Мужчина-вамп - Ирина Павская

— Как живете?

— Ничего, — скупо ответила женщина.

— А ребятишки где?

— Старший подрядился пастухом на месяц. Спасибо управляющему — помог устроиться, стадо доверил. Ничего, сынок у меня самостоятельный, крепкий. Справится. Вставать только рано приходится. Ну, ничего, — снова повторила она, словно уговаривая сама себя. — Павлика и Галю отправила к маме в соседнюю деревню погостить. А Катюха вон со мной.

Теперь, когда Люся сидела близко, было заметно, что на ее все еще симпатичном лице изрядно добавилось морщин и плечи опустились. Будто под тяжестью невидимого креста. Пора было начинать разговор. Как же так сделать, чтобы не обнадежить женщину раньше времени. Сейчас она к своей боли притерпелась, а я разворошу рану, поманю призрачным шансом, а вдруг ничего не получится? Но выхода нет. Надо поставить последнюю точку. И помочь мне в этом должна именно Колина жена.

— Люся, — начала я осторожно, — мне нужно с вами поговорить. Видите ли, в деле с поджогом много неясного. Хотелось бы разобраться.

— Зачем это вам? — бесцветным голосом спросила Люся.

— Я ни в чем не уверена, но, может быть, удастся Николаю помочь. Если я смогу доказать, что поджигал не он.

— Конечно, не он, — устало сказала женщина без всяких эмоций. Наверное, все чувства утонули в пучине отчаяния.

— Я тоже думаю, что поджигателем был другой человек. Но пока у меня мало доказательств. Потому и хочу задать вам несколько вопросов. Извините, если будет неприятно.

Люся молча кивнула головой, дескать, ладно, задавайте.

— Говорят, что Николай начал пить дня за два до пожара. Это так?

Женщина дернулась, как от пощечины, но сдержалась:

— Так.

— Люся, еще раз извините, но где он брал деньги на выпивку? Ведь не вы же ему давали?

— Еще чего! Конечно, не я. С ним за работу расплатились, за ремонт. Деньги отвалили хорошие. Я не уследила, вот он и давай пропивать, — заговорила Люся энергичней. Видимо, в ней закипела старая обида.

— Кто расплатился? За какой ремонт?!

И тут она мне сказала именно то, чего я подсознательно ждала. И то, что сказала эта женщина, и было последним узелком, связывающим концы с концами. Полотно преступления развернулось передо мной во всей своей зловещей ясности. Меня даже заколотило от волнения. Но к кому теперь бежать со всем этим? Кто поймет меня, кто поверит?

Наконец, Люся ответила на все мои вопросы. Я старалась построить беседу так, чтобы не заронить в ее сердце ни малейшей искры подозрения. Неизвестно, как себя поведет в подобном случае измученная отчаянием женщина. И, кажется, мне это удалось.

Я сидела на крыльце, боясь пошевелиться, как сосуд, переполненный информацией. Нельзя было уже добавить ничего сверху, иначе перельется через край. А мне нужно это все доставить по назначению, не расплескав ни одной эмоции, не утеряв ни одного факта.

— Спасибо, Люся! О нашем разговоре, пожалуйста, никому в деревне… Ничего пока не обещаю, но попробую что-нибудь сделать. И скажу честно — не знаю, получится ли.

— Я понимаю. — Женщина безнадежно покачала головой.

— В любом случае, крепитесь. Вам еще детей поднимать.

Тут Люся махнула рукой и отвернулась, чтобы я не видела ее глаз.

Да, странная штука — любовь. Особенно любовь россиянки. Точно подмечено, что у нас женщины любят не за что-то, а вопреки чему-то. Наверное, когда господь промахнулся с нашими мужиками (что ж, каждый имеет право на ошибку, и Создатель тоже), то он уравновесил ситуацию, создав таких женщин, каких больше нет ни в одной стране. Иначе давно бы нация перевелась. А так все телепаемся помаленьку. Еще и ухитряемся иногда быть не хуже других. Вот и Люся. Симпатичная, работящая. И выбрала-то своего Колю не иначе как из жалости. Замуж вышла, детей нарожала, терпит все его выкрутасы, да еще и оправдывает. Француженка там или американка в подобной ситуации только бы перекрестилась, что избавилась, наконец, от никчемного нахлебника, и начала бы жизнь заново. А эта страдает, плачет. Лишь бы вернулся. Хоть какой, но лишь бы вернулся!

Я попрощалась с хозяйкой дома, вежливо отказавшись от творога со сливками, и пошла к нашей с Зойкой усадьбе. Подруга обмолвилась за обедом, что завтра с утра рванем за грибами. Боровики в соседнем лесу в руку толщиной. Шляпки, как мексиканские сомбреро. Да, соблазнительно сварганить ужин из лесных грибов по особому рецепту. И не по маленькой кокотнице, чтоб только по губам размазать, а по целой миске каждой. Досыта. С деревенской сметаной, с укропчиком. У-ух! Однако с грибами придется подождать. Поскольку мне завтра опять надо в город позарез. Но как сказать об этом Зойке? Что ж, придется разыграть театральное действо. Не впервой. Увы! Необходимость хранить чужие тайны сильно подорвала мой моральный облик. Да и Зоя — такая любознательная женщина. Вот и включаю свою фантазию на полную катушку и слегка… как это… ну… привираю, что ли. А ведь раньше — ни-ни. На курсе считалась самой правдивой девушкой.

Совесть угрызала меня до самого вечера. А когда стало смеркаться, я решила — пора! Мы сидели под черемухой и лузгали семечки в полном соответствии с жанром. Точь-в-точь деревенские кумушки. Вдруг я решительно выплюнула шелуху и замерла с растерянным лицом.

— Сима, что случилось? — переполошилась Зойка. — Где болит?

— Нигде у меня не болит, — ответила я трагическим шепотом, — а вот кран дома я, кажется, забыла закрыть.

— Это как понимать? — Подруга была само недоумение.

— А так. Вечером накануне моего отъезда в деревню в доме отключили воду. Я все ждала, что воду пустят. Кран открыла на полную катушку. Ну, воду так и не дали. И теперь я не знаю, закрыла кран или нет. О господи! — Тут я вполне натурально изобразила ужас. — Затоплю соседей снизу, мне вовек не рассчитаться. Если вообще жива останусь. Они только что евроремонт сделали, представляешь!

Зойка заволновалась, так что мне даже стало стыдно:

— Симочка, вспомни. Может, ты все-таки закрыла этот чертов кран?

Теперь, согласно сценарию, я разыгрывала мучительные провалы в памяти:

— Не-ет, не помню, хоть убей!

— А нельзя позвонить кому-нибудь? — цеплялась подруга за соломинку.

— Кому ж я позвоню? Соседка по площадке в отъезде, других телефонов я не знаю. В общем, думай не думай, а придется завтра первой электричкой возвращаться в город.

— Сима, какая ты все-таки неорганизованная! — Зойка прониклась неизбежностью моего отъезда и откровенно расстроилась, но возражать не стала. Именно этого я и добивалась.

Перед тем, как лечь спать, подруга поставила передо мной флакончик с успокоительными каплями:

— Выпей ложечку, а то всю ночь будешь думать, я тебя знаю. И вообще, Сима, если что и случилось, то уже не изменить. Затопила, значит, затопила. Выкрутимся!

Милая подруга по доброте сердечной подбадривала меня и обещала свою помощь. А я чувствовала себя последней лгуньей. Но капли все же выпила. Ночь действительно обещала быть неспокойной, но совсем по другой причине. Я ведь еще не решила, к кому пойду завтра.

Луна заглядывала в окно, расстилая по старым половицам мерцающий серебряный ковер. Зоя спокойно сопела во сне. По счастью, ее не тревожили найденные зажигалки, чужие дневники и якобы незакрытые краны. А я все ворочалась с боку на бок. Ну, приеду завтра в город и что? Какие предприму действия? Вот елки, и посоветоваться не с кем! Валевич в отъезде. С Зойкой разговаривать — только ее пугать. Путного все равно не присоветует, еще в истерику ударится. Вцепится в меня мертвой хваткой, тогда уж точно ничего не сделать. И попадет бедный Коля Ерохин в места не столь отдаленные на долгие годы с сомнительной славой местного Герострата. Так ничего и не придумав, я начала, наконец, валиться в теплую бездонную яму сна. И в самый последний момент, переступая зыбкую границу между сновидением и явью, вдруг четко поняла, к кому мне завтра надо идти.

Алексей Михайлович Подлубняк с утра находился в раздраженном состоянии духа. Последнее время его часто мучила бессонница. Говорят, что Наполеону хватало трех часов, чтобы выспаться. Алексею Михайловичу три часа сна было явно маловато. Горячий душ и чашка крепкого кофе встряхивали его лишь на какое-то время, но потом предательская вялость сковывала руки и ноги, веки наливались свинцом, а сердце начинало колотиться от малейшего напряжения. Уже с восьми вечера он принимался мечтать о постели. Рабочий день, как всегда, затягивался допоздна. Наконец, ближе к полуночи Подлубняк добирался до спальни в предвкушении крепкого освежающего сна. Но сон, как нарочно, не шел. И Алексей Михайлович сперва безуспешно ворочался, пытаясь задремать, а потом сдавался и до самого рассвета лежал с открытыми глазами, пялясь в темноту.

Он торопливо шел через сквер к офису, не замечая ни утренней влажной свежести воздуха, ни ароматов простенькой городской растительности, когда в его внутреннем кармане требовательно зазвонил телефон. Даже не взглянув на дисплей, Подлубняк на ходу поднес трубку к уху и сказал, как всегда, отрывисто и деловито: