Полеты божьей коровки - Эдуард Шатов

Пожалуй, произнесу сейчас пафосную речь. Очень люблю рисковых людей, рисковых мужчин – особенно. Я уважаю тех, кто способен безоглядно подчиниться призыву, поставить все на карту, умереть или добиться своего.

– Риск не есть полоумничество. В любом риске не нужно терять голову.

– Я не очень доверяю людям, которые никогда не теряли головы. По моим наблюдениям, это крайне холодные, эгоистичные и жестокие люди. Если человек ощущает сильный призыв, он обязан ему следовать. Расскажу о своем опыте. Мне никогда никто не гарантировал заранее, что новое дело, новый резкий поворот в жизни окажется удачным. Я никогда не знала, кто меня зовет – муза или сирена, но предпочитала пойти на зов, нежели не пойти.

– Но в тот момент, когда тебя звали, ты же, наверное, размышляла о том, что происходит в тебе?

– Не особенно я и размышляла. Мне просто страстно чего-то хотелось. Вопрос не стоял ни о какой осторожности и холодной голове, потому что настоящий призыв равноценен жизни. И тогда не думаешь, что ты можешь потерять и что на берегу разбросаны кости тех, кому до тебя не удалось. Я знала, что могу проиграть. И иногда проигрывала. Но, когда я не слушала призыва, я проигрывала гораздо больше. Вот пример.

Когда я закончила школу, я хотела поступать в ГИТИС на театроведческий факультет. Мои родители объяснили это как «зов сирен», они настойчиво убеждали меня не лезть куда не надо и не делать глупостей. Они запихнули меня учиться на экономиста. Все равно моей профессией стало слово. Но я потеряла десять лет.

Призывов настоящей силы, желаний, которые дороже жизни, на самом деле в биографии случается не так много. Поэтому если они приходят, я говорю себе так: «Вижу цель, не вижу препятствий».

– В том примере, который ты только что привела, ты все-таки размышляла об этом с родителями. Стоит или не стоит? Когда поют сирены, размышление отсутствует. Давай вспомним историю Одиссея. Одиссей на обратном пути с Троянской войны жил у Цирцеи, у него была цель – вернуться домой к жене и сыну. Хоть и после многих приключений, которыми можно похвастаться в мужском кругу, но все же – возвращался в семью…

– Вот-вот, это как раз на нашу тему. Одиссей-то себя ни в чем не ограничивал, следовал своим желаниям, и теперь ему есть что рассказать мужикам. Мы знаем поэму Гомера о похождениях Одиссея, но поэмы Гомера о приключениях Пенелопы не существует. Потому что сказать о ней ничего невозможно, кроме того, что она двадцать лет ткала полотно в ожидании своего мужа-шатуна. Поэму про нее не напишешь, разве что скучный производственный роман.

– Ну почему? Про Пенелопу есть интереснейший роман. В нем описываются все те же двадцать лет, но с точки зрения Пенелопы. Как женщина живет одна двадцать лет, какие у нее радости и трудности.

– Радость и трудность у нее одна – она почему-то вообразила, что есть на свете мужчины, которых стоит ждать двадцать лет… Все равно не понимаю. Одно дело Одиссей, увлекаемый под сень струй то Калипсо, то еще какой бабой…

– Не бабой, а волшебницей.

– Хорошо, бабой-волшебницей. Однако вернемся к одной из этих баб, то есть волшебниц, – Цирцее. Которая и научила его справляться с зовом сирен…

– Именно научила. Благодаря ей Одиссей узнал, с чем столкнется, и смог решить, нужно ему это или нет. Именно Цирцея объяснила ему, что он может либо не слушать песню сирен, либо услышать ее и умереть. Но он хотел услышать и не умереть. И тогда она посоветовала ему заткнуть экипажу корабля уши воском, а самому привязаться к мачте и попросить ни при каких условиях себя не развязывать.

– Вот я «обожаю» таких хитроумных, которые желают и на елку влезть, и ничего не поцарапать. Вроде и слышал песню сирен, а риска никакого.

– Орфей выбрал другой путь. Он спел сиренам свою песню, которая оказалась сильнее, чем их песня.

– Вот это мне куда симпатичней.

– Мне тоже. Но именно этический опыт Одиссея подсказывает человеку, что иногда лучше попросить себя привязать и строго-настрого приказать «экипажу» ни при каких условиях не отвязывать.

– Зачем?

– Чтобы гарантировать сохранность всего экипажа.

– Можно это перевести с «гомеровского» на обычный? В какой момент себя нужно привязывать?

– К примеру, если мужчина в семье кидается на каждую женщину, которая ему понравилась, а нравятся ему почти все, наверное, ему стоит удержаться от резких движений. И попросить экипаж себя привязать.

– Экипаж – это жена?

– Жена, дети, знакомые…

– Это еще зачем?

– Чтобы корабль остался цел.

– Эдуард, это все проблемы того самого мужчины. С какой стати жена, дети и знакомые должны тратить время на разрешение сугубо частных половых трудностей? – Потому что трудности на семейном корабле – дело всего экипажа. Кстати, сирены за тысячи миль знают, к кому они обращаются, потому они и называли Одиссея по имени. Их песнь всегда адаптирована к персонажу.

– Ага. Поскольку в шестнадцать лет я написала в дневнике, что не хочу обычной жизни, а хочу быть светской и богемной, в восемнадцать сирены мне напели моего мужа-писателя? Это был точно зов сирен, но я ему последовала. Я достигла острова, вокруг валялись кости, временами случался большой прилив и я захлебывалась. Но зато я научилась выживать среди костей и в отсутствие еды, хорошо плавать в бурных водах, я поняла, что хочу в жизни и что я себе никогда больше не позволю. Словом, я вовсе не жалею, что не стала привязывать себя к мачте. Это-то время как раз не потерянное. Я была бы совершенно другим человеком, и не факт, что более интересным. Безусловно, меня ломали в этом браке через колено, но я выжила и научилась сопротивляться.

– Просто это история Орфея, а не Одиссея. Орфей ощущал, насколько их песня пленительна, но в то же время к нему постепенно приходило понимание, какие последствия она за собой влечет. Наконец он догадался, что противостоять этой песне можно только одним способом: запеть другую, которая будет сильнее. Он поет, и его голос заглушает голос сирен.

Теперь рассмотрим твой пример. Если бы ты просто слушала голос сирен и в тебе не было бы твоих собственных желаний и песен, которые ты можешь спеть, ты бы никогда не выплыла из той ситуации. Однако в определенный момент ты запела свою песню и смогла выжить. Запела настолько сильно, что заглушила голос сирен.

– Какое интересное размышление. Мне это не приходило в голову, но ты прав.

– Сирены поют о глубинном желании человека и ложном смысле его жизни. Что же это может перебить, кроме песни о глубинном желании и настоящем смысле жизни того, кого это касается?

– Вот интересно… Когда Орфей решил спуститься в ад за своей возлюбленной Эвридикой, его позвал голос сирен или голос муз? Ведь в конечном итоге у него ничего не получилось. Сирены, да?

– В определенном смысле. Потому что человеку нельзя вернуть то, что невозвратимо в принципе. Это возможно только Богу, о чем говорит эпизод с Лазарем в Евангелии от Иоанна, потому что Христос, Богочеловек, то есть Бог и человек одновременно, взывает, чтобы Лазарь вышел из гроба. В то же время, ему было предложено проявить чудеса силы воли и не оглянуться по дороге из ада – идет ли за ним Эвридика? Мы знаем, что он оглянулся, и на его примере показано, что человеческая воля не всесильна и не всякое дурное желание может быть исправлено силой воли.

– Женщина работает дояркой в деревне. Неожиданно понимает, что хочет быть художницей. Она никогда не училась рисовать, да и вообще мало чему училась. Это голос муз или голос сирен?

– Если это желание преследует ее долго и упорно, наверное, следует за ним последовать. Если у нее не получится, значит, голос сирен.

– А если она станет знаменитой художницей-примити-висткой? Но не сразу.

– Это испытывается только опытом.

– В том-то и дело. Чтобы достичь чего-то, нужно отдаться полностью. То есть бросить доить коров. А потом либо стать художником, либо умереть с голода. Либо и то и другое сразу. Я уважаю женщину, которая выберет земное, а именно доение. Но еще больше уважаю ту, которая способна поставить на кон свою жизнь ради мечты.

– А я не пойму женщину, если она увидит, что живопись – не ее конек, и не вернется к доению коров. Пусть рисует себе на досуге.

– Как это не романтично! Сказано же у Лопе де Вега: «Ведь не в величье наслажденье, а в том, чтобы душа могла осуществить свою надежду».

– Конечно! Но ведь «осуществить свою надежду»! А не погрязнуть в посредственности при осуществлении надежды!

– Но я ненавижу, когда люди обкладываются подушками, затыкают все щели воском, крепко привязываются к мачте или парашюту, а потом «пробуют» что-то сделать в жизни. Так гениальное не создается, так создается именно посредственное. Вот Гоген вел весьма буржуазную жизнь, а потом бросил все, скитался в нищете, на Таити умер от проказы, но результат! В биографии любого гения есть момент, когда на карту было поставлено все. Многие расшиблись, но позиция вызывает уважение.