Чечня рядом. Война глазами женщины - Ольга Аленова

– Расскажи про святого, – прошу я.

– Это был устаз, – подумав, говорит Асламбек. – Ну то есть учитель по-вашему. В Чечне он считается величайшим святым. Он призывал людей быть терпимыми к другой вере. Во времена имама Шамиля, как ты знаешь, русские воевали с чеченцами, и много крови проливалось. Никто не мог остановить этот поток ненависти. А устаз говорил: «Если вас заставляют идти в церковь, идите, это только стены. Если вас заставляют надеть крест, наденьте, это только железо. И только если станут уничтожать ваших жен и детей, тогда встаньте все вместе против врага». Если бы ты читала Коран, ты бы знала, что там тоже так написано. Но в Чечне немногие читают Коран.

– Но те, кто воюет сегодня против федеральной власти, считают, что русские пришли уничтожать чеченцев.

– Мирные чеченцы уже давно знают, что это не так. У нас работают школы, больницы, институты. Люди получают пенсии и зарплаты. Да, жить тяжело, но это лучше, чем когда расстреливают пачками людей на площади Трех дураков в Грозном.[5] Ни за что. Или за то, что нарушили их ваххабитские законы.

Асламбек не любит ваххабитов. Но если бы он не учился в институте и не читал Коран, он стал бы одним из них. Потому что среди молодежи это популярное учение.

– Понимаешь, они обладают каким-то даром убеждения, – объясняет он. – Они незаметно к тебе подходят, мягко заводят разговор, и ты не замечаешь, как начинаешь слушать их и верить. Они обращаются к людям со словами «мой брат» или «моя сестра». Это многим нравится. Особенно молодым женщинам, потому что им кажется, что они становятся равными этим мужчинам. Если бы рядом был знающий человек, он объяснил бы, что это искушение, грех. Женщина не должна быть равной мужчине. Так написано не людьми, а Аллахом. Еще у ваххабитов принято здороваться, не вставая. Мы, обычные мусульмане, обязательно встаем, здороваясь с человеком. И они не признают авторитет стариков. У них молодой парень может сидеть, когда в комнату заходит старик. А для чеченцев старики – это святое. Наши шейхи в старину предсказывали, что придут бледные люди, у которых на языке будет мед, а под языком – яд, что говорить они будут красиво и одурманят народ. И еще они говорили, что мы сможем узнавать этих людей, отличать их. Теперь мы все понимаем, что они имели в виду. Любой из нас может их отличить. По тому, как они молятся. Как здороваются. Они носят короткие брюки. Им запрещено носить усы, но можно – бороду, поэтому среди них много бородачей. И они женятся на двоюродных сестрах, а у нас это категорически запрещено.

Последнее особенно не нравится моему спутнику.

– Это приводит народ к вырождению, – говорит он.

Мы выходим у двухэтажного кирпичного здания. На фасаде – портрет Ахмата Кадырова, под ним слова: «Не может сын смотреть спокойно на горе матери родной, не будет гражданин достойный к Отчизне холоден душой». Слова, знакомые всем со школы, но подпись под ними почему-то – «А. Кадыров». – Тут учатся ребята со всей Чечни, – говорит Асламбек и куда-то исчезает.

Молодые парни высыпают с занятий на лестницу второго этажа и с любопытством смотрят на нового человека. Они о чем-то переговариваются, но обычных в таких случаях шуток и смеха здесь не слышно. Через несколько минут Асламбек подводит ко мне молодого человека. Это Расул Мунаипов, преподаватель толкования Корана и заместитель имама местной мечети. Ему 27 лет, он выпускник этого института. Расул рассказывает, что в институте учится 700 человек, но из-за проблем с блокпостами ездить в Курчалой все не могут, поэтому в разных районах Чечни было создано несколько филиалов института. В основном, Курчалоевском, учится 250 человек. Приезжие живут в общежитии, расположенном на втором этаже. Лучшим студентам платят стипендии.

– Трудно, наверное, попасть в ваш институт? – спрашиваю я Расула.

– Нет, почему же, – удивляется он. – После школы ребята приходят на собеседование, и всех, кто хочет учиться, берем. Правда, со временем некоторые отсеиваются, не выдерживают. Тяжело. Ну а главное требование к поступающим, конечно, – это чтобы парень был мусульманином.

– Но в Чечне же все мусульмане.

– Нет, в Чечне – чеченцы, – возражает Расул. – Это не одно и то же.

– Вы имеете в виду ваххабитов? – уточняю я.

– И их тоже. Я думаю, что, если бы не этот институт, в Чечне вся молодежь стала бы ваххабитской. Некому объяснять молодым ребятам, что по-настоящему написано в Коране, чем ваххабиты от нас отличаются, что поступки, которые они совершают, – дурные.

– Это вы про теракты?

– И теракты, и наркотики, и убийства. Но здесь ребята сами спрашивают, чем отличаются ваххабиты от традиционных мусульман. Это самый популярный вопрос у нас на занятиях.

Я прошу у Расула объяснить и мне то, что он каждый день объясняет своим ученикам. Но он смущается:

– Мне по-чеченски легко это объяснить, а по-русски… Ну вот у чеченцев есть что-то вроде общин. У каждой свой устаз, духовный наставник, или шейх. Это самый авторитетный человек, его слушают все. Ваххабиты авторитета шейхов не признают. Они вообще не признают посредников между человеком и Аллахом. Но когда человек возносится в гордости и грехе, кто-то должен ему сказать, что он не прав, понимаете? Шейхи объясняют нам многие непонятные вещи. Они говорят, что хорошо, а что плохо. Они толкуют Коран, если тебе непонятно. Человек слишком мал и слаб, чтобы своим умом понять великие вещи. А ваххабиты считают, что могут понять все сами.

Из дверей административного корпуса появляется мужчина, рядом с ним я вижу совсем седого старика. Мужчина помогает старику сесть на скамейку и приближается к нам.

– Хасан Гучигов, начальник отдела кадров, – представляется он.

Я спрашиваю, что за старик пришел вместе с ним. Мужчина улыбается и с каким-то чуть ли не священным трепетом говорит:

– Это Хадж Насух, основатель нашего института. В 1988 году он открыл в Чечне первое медресе, которое позже стало институтом. Этот человек делает великое дело.

– Его можно считать шейхом? – спрашиваю я.

– Он просто старик, – снова улыбается Хасан. – В 1952 году был репрессирован. Но сейчас это единственный человек, кто всей душой болеет за сохранение ислама на этой земле. Он первым понял, что, если не объяснять молодым людям Коран, мы потеряем веру, народ и свою землю. Он ходил к политикам и бизнесменам, просил помочь с финансированием института. Сначала помог Кадыров. Теперь Хадж Насух регулярно собирает пожертвования. У этого старика огромный авторитет, и это нам всем помогает. Институт почти не финансируется. Зарплата у преподавателя – 2,5 тыс. рублей. Вот одна московская партия недавно автобус «Мерседес» подарила, чтобы студентов возить в институт.

Хадж Насух почти не говорит по-русски, к тому же я в джинсах. Судя по не совсем одобрительным взглядам моих собеседников, я понимаю, что начинать разговор со стариком не стоит.

– Пойдемте, я покажу вам наше расписание, – говорит Хасан. На стене читаю расписание занятий явно не светского учреждения. Арабский язык, каллиграфия, история, русский язык, Коран, информатика, хадис (учение пророка), исламское право и закон, риторика, жизнеописание пророка. На слове «физкультура» я удивленно оглядываюсь на Расула, сопровождающего нас.

– Мусульманин обязан заниматься физкультурой, – объясняет Расул. – Так пророк сказал.

Молодые парни, свесившись через перила, продолжают за нами наблюдать. Эти ребята живут здесь с понедельника по четверг, а в пятницу, которая считается выходным днем и отведена для посещения мечети, студенты разъезжаются по домам. В основном это 17-летние парни, но есть среди них и подростки.

– Некоторым всего по 14 лет, – говорит Расул. – Они приходят сюда сами, и, чтобы не отталкивать их, мы разрешаем им быть вольнослушателями.

Обучение в институте длится шесть лет. Преподаватели говорят, что если студент выдержал первые три года, то из него выйдет толк.

– Неужели так сложно учиться? – спрашиваю Расула.

– Ну вы же видели расписание, – объясняет он. – Ребятам, которые целое десятилетие, то есть всю свою сознательную жизнь, мало что видели, кроме криминала, очень сложно перестраивать себя. Но справляется большинство, и это хороший знак.

– Когда происходят крупные теракты с подрывами смертников, что вы говорите своим ученикам? – задаю наконец главный вопрос.

– Я говорю им, что взрывать себя – тяжкий грех. Никто не имеет права лишать жизни другого человека или самого себя, только Аллах распоряжается нашей судьбой.

– А ученики не говорят вам про джихад, про то, что шахиды защищают свою землю от неверных?

– Этим как раз и забивают головы ребят ваххабиты. Они говорят слова, не зная их смысла. Шахид по исламу—это человек, который живет праведной жизнью, и на его территорию пришел враг и угоняет в рабство его жену и детей. Вот тогда человек встает лицом к лицу с врагом и погибает в бою, и он – шахид. Человек, убивающий исподтишка мирных людей, не может быть шахидом, он совершает страшный грех, и его ждет кара.