Темная Душа (СИ) - Тёрнер И.

- Да! Да! – Милле обнял его, – Хорошо. Теперь я спокоен. И для меня она сестра. Все? Остыл? Идем. Я больше не скажу ни слова на эту тему. Смотри, какая безобразная туча наползает со стороны моря.

- Будет буря, – ответил Бойс отрешенно, трогаясь в путь, – ночью все зальет, дороги размоет. И завтра будет дурить.

- Завтра отдохнем, – обрадовался Милле, – Переведем дух, успокоимся. Оно к лучшему.

Бойс напугался сказанного, но виду не подал. Во рту у него пересохло, тело заломило. Она предстала перед ним, живая и манящая. Безумная. Нет. Милле прав. Не надо.

«Я увижу ее, – будто со стороны услышал он собственную злую мысль, – Я не намерен жить без нее целый день. Увижу. Одним глазком. А если нет, сгорю к чертовой матери. Я болен».

Сунув руки в карманы брюк, Бойс стоял у окна любимой гостиной матери, обставленной по ее вкусу. Здесь были стол и стулья причудливого оформления, секретер красного дерева у одной стены, у другой – стеллаж с тяжелыми книгами, в углу рядом с дверью, ведущей на лоджию, диванчик, обитый небесно-голубым шелком – вся мебель в стиле эпохи Регентства. Стены были отделаны панелями из седого дуба, украшены картинами – одна принадлежала кисти известного итальянского живописца, другие нарисовал Бойс в пору обучения в Академии.

- Если про английскую погоду можно сказать – плохая, и только, то шотландская погода требует иного описания, – сказала леди МакГрей, гладя серую кошку, свернувшуюся у нее на коленях, – Она отвратительна, чудовищна, лжива. Вечером ветвь не шелохнется, соловей заливается негой. А ночью в небе воют тысячи ведьм, и кто-то злой терзает когтями сад. Утром – только взгляните в окно – как ни в чем не бывало, солнце. Но не обманывайтесь, Джон, сие благополучие – не больше, как видимость, мираж. Стоит сунуть нос за порог, тронуться в путь – из-за гор примчатся тучи, и ночной шабаш повторится с худшим размахом.

Слушая мать, Бойс посмотрел на горизонт. Словно в подтверждение ее слов над лесом клубились тучи.

- Погода баловала нас весь май, миледи. Дни стояли теплые, просто чудо, я смог начать и на целых двадцать процентов закончить картину, – ответил Джон, который сидел рядом с леди МакГрей в шезлонге у соседнего окна, – Сегодня я даже рад, что удалось остаться в поместье. Это приятно – поспать подольше под завывания бури, не спешить за завтраком и не идти через луг и лес, в одежде, сырой от утренней росы. Тем более, когда компанию составляете вы…

Леди МакГрей рассмеялась тихим девичьим смехом. Кошка под ее рукой урчала.

- Скоро июнь, в котором будет много солнечных дней. Вы еще сможете продолжить работу над картиной, Джон. Честно говоря, я хоть и ругаю непогоду, но в душе благодарна ей за то, что сегодня она оставила вас дома, молодые люди. Супруг мой будет в отъезде еще неделю, я исстрадаюсь от одиночества, если время от времени вы не будете развлекать меня беседами.

Бойс ощутил острую боль в виске и приложил к нему прохладный стакан, который держал в руке. Действие сие не укрылось от глаз матери.

- Сына моего, увы, такая перспектива не радует, – отметила она чуть огорченно.

- Что ты, мама? – Бойс повернулся к ней. Поставил стакан на подоконник, – С чего ты это взяла? Я очень рад побыть с тобой.

- Ты сумрачный сегодня, сынок, сам не свой. Не шутишь, не говоришь со мной и Джоном.

Бойс подошел к леди МакГрей.

- Брысь, Люси, – он легонько ткнул кошку, и та сбежала. Опустился на колени, положил голову на материнский подол, – Мне немного не по себе с утра. Голова болит. Но ничего серьезного, не пугайся.

Элеонора ласково прошлась пальцами по густым волосам.

- Умоляю, не заболей опять. Второго раза я не переживу.

- Фу, мама! – Бойс фыркнул и громко, раскатисто чихнул, – у тебя все платье в кошачьей шерсти! Мерзавка Люси!

Он вскочил под дружный хохот матери и Милле, вытер лицо предплечьем.

- Я честно пытался принять участие в ваших посиделках. Мама, скажи спасибо своей кошке, что у меня ничего не вышло! Выйду в сад, иначе задохнусь.

Он наклонился к матери, стал звонко расцеловывать ее в щеки и лоб.

- Иди! Иди! – отмахивалась неохотно Элеонора, – Когда ты повзрослеешь, сорванец?

Бойс вышел. Идя по коридору, чихнул еще несколько раз. Мать и Милле продолжали смеяться ему в след.

Он сунулся было в потрепанный ночной грозой сад. Но не там ему хотелось оказаться. Бойс прошел на конюшню. Алпин, почуяв хозяина, зафыркал, забил копытами в стойле. Бойс оседлал жеребца и вывел его за ворота, ни слова не сказав конюху, который пришел задать лошадям корм. Скоро они вдвоем летели вниз с горы, на которой стояло поместье.

Конь рысью форсировал меловой ручей, вздымая копытами фонтаны брызг. Грудью протаранил молодой ольшаник на опушке рощицы. С листьев полетела роса. Когда Бойс выбрался из рощи на луг, он уже вымок до нитки. Придержал коня. Поехал шагом, внимательно всматриваясь в окрестность. Он был собран и напряжен, как охотник, выслеживающий жертву.

Бойс понимал, скорее всего, Катриона сидит дома: художники не пришли за ней с утра, а значит Анна не выпустит дочку, тем более что ночная гроза, того и гляди, повторится. Но наперекор здравому смыслу ждал: сейчас где-нибудь покажется ее фигурка. Он спускался в каждую ложбинку, взбирался на каждый холмик, объезжал одиноко растущие кусты и группы деревьев.

«Съезжу к дому, – решил Бойс, – Возможно, она в саду. Я даже не покажусь ей. Взгляну и уеду».

Думая так и кусая в нетерпении губы, он въехал на полянку, где стоял мегалит. И остановил коня. Камень обеими руками обнимала девушка – она показалась ему распластанной на скале птицей. Услышав шорох гравия за спиной, девушка обернулась, светлые распущенные волосы скользнули волной.

- Приехал? – спросила она, глядя на Бойса серыми глазами.

- Да.

Он спешился. Стоял перед ней, мокрый, мял в руках поводья и чувствовал себя последним дураком. Не выдержав горящего взгляда, опустил голову.

Девушка сделала несколько шагов навстречу. Остановилась. Он ждал. Вдруг наверху громыхнуло, и хлынул дождь. Вокруг зашумело, между ними встала влажная стена.

- Ай! – взвизгнула Катриона, – Бежим!

Развернувшись, побежала в лес. Бойс закинул поводья на шею коня.

«Увидел. Теперь можешь уезжать. Беги, Бойс. Беги домой!» Он сунул ногу в стремя. Но передумал и кинулся догонять девушку.

Она ловко лавировала между стволов, подныривала под ветви, перепрыгивала пеньки. Платье то показывалось, то исчезало. Бойс едва за ней поспевал, таща за узду жеребца.

«Куда она бежит, ведь ее дом в другой стороне!»

Этот лес, где стоял мегалит, был ему незнаком. Бойс постоянно спотыкался об коряги, чуть не падал. Девушка знала окрестность прекрасно. Он сильно отстал от нее.

«Только бы не потерять из виду», – подумал он. В следующую минуту она пропала.

- Катриона-а-а-а-ааа!!!! – закричал Бойс на бегу.

- Боо-о-ойс! – ответил ее голос откуда-то снизу.

Он выскочил на пригорок, склон которого под его ногами резко уходил вниз. Бойс еле удержался, чтобы не скатиться с него кубарем. Перед ним открывался яр, а в яру, вырытая прямо в его отлогой стене, у скрученных змеями корней ветхого дуба, стояла землянка с деревянным фасадом и круглой дверью. Добротная и большая, с маленькими окошечками, с крытой дерном крышей, из которой вырастала скособоченная печная труба. Перед землянкой росла волчья ягода и непонятные синие цветы. Торчал старый колодец с разрушенными венцами.

«Жилище лесной колдуньи», – сразу понял Бойс. Кто еще мог жить здесь. Катриона, стоявшая у землянки, потянулась к двери. Он хотел крикнуть, предостеречь ее. Не успел – она открыла дверь и исчезла внутри.

Бойс съехал по склону, скользя сапогами в грязи. Накинул поводья на гнилой столбик, врытый в землю у колодца. Дождь лил, монотонно барабаня по листьям. Помедлив секунду на пороге, Бойс вошел.

Внутри было темно, он не сразу разглядел Катриону. Когда глаза немного привыкли к полумраку, увидел, что девушка сидит у большого очага.