Тайна Соколиного бора - Юрий Збанацкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Выходи! — скрипит его голос.
Ошеломленный Василек едва не поднялся на ноги, забыв на мгновение свое решение притвориться глухонемым. К счастью, тело его словно застыло, и он не смог даже пошевельнуться.
— Выходи! — скрипит голос так же лениво и неумолимо, как и в первый раз.
Василек успел уже опомниться.
Человек заходит в конуру, берет мальчика за воротник, бесцеремонно ставит на пол и толкает к выходу.
…Войдя в комнату, Василек жмурится от яркого света.
За столом сидят гитлеровцы. Их пятеро. Василек вздрагивает: один из них очень похож на Отто. Они курят вонючие сигары, с интересом, как какую-то диковинку, рассматривают ссутулившегося мальчика.
Они почти ласковы. Вот тот даже усмехается.
Чего же им не усмехаться! Ведь с ног сбились в поисках подпольщиков. Несколько раз нащупывали ниточку: схватят, потянут, а она и порвалась. Никак не могли дотянуться до самого клубочка. И вот теперь они уже нащупали клубок!
Один из немцев, видно старший, сладенько улыбаясь и показывая пухлой рукой на стул, приглашает:
— Садите, мальтшик…
Василек думает о том, что ему делать. Немец еще выразительнее показывает на стул, и тогда Василек пристраивается на краешек.
Старший открывает коробку шоколадных конфет:
— Кушайт, мальтшик. Хорош, хорош! Вкус…
Василек даже не глядит на коробку.
Спрятав улыбку, немец откидывается на стул и, напрягаясь, отчего его лицо становится похожим на печеное яблоко, говорит:
— Форнаме, мальтшик, — то есть имя, мальтшик?
Василек с удивлением рассматривает мундир другого немца, с белым черепом на рукаве, и, кажется, не слышит вопроса.
Старший с деланным недовольством роняет:
— Много русски мальтшик, но такой глюпый и невоспитани мальтшик не видель никогда.
Потом буркнул что-то другому, и тот заговорил по-русски:
— Ты должен быть умнее. Только поможешь себе. Ведь ты это не сам придумал. Скажи только, кто тебе все это дал, кто тебя научил этому. Скажешь правду — господин домой отпустит, к мамке. Не скажешь правды — сделает капут.
Василек хочет крикнуть им в лицо, что пусть десять раз сделают ему «капут», но он не скажет ни слова. «Почему же они не понимают, что я глухонемой?» думает он. Он так занят этой мыслью, что и действительно не слышит переводчика.
— Так вот начнем. Скажи нам: как твое имя и фамилия и откуда ты?
«Нашли дурака!» думает Василек и удивляется: как это он отгадал, о чем они его будут спрашивать? Невинными глазами, будто не слыша вопросов, он разглядывает старшего; тот утомленно опустил на руки голову, словно его совсем не касается то, что скажет Василек.
Внезапно старший отрывает руки от лица, злыми глазами сверлит Василька. Потом кричит:
— Может, мальтшик будет говорили, где браль это?
Он поднимает со стола газету, и Василек видит две батареи и рассыпанные палочки шрифта.
Все это так напоминает ему о другом мире, что он чуть не кричит: «Пустите меня, пустите! Я жить хочу, жить!..» Но сразу приходит в себя. Отводит глаза от этих дорогих сердцу предметов и смотрит в окно. Через головы допрашивающих видит синий кусочек неба.
«Какое оно хорошее, какое оно синее!» думает он, может быть впервые за свою недолгую жизнь заметив всю прелесть ясного неба. Он не видит, как от злости перекашивается лицо старшего, как разъяренный фашист швыряет коробку конфет.
— Развязать язык щенку! — хрипит он.
Василька хватают за руки, как ягненка, и волокут в другую комнату.
«Мстите и моей рукой!»
Солнце, большое и горячее, стоит низко над землей, палит нестерпимо. Василька словно кто-то жжет огнем. Ему хочется спрятаться в тень, но вокруг нет ни деревца. Хоть бы ветер дохнул долгожданной прохладой!.. Но нет и ветра. Во рту у него пересохло. Но ни речки, ни озера, ни даже маленькой лужи, из которой можно было бы утолить невыносимую жажду… Сухими глазами он оглядывается вокруг и стонет: огненные лучи солнца сейчас, кажется, выжгут ему очи.
Вдали появляется мать. Он узнает ее. Узнал бы безошибочно среди миллионов других! Видит ее печальное, все в глубоких морщинах лицо и удивляется, что она так быстро постарела. Добрые глаза с болью и сочувствием смотрят на сына. Она идет медленно, придерживая на плечах старое, почерневшее коромысло и уравновешивая тяжелые ведра. Прозрачная вода переливается через края, каплями падает на землю.
«Мама! — просит Василек. — Воды!» Мать вздрагивает и роняет ведра. Он припадает губами к земле, на которую только что пролилась вода, но она уже снова тверда и холодна, как лед…
Василек словно просыпается после тяжелого, болезненного сна. Вспоминает, где он, что с ним. Он пытается подняться, но отяжелевшее тело зудит нестерпимо, как одна сплошная рана. Жажда жжет внутренности. Один бы глоток, одну капельку! Но не для него теперь на свете такая чудесная вещь, как вода…
Хочется забыть обо всем. Но он не может не думать. Василек старается отогнать от себя воспоминание о страшной пытке.
Его мысли обращаются к прошлому. Еще раз, может быть последний, вспомнит все сначала, пройдет свою короткую жизнь!
…Василек видит себя еще совсем маленьким. Отец, как всегда, ласковый с детьми: держит его на коленях, рассказывает что-то очень страшное — сказку про Кащея Бессмертного, про бабу-ягу. Мать вышла из сеней, зовет ужинать. Но до ужина ли Васильку, если так интересно рассказывает отец! «Ой, мама, ужинайте сами или идите послушать! О, как интересно!»
Мать подходит и нежно гладит сына по голове.
…В новеньком костюмчике, с небольшим портфелем в руке он в первый раз идет в школу. Василек уже не раз бывал здесь с ребятами, но это такой замечательный день в жизни! Он крепко держится за отцовскую руку, словно боится, что один не найдет дороги.
Робко переступает он таинственный порог класса и оглядывается на отца. У отца тоже торжественное настроение, будто и он впервые пришел в школу. Дружески улыбаясь сыну, он не то серьезно, не то шутя бросает ему вслед: «Смотри мне, Василий Иванович, учись только на «отлично»!»
…Артек. Черное море. Золотой Крым. Чудесный пионерский лагерь. Василька послал сюда как отличника учебы колхоз. Здесь были ребята со всех концов Советского Союза. Познакомился он с испанскими детьми, с москвичами, с ленинградцами. Сколько писем получал он потом от своих друзей!
Невыразимое впечатление произвело на него море. Было раннее утро. Море было тихое, безмятежное и удивительно менялось каждую секунду. Василек подбежал к берегу, быстро разделся и прыгнул в море. Вода была прозрачная, как стекло, и он, забыв, что в море она соленая, набрал полный рот и глотнул…
Теперь бы этой водички! Пусть соленая, пусть невкусная — ведро бы выпил. Как же это она показалась ему тогда такой противной?..
…Колхозное поле. Конца-краю нет широким нивам. Желтыми рядами волнуется рожь, золотится на солнце пшеница, серебрится ячмень. По полю, как корабли в море, плывут комбайны, жатки, поблескивают на солнце косы. Жатва в самом разгаре.
Загорелые колхозницы вяжут тяжелые, тугие снопы, густо расставляют копны. Все поле покрылось ими, словно здесь, раскинув шатры, стало лагерем многотысячное войско.
Василек с пионерами в поле. Они рассыпались, звонко перекликаясь. Ни один колосок, ни одно зернышко не должны погибнуть!
Немилосердно жжет солнце, хочется пить. А вот и дед Макар. Словно кашевар с походной кухней, разъезжает он на старой кляче с бочкой холодной воды от звена к звену.
Дед подъезжает и к пионерам: «Эй, скворчата-гусенята! А ну, налетай!..»
«Эх, воды б, воды, хоть глоточек, хоть капельку!..»
…Луга над Днепром. Густые, по пояс травы, оплетенные горошком, переливаются цветами: белыми, красными, синими, желтыми, розовыми, голубыми. Звенят на лугу косы, кричит перепел, горланят коростели.
Больше всех работ любил Василек косьбу. Часами следил он за бригадой косарей, двигаясь за ними следом. Всматривался в однообразные движения десятков людей. Шумная песня кос очаровывала его. Мальчика часто окликали: «Василий Иванович, шмели! Иди-ка, мед будем брать».
Косили отец и двое братьев. В обеденный перерыв колхозники брали сети и шли на речку. Сердце Василька разрывалось. Хотелось быть там, где ловят рыбу. Но брат Иван брал ружье и шел на озера. Мог ли Василек удержаться, чтобы не пойти за братом!
Потом варили рыбу, жарили уток. Пообедав, купались в тихом озере. Вода в нем — кристальной чистоты…
«Хоть бы одну капельку!..»
…Москва. Отец три раза был участником Сельскохозяйственной выставки. Однажды он взял с собой сына. Это был волшебный сон. Василек никогда не мог и подумать, что существуют на свете такие чудеса.
Два дня осматривали они столицу.
«Есть ли на свете лучший город, чем Москва? — думал взволнованный Василек во время поездки в метро. — Нет, нет и не может быть!»
