Преподаватель симметрии - Андрей Битов

– Да нет же! Из пяти букв.

Возгордившийся было Урбино придал лицу огорченный вид.

– Ну и что же тогда это?

– Флюид. Пришлось повозиться. Вот еще, помоги! Газ, окончательно выведенный из себя. Даже есть одна буква, причем редкая – З!

– Взрыв?! – взревел Урбино.

– Да нет же, надо шесть букв.

Урбино навсегда задумался. Не было такого газа…

– Ты что же, помнишь каждый кроссворд??

– Не каждый. А тот, где я спорю или соглашаюсь с составителем. Бывают очень прикольные[36].

– Как ты сказала, прокольные?..

Лили рассмеялась.

– Прокольные тоже бывают, сам видишь. «Прикольные» – это словечко Марлен.

– Вы что, их тоже вместе решаете?

– Иногда. Вот, например, что самое забойное в гвозде? И не пытайся, никогда не догадаешься – шляпка!

– Это верно, – усмехнулся, потупившись на своего труженика, Урбино. – Это для женщин. А для мужчин – головка.

Лили порозовела.

– Или вот замечательная загадка, никогда ее раньше не слышала: всем, кто придет и кто уйдет, она ручку подает…

– Не знаю, что за барышня. Хозяйка салона? Невеста на смотринах?

– Ну ты и бабник! Дверь, конечно!

Наконец она нашла и совсем не заполненный кроссворд, и они начали работать вместе.

Явление, достойное удивления, – подошел феномен (это отгадала Лили, а Урбино всячески оспаривал качество формулировки, пустившись в рассуждения о природе Ф. и договорившись до того, что в наше безумное время как раз норма и есть феномен).

Зато он тут же разгадал продолжение политики кровавыми методами – террор. Лили это не было интересно.

Кроссворд оказался из «прикольных». Особенно гордился Урбино тем, что определил подъем в Древней Греции как спуск. Поэтому легко простил себе древнегреческую богиню судьбы. (Кто ее теперь… знает!) Порассуждали о разнице менталитетов, передохнули. Еще раз порадовались спуску: П было необходимо для слова следующего… Пресс, толкающий время… Перебрали все известные им способы его измерения: никакие календари, часы, хронометры… все это пусть и измеряло, но никак не толкало. Но и история не подошла, и возраст не подошел. Что было уже досадно: буквы были не те. Хотя последовательно вышли почти все: и О, и Я, и Р, и даже редкое Ш.

Что за порошок! Наконец они достигли вершины в слове поршень. И по числу букв подходило, но что это за поршень, толкающий время! Абсурд. Можно было отгадать еще одну букву, но и с ней заело.

Планета Солнечной системы… Если спутник Урана Урбино и мог себе простить (оставили неразгаданным), то уж планету своей системы – извините! Он перетряхивал в голове всю свою среднюю школу, но никакие Ураны, Сатурны или Плутоны никуда не годились.

– Может, недавно открыли еще одну? – предположила Лили.

– Может, – мрачно согласился Урбино. – Я тут все никак не могу дописать один из многих моих неоконченных романов, “Back from the Earth” называется, про русского ученого-неудачника, он всегда опаздывает со своими прорывами. Он еще и астролог. Так вот он уверен, что с той стороны Солнца находится ровно такая же планетная система, как наша. Мы ее никогда не видим, поскольку она имеет ровно такой же период обращения вокруг светила, как и мы. Она таким образом всегда вне поля зрения астрономов, но в ней есть ровно такая же планета, как Земля, ровно на таком же расстоянии от Солнца, но всегда с противоположной стороны. Есть ли на ней жизнь, мы не знаем, но с астрологической точки зрения мы с ней связаны и зависим от нее. Все катаклизмы, вся наша история может зависеть от положения дел на той невидимой планете.

– Не верю, – утомленно заявила Лили. – Венера же не подошла.

– Не Венера, а Невера. По-русски это звучит как намек: Не-вера. По-нашему disbelief, по-ихнему no-belief.

– Ты что, и по-русски знаешь?

– Нет, мне помогает друг-славист.

– Ладно. Два мы себе простили, два пропустили. Осталось последнее.

– Какое?

– Все та же планета!

– Ну и дурак же этот твой составитель!

В результате их заинтересовал сам составитель кроссворда. Они стали играть вот в какую игру, представлять себе личность этого кроссвордиста. Он был настолько амбициозен, что даже подписался очень необычным именем – Гореслав Китсей.

Урбино тотчас заподозрил в нем поляка.

В результате они вылепили вот какой портрет: кругленький, лысый, а потому в шляпе вроде тирольской и бриджах в клеточку, с лыжной палкой вместо трости – такой полушотландец-полубаварец, из Австро-Венгрии. Вдовец. Живет с канарейкой. В любом случае большой любитель пива. Он им начинал нравиться.

– Я бы написал стихи про него и его кроссворд…

– Так напиши. А тебе не кажется, что он тоже пишет стишки?

– Не исключено. – Урбино насупился.

И он пошел к себе наверх как бы творить; на самом деле рухнул на вчерашний матрац, все еще нежно пахший Лили, и задрых на первой же строчке: «А вы сочините, попробуйте…»

Разбудила его Лили.

– А я открыла тебе новую планету!

– А я все равно жрать хочу!

– А у меня все готово: вот тебе спагетти на этой планете…

– Ты уже и в рифму заговорила! Ну, и что за планета? – спросил Урбино, уплетая спагетти с мидиями.

– ЗЕМЛЯ! – торжествовала Лили.

– Земля! – расхохотался Урбино. – А мы столько раз употребили это слово в разговоре! Вот не-вера! Да он просто король, этот твой кроссвордист! Что хотит, то и воротит. Впрочем, может, это мы потому не сообразили сразу, что мы здесь и не на Земле, сама говорила. Зато у нас появилась еще и буква Л!

– Ну и что получается?

– В смысле?

– В смысле пресс, толкающий время… Все буквы уже есть.

– Л… П… Р… Ш… О… Все равно ничего не получается!

– А ты напрягись, подумай!

– Объелся уже думать… Ладно, не томи. Дай кофе…

Урбино проглотил кофе и разглядывал чашку.

– Ну?

– Что – ну?

– Слово!

– ПРОШЛОЕ!

– Пресс, толкающий время, – это прошлое. Знаешь, этот твой составитель гений!

И Урбино впал в задумчивость.

– Не унывай. Не тебе же одному быть гением…

– Гений не гений… А вот «Пересеклись земля и прошлое…» – чем не строка?

– Так пиши!

– Уже написал.

– Так прочти.

– Потом.

– Вижу я тут какую-то тучу… и молнию… не иначе к перемене погоды… – ворковала Лили над вечерней чашкой.

– А я вчерашнюю «чашку» уже начал сочинять…

– Прочти.

– Да это так. Набросок…

– Все равно прочти.

– «Смерть невесты» называется…

– Невесты?.. Читай!

1. Черновик

Но смерть, как смерть, легка,А жизни не поправишь…Река… рука… мягка…Рояль без струн и клавиш.(Сомнительна «река»…)Рука без струн и клавиш…Безжизненна рука…А ртуть жива… (Не сплавишь…)И смерть, как ртуть, жива —Рояль стоит без клавиш,И жизнь, как ты, мертва —Рулем без лодки правишь.Вот градусник разбит,А зеркальце в руке —Слепая ртуть дрожит,Как зайчик в потолке…(Никакие «в», а – «на»…)Рояль приводит к гамме,Как луч, дрожит струна,И ртуть есть в амальгаме.Жива одна строка —В неуясненной драме:«Но смерть, как смерть, легка»…Светла. Кругла. И – Amen.

2. Подстрочник

Так он – Умер?

(Никто не может этого подумать – но подумали все.)

Простенькое дочкино зеркальце

поднесла она к губам,

чтобы никто не начал первый.

Она взглянула на него

и

в улетучивающемся облачке

отразилась

сама

и увидела

себя —

только себя

и не узнала.

Нет, это не зеркало поднесли к губам…

Это жизнь его на мгновение подошла к зеркалу

и отразилась в нем так легко,

как девушка,

уверенная в том, что никто никогда не пройдет,

а моложе и прелестней

быть невозможно,

так…

лишь взглянет, почти неохотно,

что все так и есть

(и не могло быть иначе). —

Таким же плечиком промелькнет в нем,

как луч

(или случайный полет бабочки),

и так пролетит,

почти не коснувшись собственного отражения,

оставив тень прозрачного своего движения

в воздухе,

как падающую фату,

которую ткет она каждым своим мгновением

(каждое – венец,

вместе – саван)…

Даже сейчас,

когда в комнате никого не было

и отразиться было не от кого,

даже для себя,

потому что ее уже не было —

а лишь облачно, что она только что была,

только что вышла,

что ее можно найти сейчас в саду

(об этом в комнате была оставлена записка

из ветерка занавески,

нечитаной книги

и надкушенного яблока) —

что она уже там

среди деревьев, под звездами