Острые предметы - Гиллиан Флинн

– Так ты и была еще почти ребенком.

– И вот теперь ты вернулась домой, а я только и думаю: «Почему Мэриан, а не она?»

Моя ярость переросла в глухое отчаяние. Я нащупала на полу железную скобу, скрепляющую доски. Вонзила ее под ноготь. Эту женщину я бы оплакивать не стала.

– Мама, я и сама не рада, что меня прислали сюда, если тебе от этого легче.

– Как же ты отвратительна.

– Вся в тебя.

Вдруг она вскочила и схватила меня за плечи. Потом дотянулась до моей спины и пальцем очертила на ней круг – в том месте, где не было шрамов.

– Вот единственное место, которое ты оставила чистым, – прошептала она.

От нее пахло мускусом; ее дыхание было сладким и теплым, как пар над весенним родником.

– Да.

– Однажды я вырежу здесь свое имя. – Она встряхнула меня за плечи, отпустила и ушла, оставив на лестнице наедине с графином недопитого теплого «Амаретто».

Я допила «Амаретто», заснула и увидела страшный, мерзкий сон. Мать вспорола мне живот, раздвинула в стороны плоть и стала выкладывать на кровать органы. Она их брала по одному, вышивала на каждом свои инициалы и бросала обратно в меня вперемежку с множеством забытых вещей: ярко-оранжевым резиновым шариком, который мне попался в автомате с жевательной резинкой, когда мне было десять лет; фиолетовыми шерстяными чулками, которые я носила в двенадцать лет; дешевым кольцом из желтого металла, подаренным одним мальчиком на первом курсе. Видя все эти предметы, я чувствовала облегчение: теперь они не потеряются.

Я проснулась за полдень, в растерянности и страхе. Чтобы немного успокоиться, отхлебнула из фляги водки, но меня тут же замутило, и я побежала в ванную, где, помимо водки, из меня вышел вчерашний «Амаретто».

Раздевшись догола, я легла в ванну, чувствуя на спине приятную прохладу фарфора. Не вставая, включила воду и стала ждать, пока она не накроет меня всю, залившись в уши, пока наконец не раздастся последний булькающий звук, как от ушедшего под воду судна. Хватит ли мне когда-нибудь воли дождаться, пока вода накроет мне лицо, и утонуть с открытыми глазами? Ведь достаточно просто удержаться под водой, не подниматься на несколько сантиметров – и все.

Вода захлестнула мне глаза, залилась в нос, потом накрыла меня целиком. Я представила, как выгляжу сверху: исполосованное тело и неподвижное лицо, проглядывающее сквозь пленку воды. Тело не успокаивалось, крича: «Корсаж», «грязный», «зануда», «вдова». Желудок и горло конвульсивно сжимались, отчаянно пытаясь втянуть воздух. «Палец», «шлюха», «пустой». Потерпеть бы еще чуть-чуть. Так и умереть – это же просто. «Бутон», «цветок», «красивый».

Я рывком поднялась над водой и глотнула воздуха. Тяжело задышала, подняв голову к потолку.

«Спокойно, спокойно, – говорила я себе, – спокойно, моя милая, все будет хорошо».

Погладила себя по щеке, утешая ласковыми словами, как маленькую, – как же это жалко, – но наконец мое дыхание пришло в норму.

Потом вспышка паники. Я дотянулась до спины и нащупала кружок, где не было вырезано ни одного слова. Он оставался таким же гладким, как всегда.

Над городом низко висели черные тучи, из-под которых выглядывало солнце, окрасив все вокруг в противный желтый цвет, так что казалось, мы под лампой, точно букашки. Я еще не оправилась после стычки с мамой, и слабый свет солнца был под стать моему состоянию. Но сегодня надо ехать к Мередит Уилер, чтобы взять у нее интервью о семье Кин. Не будучи уверенной, что от него будет толк, и надеясь записать хотя бы какую-то цитату. Это было необходимо, ведь я не общалась ни с кем из семьи Кин с тех пор, как вышла моя последняя статья. По правде говоря, теперь, когда Джон жил за домом Мередит, я могла проникнуть к нему только через нее. Она наверняка этому рада.

Сначала я отправилась пешком на Главную улицу, где со вчерашнего дня стояла моя машина, – я оставила ее там, когда поехала кататься с Ричардом.

Я бессильно опустилась в водительское кресло. До назначенного времени оставалось полчаса с лишним. Зная, что Мередит будет долго прихорашиваться перед интервью, я предположила, что она попросит меня подождать ее в патио за домом и тогда есть надежда встретить Джона. Но оказалось, что дома ее нет. За домом играла музыка, и, пройдя туда, я увидела четырех юных блондинок в ярких бикини, которые по очереди затягивались косяком, стоя с одной стороны бассейна, и Джона. Он сидел в тени с другой стороны и смотрел на них. Малышка Эмма, светловолосая и загорелая, выглядела восхитительно; от ее вчерашнего похмелья не осталось и следа. Она была яркой и аппетитной, как конфетка.

При виде ее гладкого тела я почувствовала, как мое нутро принялось завистливо ворчать. Испытывая острую по хмельную панику, я не находила сил встретиться с ними в открытую, поэтому стала подсматривать из-за угла. Меня мог заметить кто угодно, но никому до меня не было дела. Вскоре подружек Эммы разморило от мари хуаны и жары, и они распластались на одеялах, уткнувшись лицом вниз.

Эмма встала и, глядя на Джона пронизывающим взглядом, стала натираться маслом для загара. Провела ладонями по плечам, шее и, дойдя до груди, просунула руки под лифчик, по-прежнему не сводя глаз с Джона, который смотрел на нее. Джон и ухом не повел, точно ребенок, который шестой час подряд смотрит телевизор. Чем похотливее натиралась Эмма, тем бесстрастнее был он. Одна треугольная чашечка сдвинулась набок, обнажив округлую грудь. «А ведь всего тринадцать лет!» – невольно восхитилась я. Когда страдала я, то причиняла боль себе. Эмма же нападала на других. Когда мне хотелось внимания, я отдавалась парням: «Делайте со мной, что хотите, только любите меня». У Эммы даже сексуальные заигрывания имели агрессивный характер. Длинные худые ноги, тонкие запястья и высокий, нарочито детский голос – все было нацелено на потенциальную жертву, как оружие. «Делай, что я хочу, – может быть, ты мне понравишься».

– Эй, Джон, кого я тебе напоминаю? – крикнула Эмма.

– Маленькую девочку, которая плохо себя ведет и думает, что это красивее, чем есть на самом деле, – отозвался Джон.

Он сидел на краю бассейна в шортах и майке, опустив ноги в воду. Они были покрыты легким, почти как у женщины, пушком.

– Правда? Что же ты тогда все подсматриваешь за мной из своей конуры? – спросила она, указывая ногой на фургон с маленьким, точно чердачным, окошком, на котором красовались голубые занавески в клетку. – Мередит заревнует.

– Эмма, я всегда за тобой смотрю. Помни об этом.

Может быть, сестра заходила к нему без приглашения, рылась в его вещах. Или ложилась в его постель и там его ждала.

– Теперь, конечно, смотришь, – сказала она со смехом, широко расставив ноги. На ее лицо падали тени, и оно стало казаться пятнистым и страшным.

– Настанет и твой черед, Эмма, – заметил он. – Причем скоро.

– Ну, ты герой. Понятно, – ответила сестра.

Кайли подняла голову, туманным взглядом посмотрела на нее, улыбнулась и снова легла.

– А еще терпеливый.

– Терпение тебе понадобится. – Она послала ему воздушный поцелуй.

Мне было тошно – как от маминого «Амаретто сауэр», так и от этого флирта. Мне не нравилось, что Джон Кин заигрывает с Эммой, хоть она его и провоцирует. Это всего лишь тринадцатилетняя девчонка.

– Привет! – сказала я.

Эмма обернулась и помахала мне рукой. Две подруги подняли головы, затем снова легли. Джон зачерпнул воды из бассейна, умыл лицо и только потом изобразил улыбку. Очевидно, вспоминал разговор, раздумывая, что из него я могла услышать. Я стояла напротив середины бассейна, одинаково далеко от девочек и Джона, потом направилась к юноше и остановилась в нескольких шагах от него.

– Вы читали статью? – спросила я.

Он кивнул.

– Да, спасибо, мне понравилось. Во всяком случае, то, что про Натали.

– Я пришла побеседовать с Мередит о Уинд-Гапе и, может быть, задам ей несколько вопросов о вашей сестре, – сказала я. – Не возражаете?

Он пожал плечами.

– Нет, конечно. Только она еще не пришла. Она готовила чай и заметила, что кончился сахар. Переполошилась, побежала в магазин. Даже накраситься не успела.

– Вот ужас-то.

– Для Мередит – да.

– Как вы себя чувствуете в Уинд-Гапе?

– Эх… нормально, – ответил он. Стал поглаживать себе руку. Переживает. Мне стало его жаль. – Не знаю, лучше ли где-то еще, так что мне сравнивать трудно. Понимаете?

– Вы хотите сказать: «Здесь просто невыносимо, тоска смертельная, но я не знаю, где лучше»? – предположила я.

Он повернулся и посмотрел на меня. В его голубых глазах отражался овальный бассейн.

– Именно это я и хотел сказать.

«Привыкай», – подумала я.

– Вам не хотелось бы обратиться к специалисту? – спросила я. – Думаю, что психолог мог бы оказать вам серьезную помощь.

– Ага, Джон, пусть поможет тебе справиться с кое-какими желаниями. Сдержать себя, когда тебе чего-то хочется до смерти. Нам не надо, чтобы еще какие-нибудь девочки остались без зубов.