Улыбка льва - Михаил Белозеров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да, — соглашается Леонт, — такое везение не часто…
— Я их обхитрил, — говорит лейтенант.
Его занимает одно — продолжение истории в варианте генштаба.
— Танк стоит там, — кивает куда-то в темноту, за море, — Пауль мертвецки пьян…
Леонт с бокалом бредет между столиками. Ему надо что-то сделать — важное и обязательное. Он не может сосредоточиться.
— В штабе полка меня хотели отдать под суд. Я бежал… — объясняет вслед лейтенант. — И как гора с плеч! Представить себе не можете…
Башмаки-гири — через пустыню Гоби на своих двоих.
— Как бы я хотел быть таким, — приветствует Гурей. — Твердым, как скала, и направленным, как…
Кожа его похожа на утренний салат под маслом со щепоткой соли и крупинками черного перца.
"И ты тоже прав, — мысленно соглашается с ним Леонт. — Ничто не имеет меры".
Изображение смазывается, как вялый рельеф. Всплывает черная подложка. Теперь перед Леонтом Данаки.
— Но я нашел ее! Я нашел ее! — радостно сообщает он.
— Кого? — машинально спрашивает Леонт.
Кажется, он видит одну и ту же картину — нарочитый стиль ваби и вазу Сэн-но Рикю в комнате, где хранятся рукописи Иванзина и в отдельной рамке портрет Иккю — Бокусая.
— Бутылку с фосфином! — кричит маленький грек. — Поиграем?
— Я тоже кое-что подобрала, — зловеще сообщает Анга от другого столика.
Леонт не успевает обернуться, она прикасается чем-то липким.
— В кустах… — показывает дерюжный мешок, из которого капает кровь.
Кажется, только в таких мешках можно носить отрубленные головы, вспоминает он Соломоновы острова…
— Я засушу, и она вечно будет со мной… — откровенничает она, как пятилетняя шалунья, вертя задом.
Даже перед Высшим она не обретет смирения.
— Ах-ах-ах! — кричит она. — Гадко!.. гадко!.. гадко!..
Ей не хватает клюшки для гольфа и индейского пера в волосах.
— Будь осторожен, она сумасшедшая, — предупреждает Платон.
— Кое-что для наживки по системе О" Шалесси номер восемь, — вежливо сообщает Анга. — Отличная приманка для акул и безголовых мужчин.
Она мстительно смеется.
— Надо уносить ноги, — тревожится Платон.
— На перекрестках только колдуны сидят! — потрясая мешком, кричит Анга.
— Я принадлежу к шко… — пьяно ворочает языком Аммун. — А в запасниках моих — одни шедевры!
Он рад подобраться к аляпистому счастью с другого боку, извалять в красках, чтобы потом разбираться, что получится.
— Выращу самый большой экземпляр, — хвастается Пеон. — Только в ком?
Подсовывает бокал Аммуну.
— Леонт, вы что-то мне обещали, — говорит женщина в черном бюстье.
Она несет свои голову и плечи, как блюдо с горчичным соусом.
— Да… припоминаю… — соглашается Леонт и думает, нет, это все не то…
— Я реши…
"Теперь я пропал", — понимает он. Ему хочется встать на цыпочки, чтобы только быть вровень с ней и не тревожить ее чувства.
— Вы думаете, у меня что-то выйдет? — спрашивает он.
— Несом… У меня хорошее чутье на мужчин.
Она выплескивает неразделенную любовь — все равно кому, глупость взвинченного воображения.
— Мужчинам надо сочувствовать, — поучает Калиса, — добрая половина из них кретины, а вторая мнит из себя неизвестно что.
Средний вариант давно представлен ей в виде Леонта.
— А твой муж? — спрашивает Анга.
— Он вообще никто. Гениален, как все дураки…
Иногда она сама гадает, что ей надо. Образ мужчин смутен и расплывчат, лучше знакомиться с ними на расстоянии.
— Никто?
— Если бы ты знала, ты бы не задавала вопросов.
Попробовала бы она сама ответить.
— Но я-то знаю! — загадочно признается Анга. Воистину говорят: кусочек утки — есть чашка кофе, — объясняет Анга. — Кусочек плоти — уголок Вселенной. Не правда ли, точно? Ты даже не раскачиваешься и не думаешь в обычном смысле слова, а просто — "жик-к-к…", и ты уже… Я бы с удовольствием кого-нибудь подвезла. А с другой стороны, разве люди годятся для этого. Слишком сырой материал, разве что Платон? Но он, подлец, приземлен. У него, знаешь, слишком развито только одно место. Он вообще болен. Как я с ним живу! Если бы какая-то другая, она бы с ним давно развелась. Но я-то терпелива. Может быть, в целом свете. Может быть, мне нет равных. Мужчин я не люблю, просто ненавижу.
— Я устаю, я так устаю, — твердит Мариам, — у меня ничего не получается. — Она удручена. — Возможно, я вообще ставлю не на ту лошадку…
— Еще немного, и дело выгорит, — утешает Тертий, как человек, который ради славы готов влезть в любую шкуру. — Мы создадим неповторимый шедевр…
Вся его писанина сплошное салиромание.
— Ах, мои бедные ноги! Я каждую ночь пробегаю больше, чем вы все за целую жизнь.
— Не устроить ли нам сегодня ночь стихов? С выпивкой и женской борьбой?
— Нет сил, я не верю. Однажды ты уже не веришь. Тебе все равно, словно ты мягкая, безвольная подушка. Тебя положат, и ты лежишь…
— Предположим, я скажу тебе одну вещь, как ты ее воспримешь?
— Вдруг я тебя послушаюсь…
— Анга — дура… — сообщает Тертий.
-..?!
— Вы его пожалейте, он несчастный человек, — просит Анга.
— … только об этом не подозревает, — замечает Леонт.
— … как же он обходится? — спрашивает Хариса.
— Содомические наклонности… Лучше в ладошку, — соглашается Тертий.
Хариса вопросительно молчит.
Мариам поясняет:
— Нет, он не "кока" — за совращение несовершеннолетней…
— … через простыню, — кается Тертий.
— … и фроттаж… — добавляет Мариам.
— … и початок кукурузы…
Вялая челюсть от удовольствия описывает дугу — воспоминания свежи — еще бы: трое детей, жена и хитрая любовница — жизнь не блещет разнообразием.
— А я учусь манипулировать Леонтом, — признается Хариса.
— И что же? — хором спрашивают Мариам и Тертий.
— Иногда я его оставляю в дураках…
Он выключается, как приемник, как старый, изношенный граммофон.
В глубине деревьев, за спиной жены, кто-то делает ему знаки. Он приглядывается и узнает Тамилу.
Чтобы подойти к ней, ему приходится пересекать площадку перед домом, полную всех этих самых… эгрегор…
Данаки удивленно провожает его взглядом. Даже Платон отрывается от Саломеи — невольный предатель.
— Он еще здесь? — спрашивает у высокой женщины с маленькой головой.
— Леонт! — восклицает Саломея.
Она порывается бежать следом — огорченный козленок.
— Я собираюсь за него замуж… — радостно сообщает женщина.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});