Кому нужна ревизия истории? Старые и новые споры о причинах Первой мировой войны - Миле Белаяц

Во все великие эпохи мемуаристы опережают историков, публикующих документы, и профессоров с их лекциями. В нашем случае воспоминания – инструмент сознательного ретуширования истории. Появились «стилизованные» мемуары Бетман-Гольвега (1919), фельдмаршала Гинденбурга (1920), генерала Мольтке (1922), адмирала Тирпица (1919), чуть позднее – Бюлова (1930) и самого кайзера (1922). Последний, в частности, утверждал, что, вопреки расхожему мнению, 5 или 6 июля в Потсдаме не было заседаний Совета короны. С формальной точки зрения это правда. При этом Вильгельм забыл упомянуть, что в течение этих двух дней у него побывали все высшие должностные лица и военачальники, с которыми он обсудил надвигавшуюся войну. Столь же лукаво и утверждение, будто германское правительство до вечера 23 июля не было в курсе австро-венгерского ультиматума. Действительно, правительство не собиралось, однако кайзер, канцлер, статс-секретарь по иностранным делам, начальник генштаба и много кто еще, включая германского посла в Вене, знали об ультиматуме, были посвящены в его детали еще до того, как он был написан, и, наконец, ознакомились с его окончательным вариантом раньше сербского правительства[300]. Германское командование в лице военного атташе в Вене было точно оповещено о дате вручения «неприемлемого» ультиматума Сербии. К этому дню подгадали возвращение в Берлин из «ежегодного отпуска» всех ключевых фигур. Точно знали и о времени начала австро-венгерской мобилизации, а также о ее целях. Ранее, 7 июля, из Вены поступила информация, что готовится «неприемлемый ультиматум Сербии». 13 июля данные получили дополнительное подтверждение. Тогда же стало известно, что на следующий день правительство Монархии решит, когда вручить ультиматум[301].

Хотя, как известно, официальные архивные документы многим выдавались на руки, дабы они раз и навсегда затерялись, не все владельцы и их наследники поступали с ними «последовательно». «Патриотическим цензорам» приходилось пересматривать и чистить окончательные варианты некоторых текстов, подготовленных к печати. Когда вдова Мольтке захотела опубликовать его бумаги, имевшие отношение к началу войны, нашлось немало доброхотов из числа генералов и дипломатов, посоветовавших ей не делать этого. В 1922 г. книга все-таки увидела свет, однако в ней не было ничего об Июльском кризисе. Добровольным цензором стал старший сын Мольтке Вильгельм. Что-то из неопубликованного в переписанном варианте осталось у младшего сына Адама, личную переписку сохранила вдова, передавшая ее своей дочери. Та же история приключилась и с бумагами фельдмаршала Гинденбурга, которые достались его внуку Хубертусу. Их «чистили» не один раз. В 1960-е гг. этим занимался историк-националист Вальтер Хубач (Walther Hubatsch). Помимо этого, он известен и тем, что, используя в своей работе 1958 г. дневники адмирала Г. А. фон Миллера, старательно обходил все места, которые могли бы свидетельствовать об агрессивных намерениях германского руководства[302]. Документы генерала Людендорфа находились у его зятя, который утверждал, что в них ничего не говорилось о Первой мировой войне (sic!). Бумаги Курта Рицлера, занимавшего в июле 1914 г. должность старшего советника Бетман-Гольвега, увидели свет только в 1972 г. Когда в 1965 г. Рицлер умер и его сестра задумалась о публикации, второй брат поспешил уничтожить большую часть документов. Уцелевшие привел в порядок и передал в архив Кобленца историк Дитер Эрдманн. Он же издал материалы, когда истек восьмилетний запрет на их использование. Однако дело на этом не закончилось. Впоследствии историки заметили, что из дневника Рицлера вырезаны целые куски, а записи, относящиеся к Июльскому кризису, сделаны не на той же бумаге, что и весь остальной дневник[303].

Благодаря «патриотической цензуре» некоторые дневники и мемуары так и не дошли до читателя[304]. Что касается воспоминаний германского посла в Лондоне (1912–1914) князя Лихновского, то и они несут на себе печать давления, обструкции и самоцензуры. Дипломат был свидетелем того, как Германия в 1914 г. саботировала попытки сохранить мир. Об этом он в 1916 г. написал в брошюре, которая едва не стала причиной его ареста. Только в 1927 г. Лихновский напечатал в Дрездене свои мемуары. Прилагавшиеся к ним очерки о германской ответственности публиковались на этот раз в смягченном варианте. Страдавший от нападок князь умер в одиночестве в 1928 г.[305]

Генерал Макс фон Монжела: от свидетеля обвинения Германии в 1914 г. до ревизиониста

Попытка привлечь на свою сторону американских историков

Разные средства использовались, для того чтобы привлечь Америку на свою сторону и задействовать ее в ревизионистских целях. Одинаковому воздействию подвергались и ученые, и политики, от которых ожидалось, что они станут лоббировать германо-австрийскую позицию в американских государственных учреждениях и прессе. Интересам пропаганды служило радиовещание, рассылка книг и журналов, выступления немецких ученых на конференциях, их участие в публикациях документов и т. д. Предполагалось, что ключ к успеху – завоевание симпатий публики, так как США относились к тому типу государств, в которых власть следует за общественным мнением. Его «просвещение в ранее враждебных и нейтральных странах – первейшая задача в деле ревизии мирных договоров»[306].

Вся сеть германских консульских и дипломатических представительств в США участвовала в реализации перечисленных мер. Особое внимание уделялось продвижению тезиса, будто корни войны лежат гораздо глубже, чем принято считать. В качестве таковых назывались притязания России на черноморские проливы, а также стремление Франции вернуть Эльзас и Лотарингию. Наряду с этим следовало, по словам Вегерера, разоблачить «основные заблуждения относительно мнимого “карт-бланша” Австрии, а также значения посреднических усилий Эдварда Грея». На первый план должны были выйти подоплека Сараевского покушения (вина Сербии и России) и связь между российской мобилизацией и объявлением войны.

Научную оценку попыткам германского МИДа «просветить» американских историков дал Иммануил Гайс. После него об этом писали многие историки, в том числе и американские[307]. Первым из тех, кто ответил взаимностью на знаки внимания со стороны немцев, стал Гари Барнс, печатавшийся в «Current History», «American Historical Review» и других периодических изданиях. В 1927 г. свои ревизионистские воззрения он оформил в виде монографии[308]. Барнс трижды приглашался в Германию (в 1926, 1927 и 1929 гг.), где ему организовали встречи с экс-кайзером (в Голландии), а также с графом Берхтольдом и Артуром Циммерманом, занимавшим должность помощника статс-секретаря иностранных дел (1911–1916). «Реферат» (Kriegschuldreferat) выкупил и распространил тираж книги автора, переведенной на немецкий и французский языки. Только в Париже немецкое посольство раздало 150 экземпляров.

Аналогичным образом по всему миру распространялись и статьи Барнса. Следует упомянуть, что он впервые заинтересовался проблемой, познакомившись с работами Сидни Фея (Sidney Fay) в журнале «American Historical Review». Тот ставил под сомнение точку зрения держав-победителей и выдвинул тезис о разделенной ответственности. Когда, в конце концов, в 1928 г. вышла книга Фея[309], «Реферат» сразу выкупил большую часть тиража, которую разослал в 57 немецких посольств и консульств. Французский перевод отправился еще по 31 адресу. Фей поддерживал связь с «Рефератом» не через Вегерера, а через историка Германа Лутца (Hermann Lutz). Именно он предупредил немцев, что репутация Барнса в Америке подмочена, хотя его эпатажная книга и привлекла интерес к работе Фея. Когда стало известно, что американский историк Бернадот Шмидт (Bernadotte Schmitt), ни в грош не ставивший Барнса с Вегерером, готовит книгу[310] на соответствующую тему, Лутц, встретившись с ним в Берлине (1928), попросил его отложить публикацию под тем предлогом, что скоро станут доступны новые источники. Мало того, что Шмидт ответил отказом, так еще выяснилось, что готовится и французское издание. Это стало ударом для «Реферата». Фей со своей стороны сообщил Лутцу, что Шмидт, хоть и подвергается критике в США, тем не менее пользуется большим авторитетом, свидетельством чего служит полученная им Пулитцеровская премия и премия имени Джорджа Луиса Бира.

«Реферат», действовавший в связке с посольством и консульствами, постоянно предлагал, с какими организациями следует сотрудничать и каких новых историков привлекать на свою сторону. В частности, упоминались: др. Карл Виттке (Carl Wittke), заведующий кафедрой в Принстоне Томас Вертенбейкер (Thomas Jefferson Wertenbaker), профессор Университета штата Миссури Майкл Хермон Коран (Michael Hermond Cohran). Сотрудники «Реферата» указывали, чем могли бы соблазниться перечисленные: деньгами, почетом, театральными билетами, приглашениями на приемы и т. п. В случае с Кораном немцев ждало разочарование. Его книга не смогла опровергнуть утверждений Шмидта.