Письма (1857) - Федор Достоевский

Степан Дмитрич у Куликовых, и я познакомился с Куликовыми. Я был у него два раза, 1-й раз на другой день после Вашего отъезда вечером и не застал. Застал его вчера. Много говорили об Вас. Я смотрел на Ваш портрет; видел и другой, маленький, где у Вас еще обстриженные волосы и где Вы гораздо полнее. Но большой Ваш портрет мне больше понравился; он больше на Вас похож, как Вы теперь. Степан Дмитрич вдруг меня спрашивает: "Вы говорили Майкову, что Александра Ивановна потеряла деньги? Почему они знают?" Я (1) Майковых и не видал. Потом он спрашивает: "А Вы знали, сколько она потеряла? .." Я смотрю на него и не знаю, что отвечать, вижу, что он знает, что я знаю о потере, и говорю: говорили, что 2 руб. Он говорит: "Какое! 320 руб. (2) Разве она Вам не сказала?" Я отвечал: (3) "Сказала и мне и брату, но я, ей-богу, принял это за шутку, потому что она была вовсе не так озабочена, а только хлопотала об укладке и об отъезде". Степан Дмитрич спросил, хочу ли я ехать в Москву? Я сказал, что, может быть, с братом, после святой, он сказал, что, может, и он поедет. Говорил мне, чтоб я Вам написал что-нибудь (а у меня и до этого было в голове Вам писать). Я сказал, что пошлю в письме Плещеева и попрошу Плещеева Вам доставить. Он сказал: или в моем письмо; я доставлю. Завтра увижу его у Милюкова и скажу, что уже послал Вам письмецо.

Как Вы, должно быть, заняты, хлопочете и вообще развлечены! Новая жизнь! Дай бог, чтоб этот переворот и маленький кризис в Вашей жизни был Вам приятен и весел. О Вас здесь часто и много вспоминают - я первый и много. Помните ли, Александра Ивановна, (4) как Вы вечером, у брата за ужином, сказали мне, что у меня такое скучное и постное лицо? И как Вы усмехались на мое лицо тогда. Вспоминаю это и так бы хотелось видеть Вас, поговорить с Вами, поцеловать у Вас ручку. Знаете ли, что последним впечатлением моим при последнем свидании с Вами был Стороженко. Вообще (5) ведь при воспоминании о ком-нибудь всегда вспоминается и та обстановка, при которой видел его в последний раз.

Если б у меня был хоть малейший талантишка написать комедийку, хоть одноактную, я бы написал для Вас. Хочу попробовать. Если удастся (решат другие), то поднесу ее Вам в знак моего глубочайшего уважения.

Здесь у нас скучно, даже очень. Погода скверная. Маленькие хлопоты, а хотелось бы писать, и вообще такая безрассветная скверность, что и представить нельзя, по крайней мере, у меня. Думаю: не оживит ли весна? Хоть бы дней на 7 оставить этот гадкий Петербург! Авось состоится наша прогулка в Москву.

Прощайте, добрейшая и многоуважаемая Александра Ивановна. Не рассердитесь на меня, что написал с помарками, кошачьим почерком. Но, во-1-х) почерк - мое единственное сходство с Наполеоном, а во-2-х, совершенно неспособен написать хоть две строки без помарок. Прощайте. Целую еще раз Вашу ручку и искренно и от всего сердца желаю Вам всего, всего самого светлого, беззаботного, ясного и удачного в жизни.

Ваш весь уважающий Вас бесконечно

Ф. Достоевский.

(1) было начато: смотр<ел>

(2) далее было начато: Я сказал, что

(3) было: сказал

(4) далее было начато: добренькая и

(5) было: Знаете ли, вообще

173. А. И. ШУБЕРТ

3 мая 1860. Петербург

Вторник. 3 мая 860 г.

Многоуважаемая и добрейшая Александра Ивановна, вот уже три дня как я в Петербурге и воротился к своим занятиям. Вся поездка в Москву представляется мне как сквозь сон; опять приехал на сырость, на слякоть, на ладожский лед, на скуку и проч. и проч. Ходил к Степану Дмитриевичу. Он на прежней квартире, в доме Пиккиева; принял меня очень радостно и много расспрашивал о Вас. Я сказал ему всё, что знал, и, между прочим, передал ему, что Вам бы очень хотелось переменить квартиру, что у Вас нет денег и что Вы ждете их от него. Он сказал, что квартира Ваша (теперешняя) хороша и вовсе не так дорога, как кажется; но что, конечно, Вам лучше бы было переехать на другую, что он Вам сам говорил про переезд, что для этого-то и в Москву ездил, чтоб сказать это и вообще Вас устроить, но заключил, однако же, тем, что на это надобны большие деньги (чтоб заводиться особняком), а их покамест нет, что он, разумеется, пошлет к Вам этак рублей триста в среду, но что это мало. Тут он прибавил мимоходом, что у Вас деньги есть, но что для этого надо разменять билет, а Вы не хотите. Помнится, Вы, еще в Петербурге, что-то говорили мне про этот билет и про желание Степана Дмитриевича, чтоб Вы его разменяли. Я ничего ему на это не сказал, описал только, как тяжело Вам иногда обедать в пять часов и проч<ее>. Рассказал ему и про Ваши успехи на сцене, про Плещеевых и про m-me Иловайскую. Он того мнения, что знакомства в обществе Вам необходимы для упрочения даже и театрального Вашего положения. Я у него сидел с час. Это было в воскресение; вечером Степан Дмитриевич заходил к брату и был в очень приятном расположении духа. Итак, в среду (то есть завтра) он будет писать к Вам. По крайней мере, так говорил. Вот Вам все подробности о моем свидании с ним.

Воротился я сюда и нахожусь вполне в лихорадочном положении. Всему причиною мой роман. Хочу написать хорошо, чувствую, что в нем есть поэзия, знаю, что от удачи его зависит вся моя литературная карьера. Месяца три придется теперь сидеть дни и ночи. Зато какая награда, когда кончу! Спокойствие, ясный взгляд кругом, сознание, что сделал то, что хотел сделать, настоял на своем. Может быть, в награду себе поеду за границу месяца на два, но перед этим непременно заеду в Москву. Как-то Вас встречу тогда? Тогда уже Вы обживетесь с Москвой, вполне установите Ваше положение. Дай Вам бог всего лучшего. Мои желания самые искренние. Очень бы желал тоже заслужить Вашу дружбу. Вы очень добры, Вы умны, душа у Вас симпатичная; дружба с Вами хорошее дело. Да и характер Ваш обаятелен: Вы артистка; Вы так мило иногда смеетесь над всем прозаическим, смешным, заносчивым, глупым, что мило становится Вас слушать. Самолюбие хорошая вещь, но, по-моему, его нужно иметь только для главных целей, для того, что сам поставил себе целью и назначением всей жизни. А прочее всё вздор. Только бы легко жилось - это главное; да была бы симпатия к людям, да еще чтоб удалось и от других заслужить симпатию. Даже и без особенных целей - одно это уже достаточная цель в жизни.

Но я слишком зафилософствовался. Новостей я слышал мало; почти нет. Писемский очень болен, ревматизмами. Я заходил к Ап<оллону> Майкову; он рассказывал мне, что Писемский блажит, сердится, капризится и проч<ее> и проч<ее>. Немудрено: болезнь мучительная. Кстати: не знавали ли Вы одного Сниткина: он еще пописывал комические стихи под именем Аммоса Шишкина. Представьте себе: заболел и умер в какие-нибудь шесть дней. Литературный фонд принял (1) участие в его семействе. Очень жаль. Впрочем, может быть, Вы его не знали. Видел Крестовского. Я его очень люблю. Написал он одно стихотворение и с гордостию прочитал нам его. Мы все сказали ему, что это стихотворение ужасная гадость, так как между нами принято говорить правду. Что же? Нимало не обиделся. Милый, благородный мальчик! Он мне так нравится (всё более и более), что хочу, когда-нибудь, на попойке выпить с ним на ты. Удивительно странные бывают иногда впечатления! Мне всё кажется, что Крестовский должен скоро умереть, а почему это впечатление? И сам решить не могу.

Хочется нам что-нибудь сделать порядочное в литературе, какое-нибудь предприятие. Сильно мы заняты этим. Может быть, и удастся. По крайней мере, все эти задачи - деятельность, (2) хотя только 1-й шаг. А я понимаю, что значит первый шаг, и люблю его. Это лучше скачков.

Степан Дмитриевич рассказывал мне кое-что о Мартынове и об одном краюшке Ваших к нему отношений. Если это правда, сколько Вам надобно осторожности, ловкости, знания людей, хлопот! Да тут поневоле характер испортится. Но мне именно нравится в Вас то, что Вы, несмотря на все неприятности, веруете в жизнь, в свое назначение, любите сердцем искусство и не разочаровались в этом. Дай Вам бог. Это желанье того, кто осмеливается считать себя Вашим другом.

Прощайте, не сердитесь на меня за мою назойливость в дружбе. Впрочем, у меня прескверный характер, да только не всегда, а по временам. Это-то меня и утешает.

Пожмите за меня руку Вашему сыну, Михайле Михайловичу. Какой милый мальчик.

Жму Вашу руку, целую ее и с полным, искреннейшим уважением остаюсь Вам преданнейший

Ф. Достоевский.

(1) далее было: в нем

(2) далее было: А я же из таких, чтобы не находить для себя в свете деятельности

174. А. И. ШУБЕРТ

12 июня 1860. Петербург

Петербург 12 июня 60.

Милый и добрейший друг мой, Александра Ивановна, с наслаждением прочел я Ваше письмо, тем более, что уже не думал более получать от Вас писем. Но Вы добры, как всегда, вспомнили обо мне. Так как, может быть, я буду в Москве в половине июля, то и думал только, что увижусь с Вами лично и тогда наговорюсь лучше всяких писем. Очень рад, что Вы наконец устроились и переехали на квартиру; но боже мой, как Вы хлопочете и чего стоят Вам эти хлопоты! Хорошо еще, что теперь хоть время-то есть хлопотать: летние месяцы и в театре немного занятий. Степан Дмитрич говорит, что Вы совершенно неспособны к хозяйству и никак не обойдетесь без руководителя. А, впрочем, расскажу Вам подробно наши разговоры; (1) они же послужат ответом на многие из Ваших вопросов.