Преподаватель симметрии - Андрей Битов

– Нет, со мною, с братом.

– А ты находчив… Нет, с братом я еще не пробовала. Иди ко мне скорей!

– Ты моя Горгона… – захлебнулся брат.

– Братишка… – ласкала его Марлен. – Что, с сестричками захотелось? С обеими? А с двумя вместе не хочешь??

Ужас охватил Урбино при одной мысли о возвращении Лили.

– Что, испугался? Пошли проветримся.

Все представилось ему другим: воздух иначе щекотал ноздри, песок иначе касался ступней…

– Что, опять не понимаешь, куда попал? А ты поднимись на мачту!

– С каких это дров я на нее вдруг полезу?

– А, как на меня… Взгляни-взгляни! оттуда хорошо видно…

Лезть наверх оказалось и долго и трудно: веревочная лестница (как бы это было в кроссворде?.. может быть, ванты?) шаталась и нестерпимо жестоко впивалась в босые ступни. И вниз стало боязно смотреть. Но спускаться было уже поздно.

Однако подняться стоило: он действительно увидел все иначе. Это был другой остров – остров МАРЛЕН.

Он был вытянут, как устрица. Две гряды дюн, как створки, как те самые губы… Лесок был как лобок. Вокруг до горизонта простиралось лоно всей жизни – море. И он сам на мачте, как кол, воткнутый в это лоно…

В мозгу плескались два-три литра того же моря, но еще мезозойской эры. В них заплыла рыбка одной мысли и била хвостиком. «Лобок, рыбка… – Его охватила тоска по Лили. – Все, я попал… Я попал в pussy//пуссю[38]…» – таким ему привиделся теперь пейзаж острова.

Одновременно ему хотелось поскорее спуститься вниз и отомстить этой сучке Марлен, разлучившей его с Лили, так коварно подсунув ей (он теперь стал убежден в этом, наблюдая сверху безбрежно штилевую гладь) ложную радиограмму о приближающемся тайфуне. Ему страстно захотелось отомстить ей, то есть отыметь ее грубо, насильно, сзади, как сучку. Но спуститься оказалось еще труднее, чем подняться.

Господи! Что же это я натворил?!

– Ну, видел?..

И вместо того чтобы исполнить столь грубое намерение, он столь же грубо оттолкнул Марлен, так, что она упала на песок и заскулила, как собачонка.

Он заперся у себя в каюте и не открывал.

Да, ни разу в жизни не попадал в такой степени в п…переплет! Стоило только найти необитаемый остров, чтобы он оказался настолько им же и перенаселенным: это же надо, повсюду экспортировать свои Бермуды!

Выразил он это как умел…

Похороны семени

Хоть что-нибудь додумать до конца! —Обидней и отрадней нет венца…Арифметических страстей четыре действа,А целое число одно – один, один!Иррациональный бред есть опыт кратной дроби:Двенадцать восемнадцатых… ноль, запятая, шесть…Шестерок ряд уходит в бесконечность,Вильнув апокалипсиса хвостом…Хоть раз совсем понять и разделить остатокНа самого себя – такое счастье!Не жить небрежностию жизни и надежды:Деление на единицу есть реальность…Смерть – целое число!

Но разуму безумье неопасно —И иррациональное зерноУченым учтено с спокойствием ужасным:«Ну что же, здесь не сходится всегда».Так право человека есть свободаПодумать ложно, рядом с мыслью – право.Так разуму безумье неопасно.

Как будто бы! Есть мера одиночеств,Каких никто не знал, кроме тебя,Хотя бы потому, что их изведать —И есть задача: шифр ее таитВозможность продолженья, и остаток,Как он ни мал, есть завтрашний твой день.Каким бы способом Творца загнал СпасительИначе продолжать ошибку рода?Какая, к черту, логика в Творенье —Оно равно лишь самому себе!Нас заманить в себя гораздо легче,Чем в землю семечки… И семя есть мы сами.

Смертелен наш разрыв! Такая пошлостьНе понимать, что только в нас есть жизнь!Не нам кичиться бедностью с тобою,Держась за схемы общего удела!Не отпереть нас рабскою отмычкойБоязни быть отвергнутым… Глаголы«Отдать» и «взять» имеют общий смысл:ВСЁ не берет НИКТО. ВСЁ никому не надо.Доставшееся мне… И мера одиночеств —И есть запас любви, не вскрытый никогда.

Мне надо умирать ежесекундно!Мне хоронить себя так неопасно,Как разве дерево хоронит семена…Их подлинно бессмертье: без разрываИз смерти – жизнь. Таит в себе дискретностьНаличие души. Через какие бездныПридется пролететь, чтобы достичьТого, что дереву дано и так. ЖалетьОб этом, право, нам не праздно:Однажды перестать стараться быть понятным —И самому стать тем, что можно понимать.

– Вот это уже на что-то похоже, – одобрила наконец Марлен.

– На что?

– На живчик.

– Какой еще живчик??

– Ну сперматозоид! «Шестерок ряд уходит в бесконечность…» Как у тебя там?

– «Вильнув апокалипсиса хвостом…» А и правда похоже!

– Вот видишь! Можешь же, если хочешь… Иди ко мне!

– Ладно так ладно. Иди ко мне, моя сучка!

– Какие новости от Лили?

– Да не бойся ты так уж… а то я и впрямь ревновать начну! Она ведь тебе рассказала, какая я страшная? Я ей послала еще одно штормовое предупреждение. Не думай, она не скучает…

А вот этого Марлен не стоило говорить!

Он оттолкнул ее и метнулся прочь. А куда на таком пятачке друг от друга денешься?

Господи, помилуй!

Мачта привиделась ему единственным уединенным местом.

Уже ловчей и привычней карабкаться было ему. Он взлетал.

Мостик показался ему теперь очень уютным, как бы обжитым: милая провалившаяся досточка! И есть куда оглянуться – во все стороны.

Стоило того! Такого он никогда не видел.

Слева, огромная, бледно-бирюзовая, зависла полная Луна (может, и не полная, может, еще день до полнолуния оставался). Справа, совсем уж огромное, закатывалось в море Солнце. Значит, Луна на востоке, как ей и положено, по-школьному сообразил Урбино.

Ему вспомнилась читанная в детстве мусульманская сказка, как одному юноше приснился сон: одновременно солнце и луна, – и как суфий истолковал ему это: будет у тебя две столь же прекрасных жены… и все так и случилось; когда юноша вырос, то вспомнил этот сон и возрадовался сбывшейся судьбе.

Так он висел на шатком мостике между гаснущим солнцем и торжествующей луной, измеряя расстояние между ними: между Лили и Марлен, между любовью и страстью.

И так, любуясь этим прекрасным равновесием, вспомнил он, что и не только у мусульман… но и в других религиях, кажется у иудеев, была чуть ли не обязанность для вдовца жениться на незамужней сестре. Нет! ничья смерть ему больше не подходила. «А вдруг в раю происходит неосуществленная (желанная) жизнь?.. и она-то и оказывается в воплощении (на практике) адом?? Запад становится Востоком, раб тираном, уродка красавицей, нищий богачом, сладострастник монахом… и наоборот. Равенство как возмездие».

И так, любуясь то на Восток, то на Запад, он почти упустил тот момент, когда солнце стало стремительно тонуть. Здесь, с высоты, оно не плющилось, а до самого конца оставалось круглым и тонуло буквально, как твердое тело. И – вмиг – его не стало.

Луна продолжала висеть как ни в чем не бывало.

«А вдруг они лесбиянки? – с детским сладким страхом воображал Урбино. – Марлен активная, а Лили пассивная?»

«Тогда мне проще…» – тут же корыстно сообразил он. Картина, что он – третий, на некоторое время развлекла и отвлекла его: стал представлять себе их вместе, будто увидел их с мачты, со стороны, как из окна… проходят, сцепились пальчиками… два цветочка. Сами собой стали складываться и стихи «Два цветка»…

Две подруги, Ада с Раей,Как блондинка и брюнетка,Юбку к блузке подбирая,Опылялись перекрестно.

Перед зеркалом стоятИ себя в упор не видят —Отражает каждый взглядЛишь подружку в лучшем виде.

«Странно, – подумал Урбино, – это именно стихи догадываются, а не я…»

Да, здесь все проще, когда ты на мачте. В буквальном смысле один, как перст.

Но становилось свежо, темнело, и записать стихи нечем…

Уже в сумерках кое-как он спустился. Он заперся у себя в каюте, вспоминал и записывал стихи: «Вот придет Марлен – на ней все и проверю…» Он ждал свою Луну, как когда-то, казалось уже давно, ждал Солнце. Но и Марлен не постучалась.

Время тянулось невыносимо, он не выдержал и спустился к ней. Луна освещала все очень ярко. Однако ее трюм был заперт. Он стучал, звал – она не откликнулась.

4. Бермуды

Над вымыслом слезами обольюсь…

Но и утром он нигде Марлен не нашел.

Он вышел на берег встретить восход и обдумать, что же ему теперь делать.

Солнце взошло вместе с приближающейся лодкой.

Он поймал себя на радости, но не от того, что это наконец Лили, а от того, что она хотя бы не застанет его с Марлен.

Он ожидал, что Лили перевезет мичман Хаппенен, и был в нем уверен.

Но не за себя. Он собирался проявить всяческую выдержку, но какую? Не более того.