Кому нужна ревизия истории? Старые и новые споры о причинах Первой мировой войны - Миле Белаяц

Таким образом, за короткое время – менее чем за тридцать лет – сербские архивные документы дважды подвергались похищению, обследованию и «доработке». Последняя состояла в стирании комментариев на полях актов, произвольном употреблении клея и ножниц. Все это в деталях описал Воислав Йованович Марамбо. Подводя итог, он констатирует, что первую попытку «использования» можно считать отчасти успешной. После Первой мировой войны результатом произведенного отбора и подготовки стали «разоблачения» Богичевича, пользовавшиеся признанием в определенных кругах. Во второй раз, в ходе Второй мировой войны, все было зря: и тенденциозный выбор документов, и сокрытие материалов, не укладывавшихся в концепцию, и вольный перевод и трактовка текста, и бессовестное употребление сомнительных и поддельных документов[346].

Увы, по-видимому, Йованович ошибся. Прошли десятилетия и перед нами всплывают со дна биттнеровские и юберсбергеровские «открытия», по-другому озаглавленные и подписанные другими авторами.

Сербской историографии известно, что Юберсбергер, Биттнер и Алоиз Хайек в 1945 г. опубликовали книгу «Сербская внешняя политика 1908–1914», в основу которой легли материалы, захваченные в 1941 г. Историк Бурц указывает, что остается загадкой, куда делся напечатанный всего в нескольких экземплярах третий том второго серийного издания, освещающий период с 26 мая по 6 августа 1914 г.[347]

Изменение позиции по вопросу об ответственности Сербии за развязывание Первой мировой войны, произошедшее в 1990-е гг

Доктор Людвиг Биттнер, редактор публикации австро-венгерских дипломатических документов

Генерал Эдмунд Глейзе фон Хорстенау, редактор публикации австро-венгерских военных документов

 «Последняя война Австро-Венгрии 1914 –1918». Том V

 Книга Анники Момбауэр о контроверзах и консенсусе относительно причин Первой мировой войны

Дополненное переиздание книги Жана-Жака Бекера «Год 14»

Английское издание 2007 г.  книги А. Митровича «Сербия в Первой мировой войне»

Книга канадского профессора Рососа о российской политике на Балканах в 1908 –1914 гг

На Западе из-за необходимости совместного противостояния большевизму уже в 1920-е гг. стали проявлять готовность облегчить Германии репарации и в целом бремя ответственности за начало войны. В 1930-е гг. в интересах «умиротворения» был сделан еще один шаг по пути молчаливой ревизии Версальского договора. Тенденция продолжилась в годы холодной войны, которые прошли под знаком пересмотра оценок и концепций, что нашло отражение в коллективных заявлениях историков. С одной стороны, актуальной была потребность консолидации западного блока, для которой следовало избежать усугубления уныния, охватившего народы и государства, проигравшие обе войны. С другой – кризисные ситуации, возникавшие во взаимоотношениях двух блоков и грозившие перерастанием холодной войны в «горячую», возродили интерес к изучению исторического наследия 1914 года, в котором великие державы «соскользнули» в пропасть самоуничтожения. Гонка вооружений и необходимость поддержания паритета сил напоминали историкам о хорошо знакомом им прошлом, поводом переоценить которое служили и приближавшиеся круглые даты – 1964, 1984, 1994 гг. Дополнительный интерес к теме привлекали военные конфликты на Балканах, разразившиеся в 1990-е гг., а также глобальное перераспределение сфер влияния. Одним словом, геополитика определяла направления развития историографии.

За прошедшие годы многие историки обращали внимание на то, что политическая ситуация в ФРГ также оказывает значительное влияние на ход научной дискуссии. Новые исследования, посвященные политической и особенно социальной истории Германии, поставили под сомнение традиционную геополитическую трактовку причин войны (пребывание в окружении враждебно настроенных союзников). Фриц Фишер сформулировал собственную «контроверсию», которую многим хотелось бы опровергнуть или проигнорировать. Это стремление, вполне умеренное, явственно проявилось после поражения социал-демократов в 1981 г. и прихода Гельмута Коля на пост канцлера. Стало возможным в позитивном ключе писать о германском национализме, чем не преминули воспользоваться представители консервативной историографии. По словам Анники Момбауэр, «многие немцы поняли, что заканчивается время, когда приходилось оправдываться и каяться» за войны, оставшиеся в далеком прошлом. Снова заговорили о патриотизме, о котором раньше стыдливо умалчивали[348]. Суть произошедших перемен в 1999 г. изложила историк Мэри Фулбрук: «В 1980-е гг. западногерманский канцлер Гельмут Коль, которому помогали историки Михаэль Штюрмер и Андреас Хильгрубер, а также специалист по историософии Эрнст Нолте, приложил значительные усилия к тому, чтобы “нормализовать” массовые народные представления о прошлом Германии и сформировать новую национальную идентичность посредством избирательного изложения исторических событий в книгах и статьях, а также в музейных экспозициях»[349].

Разумеется, не только Первая, но и Вторая мировая война, а также прочие сюжеты не могли остаться в стороне от процесса «переформатирования» исторической памяти. Дополнительным импульсом к нему послужили объединение Германии, распад СССР, а также кризис и война на Балканах.

Представился шанс указать на «подлинного виновника и деструктивный фактор», который в 1990-е гг. повторно перессорил Европу, а в 1914 г. и втянул ее в войну. Параллельно началось наступление идеологии глобализации, прославлявшей исчезнувшие мультиэтничные и мультирелигиозные империи (за исключением Российской). На прежнее стремление к экономической свободе и правам человека, реализовывавшееся посредством восстаний и вооруженной борьбы, навесили ярлык нелегитимного «национализма». Пересматривалось историческое значение национально-освободительных движений, которые стали отождествляться с современным национализмом и шовинизмом. Однако не все «национализмы» заслуживали одинакового подхода. К греческому, болгарскому, албанскому, венгерскому, румынскому, польскому, итальянскому и югославскому вопросов не имелось. Единственный сомнительный – сербский. Оставалось только отмести в сторону серьезные достижения исторической науки и воспользоваться «интеллектуальными» ресурсами австро-венгерской пропаганды и более позднего ревизионизма. И можно проводить параллель между прошлым и настоящим – между «1914 г.» и «Сараево» со «Сребреницей».

И в 1990-е гг. и в первые полтора десятилетия наступившего XXI в. опубликовано множество значительных книг, статей и тематических сборников, затрагивающих соответствующую тематику[350]. Однако мы сосредоточились лишь на тех, что рассматривают или пересматривают причины и поводы развязывания Первой мировой войны, а не все ее четырехлетнее течение. Исследования, о которых идет речь, написаны на разных языках и освещают, наряду с интересующими нас вопросами, многие другие проблемы более частного характера. Перечисление всех новых или дополненных изданий, которые появляются едва ли не каждый день, потребовало бы слишком большого времени и пространства. Во всех работах, привлекших наше внимание, имеется по одной главе, или разделу, посвященному «Июльскому кризису 1914 г.» или «Сараево в 1914 г.». Излагая события, авторы опираются на близкие им трактовки и используют часто один и тот же набор наиболее известных книг.

Если обобщать, то можно назвать три основных течения, оформившихся за последние двадцать лет: первое, позиции которого в Германии и Австрии укрепились благодаря достижениям новой историографии, ставит во главу угла империалистические побуждения, главным образом стремление Германии к перераспределению сфер влияния; второе – умеренно консервативное, – которое, не отвергая новых открытий, настаивает на том, что «ближайшее будущее» уготовило некие угрозы Австро-Венгрии и Германии, что и подтолкнуло их к «превентивной войне»; третье сводит всю проблему начала войны к Балканам, нещадно демонизируемым в ходе пропагандистских медийных кампаний. Этот регион, если верить приверженцам направления, трижды на протяжении ХХ в. становился источником и парадигмой всех мировых проблем. Условно можно говорить и о четвертом течении, которое стремится к более адекватному рассмотрению роли остальных участников кризиса и войны. Если посмотреть еще шире, не составит труда выделить дополнительные тренды. Речь идет о новейших теоретических и прикладных исследованиях национальной идентичности, указывающих на «старые», «новые» и «запаздывающие» нации, а также о работах, посвященных «исторической памяти», «массовым убийствам», «экономике», «миграциям», «истории полов» и т. д.