Литература и котики. Для тех, кто не разучился читать - Латунова Ольга Владимировна

Отмечается, что образ кошки имеет в европейской культуре «устойчивые коннотации, связанные в основном с его средневеково-христианской трактовкой». Коннотации — это сопутствующие значения, такие как «демонизм», «колдовство» и «похоть», прочно закрепившиеся в культуре и литературе до XIX века.

К несчастью, с котами и кошками в средневековой Европе связывались разнообразные (порой совершенно дикие) суеверия, и такое отношение категорически не устраивало Бодлера. Он поэтизировал зло как силу, которая, как пишет историк литературы О. В. Альбрехт, может «опротестовать современный мир, имеющий в качестве культурной базы именно христианство». Но при этом также крайне важной для Бодлера темой были одиночество и отверженность… Соответственно, для него коты и кошки с их репутацией одиночек были наилучшими собеседниками для отвергнутого лирического героя. Они — украшение затворнической жизни «страстных любовников» (amoureux fervents) и «суровых ученых» (savants austères).

Филологи Роман Якобсон и Клод Леви-Стросс в своей статье, посвященной сонету Бодлера «Кошки», приписывают бодлеровским кошкам «роль посредников, носителей смысла, связывающего воедино весь человеческий опыт; в конечном счете, роль носителей высшего знания».

Кстати, именно такими, похожими на древних сфинксов или вещих идолов, увидел котов французский поэт Шарль Бодлер, адресовавший им три стихотворения в «Цветах зла» («Кошки», «Кот», «Кошка»). ЛИЛИЯ ЛЕОНИДОВНА БЕЛЬСКАЯ советский, позднее израильский литературовед

В «Цветах зла» Бодлера (1857 год) имеется несколько текстов, целиком посвященных котам и кошкам. Вот, например, его стихотворение «Кот» в переводе П. Г. Антокольского:

Двухцветной шкурки запах сладкий

В тот вечер я вдохнул слегка,

Когда ласкал того зверька

Один лишь раз, и то украдкой.

Домашний дух иль божество,

Всех судит этот идол вещий,

И кажется, что наши вещи —

Хозяйство личное его.

Его зрачков огонь зеленый

Моим сознаньем овладел.

Я отвернуться захотел,

Но замечаю удивленно,

Что сам вовнутрь себя глядел,

Что в пристальности глаз зеркальных,

Опаловых и вертикальных,

Читаю собственный удел.

Или вот, например, его сонет «Кошки» в переводе П. Ф. Якубовича:

От книжной мудрости иль нег любви устав,

Мы все влюбляемся, поры достигнув зрелой,

В изнеженность и мощь их бархатного тела,

В их чуткость к холоду и домоседный нрав.

Покоем дорожа и тайными мечтами,

Ждут тишины они и сумерек ночных.

Эреб в свой экипаж охотно впрег бы их,

Когда бы сделаться могли они рабами!

Святошам и толпе они внушают страх.

Мечтая, вид они серьезный принимают

Тех сфинксов каменных, которые в песках

Неведомых пустынь красиво так мечтают!

Их чресла искр полны, и в трепетных зрачках

Песчинки золота таинственно блистают.

А это стихотворение «Кот» в переводе Эллиса (Л. Л. Кобылинского):

I Как в комнате простой, в моем мозгу с небрежной

И легкой грацией все бродит чудный кот;

Он заунывно песнь чуть слышную поет;

Его мяуканье и вкрадчиво и нежно.

Его мурлыканья то внятнее звучат,

То удаленнее, спокойнее, слабее;

Тот голос звуками глубокими богат

И тайно властвует он над душой моею.

Он в недра черные таинственно проник,

Повиснул сетью струй, как капли, упадает;

К нему, как к зелию, устами я приник,

Как строфы звучные, он грудь переполняет.

Мои страдания он властен покорить,

Ему дано зажечь блаженные экстазы,

И незачем ему, чтоб с сердцем говорить,

Бесцельные слова слагать в пустые фразы.

Тот голос сладостней певучего смычка,

И он торжественней, чем звонких струн дрожанье;

Он грудь пронзает мне, как сладкая тоска,

Недостижимое струя очарованье.

О чудный, странный кот! Кто голос твой хоть раз

И твой таинственный напев хоть раз услышит,

Он снизойдет в него, как серафима глас,

Где все утонченной гармониею дышит.

II От этой шубки черно-белой

Исходит тонкий аромат;

Ее коснувшись, вечер целый

Я благовонием объят.

Как некий бог — быть может, фея —

Как добрый гений здешних мест,

Всем управляя, всюду вея,

Он наполняет все окрест.

Когда же снова взгляд влюбленный

Я устремив в твой взор гляжу —

Его невольно вновь, смущенный,

Я на себя перевожу;

Тогда твоих зрачков опалы,

Как два фонарика, горят,

И ты во мгле в мой взгляд усталый

Свой пристальный вперяешь взгляд.

Историк литературы О. В. Альбрехт пишет:

«Кошки — персонажи Бодлера — оказываются связанными с „теневой“ стороной действительности <…> Кошки Бодлера ответственны, по сути, за иррациональное знание (вспомним мотив „колдовства“ в образе кошек). С образом кошки оказывается устойчиво связанным мотив темноты».

В сонете «Кошки» Эреб — это персонификация мрака из греческой мифологии, сын Хаоса и брат Ночи. Эреб взял бы их (кошек) в похоронные гонцы, «когда бы сделаться могли они рабами», то есть когда бы они захотели склонить к службе свою гордость.