Повести и рассказы - Аександр АБРАМОВ

– Где ты пропадал? Я по всей Москве за тобой гонялся.

– Гуляли.

– Она поверила?

– Не знаю.

– Как ты нашел меня?

– По настройке. Биолокация.

– А где находишься?

– У Курского вокзала. Только я не знаю, что такое вокзал.

– Станция, откуда идут поезда.

– Поезда?

– Ну, спиды. Что-то вроде. В разные города, в разные страны. Понял?

– Почти.

– Тогда спроси, где останавливаются троллейбусы «Б» или «10». Я буду тебя ждать на площади Маяковского. Найдешь?

– Конечно, по настройке найду. Жди.

Он вышел из троллейбуса, почти не отличимый от других пассажиров, даже рубашка его словно потускнела и слилась с пейзажем.

– Хорошая девочка, — сказал он без предисловий. — Совсем как наши. Очень похожа.

Он произнес это печально и тихо, словно вспомнил уже что-то утраченное.

– О чем ты говорил с ней?

– О разном. О городах над морем, о каплях в полете, об утренних зорях на Венере.

– Ты был на Венере?

– Где я только не был!

– Она смеялась, конечно?

– Нет. Она называла меня сказочником, даже поэтом.

– Значит, все-таки не поверила?

Он не ответил.

В столовой пахло щами и шашлыком. Мест не было. Над столами клубился дым.

– Странный запах, — сказал Принц, втягивая носом воздух.

– Придется преодолеть, — посочувствовал я. — Впереди еще более трудное испытание: зеленые щи и биточки по-казацки. Недолгое счастье путешественника во времени.

Мы пробирались между столиков, как на базаре. Никто не обращал на нас никакого внимания. Принц сиял. Я знал, что он уже включил запоминающее устройство, и знал почему. Столовая его покорила.

За столиком Красницкого, моего коллеги из проектного бюро, освободилось два места. Мы приземлились. Красницкий не проявил при этом ни удивления, ни радости. Он молча доедал остатки котлет.

– Что это? — спросил Принц, рассматривая его тарелку.

– Почки миньер, соус пикан, — сказал Красницкий. — Фирменное блюдо.

– Я ни одного слова не понял, — признался Принц.

– А что, — осведомился Красницкий, — в Средней Азии это называют иначе?

– Он не из Средней Азии, — сказал я. — Он из двадцать четвертого века.

Красницкий даже не пошевельнулся.

– Визит к питекантропам! — хмыкнул он. — Стоило ли ехать в такую даль, чтобы полакомиться биточками?

– А что такое биточки? — спросил Принц.

– Натуральный эквивалент олимпийской амброзии. У вас что-нибудь знают об Олимпе?

– Нет, — сказал Принц.

– Что же вы знаете? — Красницкий спросил с иронией, но Принц сделал вид, что ее не заметил.

– Многое, — улыбнулся он. — Например, как приготовить напиток, который заменит мне ваш обед.

Он протянул над бокалом Пальцы, чуть тронул что-то похожее на ручные часы, и бокал наполнился мутной бесцветной жидкостью. На наших глазах она загустела и вспенилась.

– Химия или фокус? — спросил Красницкий.

– Пожалуй, химия, — подумав, ответил Принц. — Молекулы агалии и воздух-катализатор.

– Занятно, — сказал Красницкий и встал. — Может быть, вы умеете и недуги исцелять? У меня, например, чертовски болит голова.

– Прими пирамидон, — сказал я.

– Не надо, — опять улыбнулся Принц, — у него уже не болит голова.

Красницкий, шагнувший к выходу, остановился.

– Кажется, и вправду не болит. — Он поморгал глазами. — Откуда сие чудо, Олег?

– Ты знаешь.

– Я знаю только, что у Кио появился соперник.

Принц грустно допивал свою розовую пену.

– И этот не поверил, — вздохнул он.

Я молча пожал плечами.

– Только теперь я понял, — продолжал он, — как легкомысленна была эта затея… И как мало еще знают о прошлом у нас, в седьмой формации! И как многим я обязан тебе за этот чудесный день! У меня щемит сердце, когда я вспоминаю о Гале. Мне было нелегко расстаться с ней, но еще труднее с тобой. Я надеюсь, что мне позволят вернуться к вам, поэтому вот, возьми…

– Он протянул мне что-то сверкнувшее на свету.

Это был крохотный синий кристалл странной формы, чистый и теплый. Может быть, его согрело тепло Принца, а может быть, это была его собственная, скрытая в нем теплота. От этого он казался почти мягким, живым.

– Разве уже пора расставаться. Принц?

– Пора. Я ведь не хозяин своего времени. Меня зовут… Отодвинься, — прибавил он и странно напрягся, словно уже слышал и ощущал что-то неслышное и неощутимое для меня.

Я отодвинулся. На миг мне показалось, что его окутал синеватый туман. Лицо потускнело и стало бесцветным, словно туман растворил и смыл все краски с кожи, бровей и губ. Только глаза еще светились, и я услышал уже совсем далекий шепот:

– Жди.

Он стал снова похож на стеклянную куклу и с каждой секундой становился прозрачнее. Сквозь него уже ясно виднелись герань на подоконнике и коричневая обивка стула. Столики кругом были пусты, и я не знаю, кто видел все это, но кто-то определенно видел.

– Мамочки! — взвизгнула подошедшая сзади официантка. — Что это с ним?

У нее дрожали губы.

– Трюк, — сказал я сквозь зубы. — Элементарный эстрадный фокус, — и прошел мимо растаявшего в воздухе Принца, от которого не осталось даже тюбетейки.

Мой месячный календарь подходит к концу. Чудес больше нет. О встрече с Принцем я никому не рассказываю — опыт показал, что так лучше.

А синий кристалл лежит у меня в ящике письменного стола в дерматиновой коробочке от часов. Он по-прежнему незамутненно чист и сохраняет ту же знакомую теплоту. Я показывал его многим специалистам — кристаллографам, оптикам, химикам, но никто не смог определить его вещество и происхождение. Источник внутренней его теплоты также оставался загадкой. Мне предлагали лабораторные исследования его физических свойств и химического состава, но я не рискнул. Кристалл был не мой, а его ориентир.

Иногда я вынимаю его и долго держу в руке, ощущая привычную теплоту, и порой мне даже кажется, что я вижу самого Принца.

Но я знаю, что это только игра воображения.

Последняя точка

Скорый опаздывал минут на сорок, что погнало всех пассажиров и провожающих на перрон из зала ожидания, как именуются у нас даже на маленьких железнодорожных станциях прокуренные и неподметенные комнаты с неудобными скамьями и ларьками-буфетами. Бурьян, совершивший уже две пересадки на пути из глубинки в глубинку, терпеливо ждал третьей, утешаясь тем, что до Свияжска еще восемь часов езды и он сумеет и пальто просушить и выспаться: ведь у него было место в мягком вагоне, где едут обычно отпускники да командированные, уже успевшие наговориться за целый день.