Убить Троцкого - Юрий Маслиев

К счастью, на сегодняшний вечер Чернов ничего не планировал, и он согласился с удовольствием, подумав, что совместит приятное с полезным – отдохнув от навалившихся проблем, еще раз, в домашней обстановке прощупает, чем дышат ребята, на которых он имеет свои виды.

Вечер удался. Накрытый стол, выдержанный в пуританско-революционном стиле, не поражал разнообразием закусок. Но добротность снеди подчеркивала венчавшая стол двухлитровая бутыль разведенного медицинского спирта.

Расслабившись, заметно покрасневший председатель комиссии добродушно посмеивался, либерально-вальяжно реагируя на фривольные, политически заостренные шутки Артиста.

По заранее разработанному сценарию друзья, наперебой демонстрируя свое бескорыстие, мечтали о кампанелловском «Городе солнца»[29], о мире, свободе, братстве.

Чернов пил спирт, смеялся шуткам и, как ему казалось, мудро улыбался наивным мечтам молодежи. В конце вечера, уже садясь в поджидавшую его у подъезда машину, он, покровительственно похлопав Михаила по плечу, сообщил, что их ожидает очень ответственная работа, к которой допускаются наиболее преданные делу революции люди.

На следующий день, ровно в восемь, друзья появились у здания комиссии. Пропуска и удостоверения сотрудников уже ожидали на проходной. Расписавшись и получив их, они прошли к приемной Чернова. Секретарша сообщила, что Сергей Яковлевич еще не прибыл. И только спустя час в помещение ввалился, кроя матом какого-то начальника караула, опухший от ночных возлияний Чернов. По-видимому, вчерашнюю гульбу у Муравьева он продолжил в других местах и был до сих пор еще подшофе.

Пригласив друзей к себе в кабинет, он хитро подмигнул. По его мнению, вчерашнее совместное застолье сблизило их и разрешало ему быть накоротке:

– Как себя чувствуете, орлы? – И, не ожидая ответа, указав им рукой на стулья, добавил: – Вижу-вижу, что в форме… Мне – старику, такие перегрузки противопоказаны…

Достав из тумбочки стола бутылку коньяка, не стесняясь их, он налил с полстакана янтарной маслянистой жидкости, ахнул ее и, сморщившись, пробормотал:

– Вам не предлагаю – молоды еще…

Затем он спрятал бутылку и, усевшись за свой стол, сразу преобразился. Лицо его приняло строгое выражение.

– Итак, товарищи… – Наступила пауза, подчеркивающая официальность момента. – Вы прекрасно проявили себя, являясь курьерами… Поэтому, перебирая кандидатуры, я остановился на вас. Вас ожидает ответственная и, не буду скрывать, опасная работа по доставке ценностей за границу под началом старых, проверенных большевиков… Дорога опробованная: через Питер – в Финляндию. Но неожиданности всегда могут произойти… Наша республика нуждается в оружии и продовольствии… А жажда наживы у наших врагов всегда была выше их классового сознания. Будем бить мировую контру их же оружием. Поэтому знайте: каждая партия драгоценностей – это новые, хорошо вооруженные дивизии, которые появятся на фронтах, защищая завоевания Октября!.. Предупреждаю: информация сугубо секретная; утечка через вас информации, даже на уровне Совнаркома, будет караться смертью. Там, – он указал пальцем на потолок, – кому надо – знают… Доставка ценностей будет производиться регулярно. Так что подготовьтесь к постоянным длительным командировкам. Скучать не придется. И еще… Я хочу, чтобы вы об этом знали: выполнив это задание, перед вами откроется очень широкая дорога в будущее! Верьте мне. И еще, – тон его стал более прозаичен, – у этого болвана Колбасова – начальника караула, – уточнил он, – один идиот умудрился сломать себе ноги, другой – пьяный приходит на дежурство, а третий, чистя на дежурстве оружие, умудрился прострелить себе грудь… Охраннички, мать их… Так что – временно, до начала операции, вы назначаетесь в отдельную караульную команду по охране верхнего хранилища! Следует заметить, что пост этот – тоже очень ответственный! Так что завтра приступаете к дежурству. А сейчас – к Колбасову. Он оформит все документы, ознакомит с внутренним уставом караульной службы и другими подробностями. Все. – Он коротко махнул рукой.

Решив все формальности, касающиеся несения караульной службы, друзья вышли на улицу. Первым дал волю своим чувствам неугомонный Евгений:

– Новые, хорошо вооруженные дивизии… Щас, – ерничая, заулюлюкал он, давая выход своему веселью, – щас господа большевики получат и оружие, и бекон с омлетом… Запустил Чернов козлов в огород! Надо же – такое везение! Завтра в ночь это дельце можно и обтяпать…

– Мы были обречены на везение, поскольку подготовили его еще в Царицыне, – заметил Муравьев. – Свою преданность делу революции мы доказали не героической борьбой с бандитами. Чернов прекрасно понимает, что Запад с удовольствием бы принял в свои объятия новоиспеченных миллионеров… Мы могли бы уйти, обрубив все концы. Все бы свалили на банду, на взрывы в Царицыне; и нас никто бы даже не искал. Для него высшее проявление преданности и слепого повиновения – это доставка драгоценностей к месту назначения; плюс к этому – щелкопер-свидетель, описавший наши подвиги, – вот слагаемые нашего везения. Сейчас Чернов думает, что это ему повезло, и что он в нашем лице имеет хорошо натасканных и преданных боевиков, способных выполнить любое задание. Да мы ему просто с неба свалились!.. – Он тоже засмеялся.

Полные радужных надежд, они направились на новую явку, адрес которой Муравьев получил от барона Рутенбурга.

Явочная квартира, располагавшаяся в небольшом домике около Новодевичьего монастыря, оказалась необитаемой. Игорь Сергеевич там не появлялся.

Михаилу вдруг вспомнились ярко-синие озорные глаза Татьяны, ее доверчиво протянутая ручка, ее милая, еще детская полуулыбка-полугримаска. Он вспомнил предостережения ее деда и еще – досье на Анну Шварцнельд. «Это она! – как молнией ударило его. – Возможно, я своим появлением принес и так уже много пережившей девочке очередное горе…»

– На Моховую! – коротко бросил он.

Ребята вышли на улицу, поймали проезжавшую мимо пролетку и, подгоняя извозчика, помчались по указанному адресу, удивленно посматривая на мрачное лицо друга.

– Я чувствую – нас там ждут, – отпустив пролетку за пару кварталов от дома, где жили Рутенбурги, и проясняя ситуацию, сказал Михаил. – Старик о другой явке ничего не сказал, иначе нас ждали бы там… По всем правилам конспирации, мы не должны были второй раз появляться у него, не завершив операции, чтобы не привлекать излишнего внимания. Шварцнельд очень умна, но просчиталась, не зная, что явку решили перед операцией сменить. Нас там ждут. И возможно, эта змея смогла как-то, отследив меня, просчитать наши планы. Так что – нас могут ждать с добычей. Думайте, ребята, думайте… Хорошо, хоть на дежурство завтра вечером.

Советуясь, друзья отбрасывали один за другим варианты нападения.

Освободить пленников необходимо было быстро и бесшумно, но по улицам часто ходили патрули, а им опасно было привлекать к себе внимание. Подозрительные связи сотрудников комиссии по экспроприации привлекли бы внимание Чека, которая после покушения на Урицкого и восстания эсеров 6 июля прошлого года везде видела заговоры, что, впрочем, было небезосновательно.

Наконец Блюм воскликнул:

– Миша, вспомним гимназический театр! – И друзья, оставив Лопатина наблюдать за домом, кинулись вначале на толкучку – для приобретения необходимой одежды, а потом – к себе на квартиру, накладывать грим.

Уже смеркалось, когда огромный детина по кличке Кувалда, заработавший ее в среде анархистов, благодаря огромной физической силе и такой же беспримерной тупости, грязно выругавшись, пнул труп старика:

– Кто ж знал, что этот аристократишка таким хлипким окажется…

– Вот придет Анечка – ей это и объяснишь. Да-а-а… Я тебе не завидую… Она же предупреждала, что, если старик не расколется сам, его на этой ссыкухе можно взять. А теперь куда ее – следом за стариком спровадить, что ли… – Говоривший это молодой матрос с франтовато подбритыми усиками небрежно кивнул на Таню, чье худенькое тельце в порванном платьице стягивали грубые веревки.

Забившись в угол, Таня, казалось, находилась в обморочном состоянии; и только слезинки медленно и беззвучно катились из закрытых глаз, оставляя на бледных щеках две дорожки.

– Ша, братва! Не делайте кипеш, как говорят у нас в Одессе. Этого жмурика – в кладовку, шоб не портил пейзаж, – обратился вошедший в комнату франт в обтягивающем ярко-полосатом костюме к четверым анархистам, а попросту – бандитам, каких было немало в этой среде. – Завтра-послезавтра нагрянут три фраерка… Анечка предупреждала – шоб они были здоровы и без дырок в голове. Фраера серьезные, так шо спирту – понемногу, а то в той комнате, – он кивнул головой в сторону, – лежат два обблеванных памятника самим себе… Шо делать – не с кем работать!.. И приберите в комнате – шоб было аккуратно; будем брать на арапа. К приходу Анечки пусть будет не квартира, а сплошной цимус. – Он причмокнул, поцеловав сложенные в пучок пальцы, и вихляющей походкой направился в другую комнату, напевая: