Кулинарная книга каннибала - Карлос Бальмаседа

Почти два часа спустя, после тщательной уборки кухни, Цезарь поднялся по главной лестнице и направился в свою комнату. Он увидел, что дверь в комнату Беттины закрыта, но от первобытного желания, которое ожгло его кожу, кровь забурлила у него в жилах, и он бесшумно открыл дверь. В комнате было темно, слышалось дыхание женщины, наполнявшее комнату едва различимым свистом, тело Беттины едва прикрыто простыней, волосы разметались по подушке, ноги раскрыты, бедра обнажены. Цезарь разделся и забрался в постель, но когда Беттина почувствовала касание его теплого тела, она испугалась и дико закричала, словно проснувшись посреди кошмара. Сирота лаской и поцелуями попытался успокоить ее, но она попросила оставить ее одну, ей необходимо сейчас спать, больше, чем когда-либо, чтобы убежать от ужаса сегодняшнего вечера. «Остаться одной, спать, убежать от ужаса? — тихо сам себе повторил Цезарь. — Откуда у тебя эти глупые слова?» — спросил он. Но женщина упорствовала, от смятения голос ее звучал надломленно: она хочет спать одна и проспать тысячу часов, ей противно и страшно от всего того, что случилось, у нее голову разрывает и внутренности выворачивает от убийства Рафаэля и от дикой смерти полицейского, но она все еще больна безумной любовью, любовью, полной гноя и грязи, которая довела их до полного сумасшествия. Цезарь ощутил ледяной шквал, который вдруг продырявил его кожу, руки у него занемели, взгляд застыл от внезапно охватившего его ужаса. Впервые за много лет он вновь увидел себя посреди пустынного пляжа, море под штормовым южным ветром накатывалось на берег яростными волнами, ветер бил его в грудь и терзал, словно подбитого корморана. Он опять стал как никогда одиноким, любовь тети иссякла — Беттина с презрением оттолкнула его. Цезарь посмотрел на нее, распростертую на кровати, совершенную и такую желанную, и огонь, что прежде воспламенял его плоть, превратился в кислоту, что сжигала его сердце. Он встал, молча собрал одежду и вышел из комнаты, а за ним — кусавшая его кожу свора страхов.

39

Беттина провалилась в глубокий сон вскоре после того, как Цезарь, окутанный плотным колючим облаком, вышел из комнаты, но прежде женщина, желая избавить себя от тяжелой бессонницы, которая пропитала ее тело, наглоталась снотворного, запив его стаканом воды. Через нескольких минут снотворное начало действовать, и пока ее одолевал глухой зов лекарства, она рыдала, раздавленная отравой воспоминаний: вот появились широко раскрытые глаза Рафаэля, глядящие на нее из какого-то неприютного уголка ада, его лицо в пятнах засохшей крови, и в глазах не было какого-либо сострадания или жалости. Явился и Франко Лусарди, офицер устремил на нее свой взгляд, полный коварства инквизитора, он шевелил губами, как будто хотел сказать что-то мерзкое, но только красная пена стекала по его губам. И вдруг с искаженным от боли лицом перед ней предстал Пабло Марцолло: Беттина испугалась призрачного видения и поняла, что повар кончил свою жизнь так же, как ее муж и полицейский. Она закашлялась от ужаса и отвращения, ее стошнило прямо на свое скрюченное тело, она попыталась подняться, чтобы смыть рвоту, но голова закружилась, она упала и уже больше не пошевелилась.

Возможно, последнее, что почувствовала Беттина в своей жизни, — свое тело, укрытое липкой от рвоты простыней, головокружение, вызванное снотворным, гнилостный запах, заполнявший спальню, судорога последнего сна, падение в неизведанную пропасть смерти. Но прежде чем потерять сознание, она увидела движущуюся во тьме комнаты фигуру, и тут же — серебристая вспышка, мелькнувшая в потемках, два черных блестящих агата, внимательно смотревшие на нее из густого тумана, но ее угасающим глазам уже не удалось разглядеть больше ничего, кроме черной пустоты склепа, поглотившей ее навсегда.

Цезарь Ломброзо зарезал свою тетю в той же самой постели, в которой они несколько днями раньше предавались страсти, а через несколько часов он приготовил ее, чтобы съесть всю целиком, без остатка. Наутро у него уже было готово несколько блюд, которые прежде он никогда не готовил; он отыскал на страницах «Поваренной книги южных морей» вкуснейшие рецепты из красного мяса дичи, рецепты жаркого из кусочков баранины и свинины, он расшифровал тайную алхимию, которой пользовались Лучано и Людовико Калиостро, чтобы превратить в изысканные кушанья остатки тела — печень, сердце, внутренности, легкие, а чтобы придать блюдам новые ароматы и оттенки вкуса, смешал травы и специи, смолол семена, подобрал соусы и приправы, использовал масла и изысканные жиры, отварил зелень и грибы, овощи и картофель, порезал луковицы и корни. Когда наступил рассвет, обильное пиршество было уже готово, и оставалось только сесть за стол, чтобы вонзить в пищу зубы.

С первыми лучами солнца Цезарь вышел из «Альмасена», отправившись в неизвестном направлении, избавился от мешка для патологических отходов, в котором было все, что осталось от тела Беттины. Затем он вернулся домой, уверенной рукой прикрыл решетками и жалюзи все двери и окна, пошел в самую большую ванную комнату, набрал в ванну теплой воды, добавил ароматических солей, фыркая от наслаждения, залез в воду, послушал немного музыку и выпил чаю с яблоком и анисом. После этого оделся и спустился в кухню, оттуда позвонил по телефону своим помощникам по ресторану, сказал им, не вдаваясь в детали, что Беттина и он должны срочно уехать в Италию встретиться с Рафаэлем Гарофало, так что таверна будет закрыта до конца месяца.

В полдень того же дня Цезарь Ломброзо открыл каннибальское пиршество: он заглатывал каждый кусочек пищи с привычной расчетливостью аристократов, пережевывал еду, закрыв от удовольствия глаза, наслаждался каждым оттенком вкуса, упивался каждым ароматом, ощущая их возбужденной кожей, сердце его билось в сладострастном ритме, губы дрожали от незнакомых ощущений, член его отвердел и пульсировал в штанах, словно тугой бурдюк, и вдруг, проглотив маленький кусочек розового мяса, сирота почувствовал, что член его извергнул обильное и теплое семя, и это заставило сироту задрожать от опустошающего удовольствия.

Пять дней и ночей провел Цезарь взаперти в «Альмасене», наслаждаясь собственным кулинарным гением, упиваясь жутким меню, которое превратило его тетю и любовницу в восхитительные фаршированные блинчики, в антрекоты со специями из Индонезии и Мадагаскара, в жаркое, мусс и пирожки с мясом, паштеты, Fondue bourguignonne, мясо на шампурах, рулеты, медальоны и эскалопы. И с каждым съеденным кусочком повторялся тот же самый пьянящий экстаз, та же самая ненасытная страсть заставляла бурлить кровь и разъедала кожу Цезаря, беспрерывная дрожь терзала его опустошенное желанием тело, каждый кусочек еды вырывал из его глотки душераздирающие стоны, и в конечном итоге его охватывала вязкая тоска, которой заканчивалась буря оргазма.

На шестой день, когда от Беттины уже не осталось того, что можно было бы съесть, находящийся в крайнем возбуждении чувств Цезарь понял, что пришла пора приготовить блюдо, самое необычное из всех, что когда-либо он готовил в своей жизни. Сорок часов Цезарь вчитывался в страницы «Поваренной книги южных морей», читал и перечитывал их, утоляя голод и жажду фруктовыми соками, снимая усталость волшебными настоями из Таиланда и Непала. Утром того дня, который уже не имел даты, Цезарь составил вожделенный рецепт и после этого свалился, одолеваемый опустошающим сном: он сидел на кухне и только что закончил записывать рецепт и ингредиенты, как вдруг почувствовал заполнившую его тело меланхоличную благодать и замер, прислонив голову к деревянному кухонному столу. Через мгновение он закрыл глаза, и усталость принесла сон.

40

Когда Цезарь Ломброзо открыл глаза, уже наступали сумерки. Стояла могильная тишина, поглощавшая все звуки. Желто-красный свет проникал через маленькое оконце и погружал пространство кухни в блеклый туман. Сирота плавными движениями рук размял мышцы, медленно поднялся, неспешно вышел из кухни и направился в свою комнату принять душ, желая смыть с себя последствия бури последних безумных дней. Потом он оделся в белое хлопчатобумажное белье, самое безупречное, что было в его шкафу, надел лучшую поварскую форму, которую ему подарила Беттина, спустился по главной лестнице и снова оказался всем своим существом — и телом, и душой — на кухне. Он работал несколько часов, словно средневековый алхимик: открывал флаконы и бутыли, пользовался горшочками, глиняной посудой, мелкими сосудами, маринадами, он смешивал специи из Малой Азии, вареные овощи, ароматические травы из Индии и Ямайки, масла с эффектом бальзама, сиропы из Индонезии и Китая, уксусы Хереса и Мальты, маринованный чеснок, горсти трав, сиропы и эссенции, дрожжи, европейскую горчицу, семена с Востока и Средиземноморья, вымоченные в воде оливки, кунжутное масло и масло из горчичного зерна, масла и сливки, яйца, нежный овечий и козий сыры, отваренные корешки, жареные клубни, пропаренную стручковую фасоль, итальянский и горький мексиканский перцы, шампиньоны, испанскую и египетскую зелень, финики и бруснику, муку и крахмал, натуральные соки, белое вино, ликеры и эссенции.