Не много ли для одной? - Александра Чистякова

Дали команду попрощаться с провожающими. Он подошел и такой радостный: «Мамуля, милая, ведь я действительно поехал?» Я просила писать: «Помни, как мы ждали Володины письма. Так хоть ты был со мной. А сейчас я совсем одна». Он попросил не плакать, а взять путевку по возможности и подлечиться.

Поезд тронулся, он кричит: «Я поехал!» Я кричу: «Счастливо!» и больше сказать ничего не смогла, заревела навзрыд. Володя Разводов уговаривал, но я ревела, пока не выплакалась тогда. Пошла домой. Первые дни старалась больше быть в огороде.

Уже не плакала. Вспоминала, как он смотрел, когда я плакала. Решила: буду ждать писем.

Первое письмо пришло с Алтайского края. Их отправили на уборочную. Задумала я купить что-нибудь Володе, а на производстве путевка в санаторий горела. Меня вызвали и предложили: «Езжай в Усолье Сибирское, дом не убежит, оставь старушку и езжай». Восьмого октября я уже была в санатории. Весь сезон был хороший. Ни одного мороза. Дома остались племянница и друг Толяши. Получала письма от детей и из дому. Я никогда не отдыхала так. Ничего меня сильно не волновало. Я знала: Володя еще месяца два будет служить. Я от его командования получила благодарность за воспитание. Он был отличником.

Время шло быстро. Вот и 7 Ноября отпраздновали. Я работала. Смотрю, идут письма на Володю, а его дома все нет. Вот я к соседке: что мне думать? Та сразу: «Наверное у Марийки, а ты ревешь. Не реви, на днях приедет».

И точно. Вскоре появился. У меня и радость, и обида. Он сказал: «Много ребят было из Новокузнецка, поэтому я поехал туда». Форму снял со словами: «Надену, если еще вызовут». Я смотрю с недоумением. Он объяснил: «Я офицер запаса. Могут вызвать в крайности». Назавтра поехали в город, купили ему новый костюм, сорочки, а москвичку, сказал, поношу.

Я рада, что в доме не одна, а сын ходит мрачный. Не радует его ничего. Смотрю на него и без слов понимаю, что он уедет, а все же спрашиваю: «Куда думаешь на работу?» Вижу, что он места себе не находит. Он отвечает: «По-моему, вам понятно, что я здесь, а сердце мое там». «Так ты хорошо обдумай, ведь поедешь в чужую квартиру». — «Я заработаю свою». «А может, это временное увлечение? Смотри, сынок, не ошибись. Ты еще жизни не видел. Устройся, на Кедровский разрез. Походи, покрасуйся, а потом женишься». — «Милая мама, знаю, что не желаете мне плохого, но я не могу без нее». — «Тогда езжай, не томи свое сердце».

Он уехал, а мне снова места мало в доме: вроде я его проводила в бездну. Сестренка Тамара в выходной стала меня убеждать, что рано или поздно это должно быть. Я говорю: «Знаю, но чувствует мое сердце, не любовь потянула его туда, а сила какая-то».

Вскоре получила письмо с приглашением на свадьбу, Зная, что я все деньги на него потратила, он пишет: «С вас ничего не надо, но привезите баян».

Я пошла к сестре, она отказалась ехать. Поехала со мной племянница Тамара Евгеньевна. И, честно говорю, ехала я не на радость, а на горе. Плакала я горькими слезами. Моя кровиночка свадьбу играет в чужой квартире и среди чужих мне людей.

Еще горше стало, когда я услышала, как Марийка говорила своей крестной, что она в положении. Я поняла: вот почему спешила Марийка со свадьбой. И на вечеру рассказала одна особа, что ребенок будет не от Володи. Опять борюсь с собой. Лишь бы жили хорошо. Ребенок не помеха.

Володя вскоре пришел в отпуск. Мария в декрет. Приехали погостить, я написала Степану: приедем всей семьей.

Тридцатого июня 1968 года пошла с обеда на работу и сижу на улице с девчатами около лебедок. И вдруг заплакала. Они с недоумением: «Чего ты ревешь? Сын с женой в гости приехали, а ты уливаешься горькими слезами». Я говорю: «Девчонки, я сама не знаю, что со мной, но рвется сердце, сил нет. Сбегаю к сестре — уж не случилось ли там что?» Прибежала к Масленцовым — там Володя и Мария. Томочка стол накрывает. Володя сразу подошел с вопросом: «Что случилось?» Я говорю: «Не знаю, что случилось. Я места не нахожу». Побыла минут десять, побежала на работу. Вечером я пришла в двенадцать, они лежали. Я села на край койки к Володе, и мы наверное, часа два вспоминали Толяшу. Потом я их поцеловала, пошла к себе в спальню. Еще долго не могла уснуть. И вроде только задремала, как будильник зазвенел: мне с утра. Я написала, где что лежит, чтоб они готовили и ели. Началась погрузка, я пошла на ленту.

В десять часов утра приходит слесарь Митя Малышкин: «Иди переоденься, поедешь в управление». Я с утра была как больная, а тут вовсе расстроилась, что-то неладно. Пошла в мойку, быстро помылась и чуть не бегом в управление. А навстречу Гоша Бородин, муж моей няньки Вали. Она с Толей водилась. Он издалека кричит: «Ефимовна, правда, Степан погиб?» Я остановилась: «Ты что, Гоша, ведь этим не шутят». Он, наверное, напугался, что я сразу побледнела, нет, говорит, я не знаю. Я кинулась в раскомандировку. Вижу, там Володя, Мария, Тамара. А погиб-то не Степан, а Толяша.

Обняла я Володю, реву на всю головушку: «Да что же это за напасть божья? Да за что же мне такое наказание? Чувствовало мое сердечушко, но не сказало, что такое горе великое на меня обрушится. Видно, Володя заставил сестру сделать укол. Я перестала плакать, попросила телеграмму, прочла ее. Сказала Володе с Марией чтоб они домой шли, а мы с сестрой пошли на почту. Отбили телеграмму, чтоб ждали: выезжаем. Ильвес по селектору попросил начальника управления Полетаева, чтоб приготовили полторы сотни денег. Приехал к нам домой на мотоцикле, повез нас в райвоенкомат. Там нам дали отношение на билеты и позвонили в аэропорт. Ответили: на четыре часа будет красноярский самолет. Нас Яков Мартынович Ильвес привез домой. Мария в доме не осталась, пошла к Масленцовым, а мы поехали с Володей.

В Красноярске сидели часа три. Народу уйма, но нас отправили. Пока я сидела, все передумала. Может, он из-за подружки себя угробил. Он писал дневник и прятал под постель, а я читала его. Он писал: „Если Надя мне изменит, я жить не буду“. Тогда Надя вышла замуж. Мы боялись ему написать, а племянница Тамара Федькина сразу написала ему. Когда я стала его утешать: мол, в жизни все бывает и, может, Надя не дождет его, он мне ответил: „Мамулечка, родная, я давно все знаю, но я ей могу пожелать побольше иметь короедов и счастья в жизни“. Похвалил Тамару за то, что она одна не побоялась сказать правду. А вы, мол, с другом Володей умалчивали да и брат тоже молчал.

Я подумала: если это самоубийство, я не стану его жалеть. А все это было от уколов: они мне наставили уколов и пить что-то давали.

Объявили посадку на Борзянской, мы пошли. Прилетели на аэродром Борзя-2. Спросили, куда нам идти, чтоб попасть в военную часть. Нам показали. Володя спросил, где найти кого. Боец пошел и вернулся с майором. Познакомились, он провел нас в свободную комнату. Сразу объяснил, что Толя в морге за сорок километров. Привезут завтра и хоронить будут завтра.