Источник силы - Дион Форчун

Я устало натянул брюки, окунул свою голову в таз с водой и пошел осматривать Виннингтона. Вместо обычной обезоруживающей улыбки, он встретил меня хмурым взглядом.

— Я был бы очень рад, — сказал он, — если бы вы были так любезны объяснить мне, где я нахожусь.

— Вы в своей комнате, старина, — сказал я. — Вы совершили трудное путешествие, но теперь опять все в порядке.

— В самом деле? — сказал он. — Это первое, что я хотел услышать. И кто же будете вы?

— Я Роудз, — ответил я. — Разве вы меня не знаете?

— Я знаю вас достаточно хорошо. Вы мелкая сошка у доктора Тавернера в этой лечебнице. Я подозреваю, мои милые друзья поместили меня сюда, чтобы сбить с пути. Прекрасно, я могу вам это сказать, — они не смогут здесь меня удержать. Где моя одежда? Я хочу встать.

— Ваша одежда там, куда вы ее положили, — ответил я. — Мы ее не забирали. Но что касается того, чтобы встать, вы не готовы к этому. У нас нет желания удерживать вас здесь против вашей воли, и если вы хотите уехать, мы вам это организуем, но для этого потребуется санитарная карета, поскольку ваше состояние, как вам известно, весьма неважное.

Я собирался потянуть время, пока не пройдет это психопатическое состояние, но он разгадал мои маневры.

— К черту санитарную карету! — сказал он. — Я уйду на своих собственных ногах. — И он тут же сел в кровати и свесил ноги. Но даже это усилие было слишком велико для него, и он бы сполз на пол, если бы я его не подхватил. Я позвал сестру, и мы уложили его в постель, неспособного в эту минуту причинить новое беспокойство.

Я был весьма удивлен этой вспышкой, поскольку она исходила от Виннингтона, который всегда казался спокойным человеком с мягким характером. Хотя он и был подвержен депрессии, это было вполне объяснимо, если учесть его состояние. У него и впрямь было не слишком много оснований для бодрости, и, если только не вмешается доктор Тавернер, он, по-видимому, закончит свои дни в больнице.

Когда я в этот вечер отправился к почтовому ящику, там была миссис Беллами и, к моему немалому удивлению, рядом с нею был ее муж. Она поздоровалась со мной несколько скованно, следя за тем, как отнесется к этому муж, но его приветствие было столь сердечным, что можно было подумать, я старый друг их семьи. Он поблагодарил меня за заботу о нем и за доброе отношение к его жене, которой, как он опасается, приходилось довольно трудно в последнее время.

— Кстати, я собираюсь для разнообразия увезти ее отсюда, знаете ли, второй медовый месяц, но, когда мы вернемся, мне хотелось бы время от времени видеться с вами и с доктором Тавернером. Я бы очень хотел поддерживать связь с Тавернером.

Я поблагодарил, поражаясь изменениям его настроения и очень желая ради его жены, чтобы это изменение было окончательным; но наркоман слишком ненадежная опора, и я боялся, что ей придется испить свою чашу до дна.

Когда я вернулся в лечебницу, я был крайне удивлен, найдя там Тавернера.

— Как, что в этом мире могло заставить вас прервать ваш отдых? — спросил я.

— Вы, — ответил он. — Вы постоянно посылали телепатические сигналы о помощи, поэтому я подумал, что лучше приехать и посмотреть, в чем дело.

— Я очень сожалею, — сказал я. — У нас были небольшие затруднения, но теперь все в порядке.

— Что случилось? — спросил он, внимательно за мной наблюдая, и я почувствовал, что краснею, как провинившийся школьник, так мне не хотелось рассказывать ему о миссис Беллами и страстном увлечении ею Виннингтона.

— Я полагаю, что Виннингтон пытался применить ваши трюки с вхождением в подсознание, — сказал я наконец. — Он входил очень глубоко и отсутствовал очень долго, что весьма меня беспокоило. Видите ли, я не вполне понимаю эти вещи. А потом, когда он возвращался, я увидел его, принял за привидение и перепугался.

— Вы увидели его? — воскликнул Тавернер. — Как вы могли его увидеть? Ведь вы не ясновидящий.

— Я увидел серое веретенообразное облако тумана, совсем такое же, как тогда, когда мы видели Блэка, летчика, который был почти мертв.

— Вы это видели? — удивленно сказал Тавернер. — Вы хотите сказать, что Виннингтон посылал эфирный дубль? И долго он был без сознания?

— Около двадцати четырех часов.

— Бог мой, — воскликнул Тавернер, — этот человек, вероятно, умер!

— Ничего подобного, — ответил я. — Он жив и даже брыкается. Брыкается весьма энергично, — добавил я, вспомнив утреннюю сцену.

— Я не могу понять, — сказал Тавернер, — как эфирный дубль, носитель жизненных сил, мог так долго отсутствовать и при этом не начался распад физической формы. Где он был и что с ним случилось? Хотя, возможно, он был непосредственно над кроватью и покинул свое физическое тело только для того, чтобы избежать дискомфорта.

— Когда я его увидел в первый раз, он был в амбулатории, — ответил я, искренне надеясь, что Тавернер не потребует больше никакой информации о местопребывании Виннингтона. — Он последовал за мной в свою комнату, и я уговорил его вернуться в свое тело.

Тавернер посмотрел на меня с подозрением.

— Я полагаю, вы приняли предварительные меры предосторожности, чтобы убедиться, что тот, кого вы удержали, был именно Виннингтон!

— Бог мой, Тавернер, существует возможность?..

— Давайте поднимемся и посмотрим на него, тогда я смогу сказать вам.

Виннингтон лежал, освещенный только светом ночника, и хотя и повернул голову при нашем появлении, но ничего не сказал. Тавернер подошел к кровати и зажег лампу для чтения, стоявшую на ночном столике. Виннингтон отвернулся от внезапного яркого света и что-то прорычал, но Тавернер направил свет прямо ему в глаза, внимательно за ним наблюдая, и к моему удивлению, зрачки не реагировали.

— Я этого опасался, — сказал Тавернер.

— Что-то не так? — спросил я с волнением. — Он кажется вполне здоровым.

— Все не так, мой милый, — ответил Тавернер. — Я уверен, вы делали лучшее из того, что могли сделать, но вы не обладаете достаточными знаниями. Пока вы не будете до конца понимать эти вещи, лучше положиться на естественный ход событий.

— Но… но… он жив, — воскликнул я, сбитый с толку.

— Оно живо, — поправил Тавернер. — Это не Виннингтон, да будет вам известно.

— Тогда кто же это может быть? По-моему, он похож на него.

— Это мы и должны попытаться выяснить. Кто вы? — продолжал он, повысив голос и обращаясь к человеку, лежавшему на кровати.

— Вам это прекрасно известно, черт побери, — услышали мы хриплый шепот.

— Боюсь, что нет, — ответил Тавернер. — Я прошу вас сказать мне это.

— Почему, В… — начал я, но Тавернер быстро закрыл мне рот рукой.

— Не валяйте дурака, вы и без того достаточно натворили, оно ни в коем случае не должно знать настоящего имени.

Потом, опять повернувшись к больному, он повторил вопрос.

— Джон Беллами, — услышали мы угрюмый голос.

Тавернер кивнул и вывел меня из комнаты.

— Беллами? — спросил он. — Это имя человека, который снял дом Хершмэна. У Виннингтона было с ним что-то общее?

— Послушайте, Тавернер, — сказал я. — Я должен рассказать вам нечто такое, что мне хотелось бы скрыть от вас. У Виннингтона была навязчивая идея относительно жены Беллами и, по-видимому, он предавался мечтам и строил воздушные замки, пока в своем подсознании не заменил собой Беллами.

— Такое вполне вероятно, это может быть обычный случай психического расстройства. Мы должны будем исследовать его, чтобы с ним справиться, но пока хотел бы я знать, почему Беллами заменил Виннингтона?

— Осуществление желаний, — ответил я. — Виннингтон был влюблен в жену Беллами, он хотел быть Беллами, чтобы обладать ею. Поэтому, находясь в бреду, он принял подсознательное желание за реальность. Обычный известный вам фрейдистский механизм — видение как осуществление желания.

— Осмелюсь заметить, — ответил Тавернер, — что Фрейд объясняет множество вещей, которых он не понимает. Но как там Беллами, он в трансе?

— С ним, по-видимому, все в порядке, во всяком случае было полчаса назад. Я видел его, когда он шел на почту со своей женой. Он был вполне здоров и к тому же непривычно вежлив.

— Мне кажется, — сказал Тавернер сухо, — вы с Виннингтоном всегда были приятелями. Теперь послушайте, Роудз, вы не были откровенны со мной, а я должен в этом деле добраться до самой сути. Теперь расскажите мне все как есть.

Итак, я рассказал. Хотя при хладнокровном изложении это звучало как самый неубедительный вымысел. Когда я закончил, Тавернер рассмеялся.

— На этот раз это сделали вы, Роудз, — сказал он, — вы, самый нетерпимый в вопросах морали из всех, кого я знаю! — И он опять засмеялся.

— Как вы это объясните? — спросил я, слегка уязвленный его смехом. — Я вполне могу понять душу Виннингтона или как бы это ни называлось, покинувшую его тело и появившуюся в комнате миссис Беллами. Мы несколько раз сталкивались с подобными вещами; я вполне могу понять фрейдистское осуществление желания Виннингтона, это наиболее понятная вещь во всем деле, и единственное, чего я не могу понять, — это изменение характера обоих мужчин: Беллами определенно стал лучше, во всяком случае сейчас, а Виннингтон в очень плохом настроении и слегка вне себя.