Платон говорит, мой друг, что общество нельзя спасти до тех пор, пока преподаватели греческого не начнут фабриковать порох или пока фабриканты по­роха не начнут преподавать греческий.

Казенс. О искуситель, лукавый искуситель!

Андершафт. Выбирайте же, мой милый, выбирайте.

Казенс. Может быть, Барбара не пойдет за меня, если я оши­бусь в выборе.

Барбара. Может быть.

Казенс (в отчаянии). Вы слышите?

Барбара. Отец, неужели вы никого не любите?

Андершафт. Люблю моего лучшего друга.

Леди Бритомарт. А кто это, скажи, пожалуйста?

Андершафт. Мой злейший враг. Он не позволяет мне отста­вать.

Казенс. А знаете, ведь это чудовище все-таки поэт в своем роде. Как знать, может быть, он великий человек.

Андершафт. Может быть, вы перестанете болтать и при­мете наконец решение, молодой человек?

Казенс. Но вы заставляете меня идти против собственной природы. Я ненавижу войну.

Андершафт. Ненависть — это месть труса за то, что его запугивают. Посмеете ли вы объявить войну войне? Вот и средства: мой друг, мистер Ломэкс, сидит на них.

Ломэкс (вскакивает). Ну, знаете ли! Вы ведь не хотите ска­зать, что эта штука заряжена? Сокровище мое, отойди подальше!

Сара (все так же спокойно сидит на снаряде). Если уж мне суждено взорваться, то чем больше грохота, тем лучше. Не суетитесь, Чолли.

Ломэкс (Андершафту, тоном строгого замечания). Ваша родная дочь, знаете ли!

Андершафт. Я и сам так думаю. (Казенсу.) Ну, мой друг, разрешите нам ждать вас завтра к шести часам утра?

Казенс (твердо). Ни в коем случае. Я скорее соглашусь, чтоб весь завод взорвался от собственного динамита, чем встану в пять часов утра. Мое время — самое здоро­вое и нормальное: с одиннадцати до пяти.

Андершафт. Приходите когда хотите; через неделю вы начнете вставать к шести и сидеть до тех пор, пока я вас не выгоню, беспокоясь о вашем здоровье. (Зовет.) Бол­тон! (Обращаясь к леди Бритомарт, которая встает.) Милая, оставим этих молодых людей вдвоем на ми­нутку.

Билтон выходит на крыльцо. Я хочу провести вас через цех пироксилина.