На фронте затишье - Геннадий Григорьевич Воронин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мы скорее их расстреляем. Главное, быстрее засечь огневые точки.
— Там может вообще не оказаться огневых точек. В Нерубайку два «фердинанда» прошли. Допустим, мы засечем их, а что толку? Потом они переедут на новое место — и опять засекай, так?
— Может и так получиться.
— Лучше бы наших ребят в разведку послать. Человека три. Они все нужные сведения принесли бы. И «языка» можно взять без риска. Ты посмотри сюда. Дзоты у них наверняка вот где. Они ждут удара отсюда… Ну ладно, допустим, мы вышли к отметке. Встали. Что дальше? Фланги у нас открытые — и правый и левый. Цель как на блюдечке. До Нерубайки примерно девятьсот метров, до Омель-города чуть-чуть больше. С такой дистанции да еще в борт и дурак не промажет. Прямая наводка!
— Ты ведь не будешь ждать, когда они пристреляются. Развернешься и вложишь им… Бой так бой.
— Вся беда в том, куда развертываться. Смотри. В эту сторону повернешь — получишь болванку в зад. В другую развернешься, получишь то же самое, только с другой стороны.
— Что же ты предлагаешь?
— Поздно предлагать. Меня никто не спрашивал и теперь не спросит. По-моему, тут все с Коховым заранее согласовано. Понимаешь, Петя, не за себя я боюсь. За ребят. И машины жалко. У немцев здесь узловая оборона. В села они наверняка подтянули пушки. Конечно, их огневые точки необходимо выявить. И разведка нужна. Но ведь не так же надо все делать. Им трех-четырех пушек достаточно, чтобы наши коробки расколотить.
— Вообще-то с Коховым, как с начальником разведки, должны были в первую очередь посоветоваться. По-моему, это он бодягу развел, — говорит Бубнов.
— Может, и он…
— Тогда нечего сидеть. Пойдем потолкуем с командирами орудий.
— Пошли…
Просыпаюсь от шума голосов. В блиндаже Грибан, Бубнов, беловолосый молоденький лейтенант и невысокий, едва достающий Грибану до плеча капитан, который почему-то в серой, а не в зеленой офицерской шинели. Грибан хмуро щурит глаза, осматривает нары, закопченные стены, меня и Юрку.
— Ты, Смыслов, сядешь на танк командира роты. Он пойдет впереди. У лейтенанта вчера радиста убило. У них все экипажи неполные. К тому же он просил парня по-опытнее, чтобы в рации разбирался отлично.
Грибан как будто оправдывается перед Юркой. А Смыслов пристально смотрит ему в лицо и молчит, словно удивленный той переменой, которая произошла со старшим лейтенантом, всегда решительным и в разговоре и в действиях, привыкшим приказывать, ничего не объясняя.
— Ты, Дорохов, останешься здесь, — говорит Грибан все так же тихо. — Дождешься зенитчиков — бронетранспортер и пушку. Их на поддержку нам выслали.
Он усмехается:
— Отныне они по наземным целям будут стрелять. Ты их встреть и с ними — по нашему следу. Не заблудишься. Следы хорошо видно.
Батарейцы рушат обжитые гнезда. Стаскивают с гусениц брезент. Вынимают из-под машин плащ-палатки и вещевые мешки. Сносят незатейливый солдатский скарб в нашу землянку.
Помпотех Шаповалов входит в землянку, сгибаясь под тяжестью двух вещевых мешков. В одном из них что-то позвякивает. Встретив удивленный взгляд Бубнова, он улыбается:
— Это мои трофеи. Всегда с собой. Никому не доверяю.
Одной рукой Шаповалов пытается повесить мешок, но гвоздь не выдерживает, сгибается.
— Отличный хирургический инструмент. Я им самоходки оперирую, — с добродушной улыбочкой говорит он Бубнову. — Только тяжелый больно. Сейчас пусть тут останется, а то, чего доброго, и сгореть может вместе с коробкой. А это мои пожитки…
— Я автомат тут оставлю, — говорит заряжающий Егоров. — У нас их пять штук в машине. Бренчат только. И место занимают.
Он кладет ППШ на нары, бросает в угол раздутый до невозможности вещевой мешок и смущенно топчется, не торопясь уходить.
— Тут останется кто-нибудь?
— Не бойся. Никто не тронет.
— Да нет, я не про это, — Егоров мнется. — Там старшего лейтенанта Грибана вещи. Ну ладно, пошел я…
Поднимаюсь наверх. Около блиндажа лежат запасные баки, снятые с самоходок. Тут же кипы сложенного наспех брезента. Грибан и Бубнов о чем-то беседуют с капитаном и лейтенантом-танкистом. Неслышно подходит сзади Смыслов. Тянет меня за рукав.
— Поговорить надо, Саша…
Отходим в сторону. Я останавливаюсь, но он легонько подталкивает меня еще дальше. Шагаем молча.
— Что-то душа не на месте. И сам не понимаю. Никогда со мной не бывало такого, — невесело произносит Юрка, когда мы остаемся наедине. — У меня к тебе просьба. Возьми. На всякий случай. — Он протягивает свой толстый кожаный бумажник, достает из кармана гимнастерки комсомольский билет. — Тут адреса. И ее. И матери. И документы тут.
— Ну зачем ты?..
— Я же сказал тебе — на всякий случай.
Кладу его комсомольский билет вместе со своим — в левый карман гимнастерки, прячу бумажник.
Он смотрит на меня с грустной улыбкой.
— Давай обнимемся, что ли… — и Юрка неуклюже обнимает меня свободной рукой. Я торопливо прижимаюсь к его шершавому, обветренному лицу…
Самоходки и танки медленно уползают в ночь. Машины трогаются с места по очереди — одна, вторая, третья. Скрежет и лязг железа. И у каждой свое неповторимое лязганье, у каждой по-своему рокочет мотор.
Мы остаемся вдвоем с незнакомым сапером.
— Это они в атаку пошли, в обход, да? — спрашивает солдат.
Он в грязной, обляпанной черноземом шинельке, в разбитых ботинках. Лицо у него в каких-то пятнах. Не поймешь — или обморозился, или с месяц не умывался. Скорее всего последнее…
— На разведку пошли…
— А зачем в ту сторону?
— Не знаю…
Нет никакой охоты отвечать на его вопросы. И без него тошно…
Словно подкрадываясь к нам, из балки выползает лобастый гусеничный бронетранспортер. Он тащит за собой пушку. Идет вверх по склону, прямо на нас. Из открытого сверху стального кузова торчат спаренные пулеметы, виднеются головы солдат. За командира у них старшина. Он понимает меня с полуслова.
— Я в курсе. Залезай сюда. Показывай, куда ехать.
Зенитчиков восемь человек, не считая водителя. Они ни о чем не спрашивают, не проявляют ко мне ни малейшего интереса. Все какие-то сонные. Наверное, им не дали выспаться. А может, укачало в пути.
— Прямо по следу танков. Они ушли только что, — сообщаю я старшине. Он небрежно кивает водителю:
— Тебе ясно? Трогай…
РАЗВЕДКА БОЕМ
Останавливаемся в широкой придорожной канаве рядом с тридцатьчетверкой, отколовшейся от основной группы машин. По следам видно — остальные танки и самоходки ушли вперед. Они пересекли дорогу и, наверное, уже окапываются на отметке 184.
Зенитчики оживились,
