Шиза - Алексей Мальцев

Это было как разряд дефибриллятора, только не в грудь, а в голову. Голова дернулась, расфокусировав начисто зрение. Услышав странный жутковатый звук, я не сразу понял, что это скрежещут мои собственные зубы.

Похоже, я выпустил джинна из бутылки. Он вырвался и занял все пространство кабинета, из-за чего мне стало не хватать воздуха.

– Какое вам дело до того, – кое-как прохрипел я, собрав остатки хладнокровия, – когда я последний раз видел свою супругу?

«Профессор» неожиданно схватил диктофон со стола, начал нажимать на кнопки. Пока я сообразил, пока отреагировал, диктофон со стертой записью уже лежал на прежнем месте.

– Никакого, тут вы правы, – спокойно констатировал профессор, не сводя с меня своих глаз-софитов. – Я лишь напоминаю, что не видели вы ее с тех самых пор, как расстались после смерти дочери. То есть десять лет. Это целая эпоха. За это время могло случиться что угодно.

Последняя услышанная цифра закрутилась в моем мозгу наподобие волчка. Десять лет… Десять лет… Именно столько лет назад Лекарь исчез «с экранов радаров», о нем с тех пор ни слуху ни духу. Смерть Женьки – отправная точка не только нашего с Эльвирой расставания, но и его исчезновения. Это простое совпадение? Или…

Как связаны эти два события между собой?

Нет, нет, конечно, никак не связаны.

Совпадение чистой воды. А вдруг нет?!

Откуда, черт возьми, ему известно имя моей бывшей жены? Они никак не контактировали в те роковые дни, это исключено! Я его не видел, это точно! На похоронах его не было…

А вдруг был? Доктор, не сходи с ума. Бред! Бред!

– Ну, что, сказочник? – растопырив кисти рук, так как в стороны их развести ему не позволяли наручники, с издевкой резюмировал профессор. – Может, сыграем на нейтральном поле? А то навалился на бедного медбратишку… Кощеи, утки, зайцы, королевичи… Вы, между прочим, в разном весе! Но учтите, ваша бывшая супруга играет за нас!

– Я уже понял, – согласился я. – Это что, шантаж?

– Вижу, вам необходимо срочно привести в порядок свои мысли, – понимающе улыбнулся профессор, словно читал лекцию перед студентами. – Нужна пауза, перерыв. Но перед тем как мы прервемся, запишем домашнее задание…

Ему казалось, что он полностью контролирует ситуацию, что я повержен, подавлен, растоптан. Он уже готовился нанести завершающий удар, но… У меня в рукаве был припрятан последний козырь. Я не планировал его показывать сегодня, но… так легла карта.

Он уже набрал в грудь воздуха, чтобы озвучить домашнее задание, когда его взгляд зацепился за то, что блеснуло в моих пальцах. Перстень тетушки Тамары мог означать лишь одно: я вышел на его мятежную родственницу, и она рассказала мне все.

В мгновение ока с него слетела профессорская спесь, руки непроизвольно потянулись к перстню, рот перекосило, щека задергалась. Он не контролировал себя.

Передо мной растекалось по стулу нечто среднее между Бережковым и Точилиным. Подобно жидкометаллическому терминатору из известного фильма Д. Кэмерона, угодившему под конец истории в расплавленный металл, он принимал облик то одного, то другого.

Перстень, видимо, повредил центр, отвечающий за дифференцировку его образов, и Бережков вдруг неожиданно для самого себя начал прекрасно ориентироваться в пространстве без очков, хотя совсем недавно без них не видел ничего на расстоянии вытянутой руки.

– Вы неважно выглядите, профессор, – констатировал я, пряча перстень в карман. – Может, проверим сахар в крови?

– Не стоит, – буркнул он перед тем, как под конвоем покинуть кабинет. – Он в пределах нормы, я чувствую.

Леди «Х»

Что меня в поведении Лекаря больше всего выводило из себя?

О моих отцовских чувствах, в том числе и о чувстве вины перед дочерью, рассуждал не кто-то, а главный виновник случившегося! Убийца менторским тоном, лишенным сострадания и какого-либо намека на участие, взывал к моей совести, «сыпал соль на рану» и хладнокровно наблюдал, как я справляюсь со всем этим, как реагирую, как мучаюсь.

В этот момент меня внаглую подрезал джип, мысли на мгновение спутались. Способность рассуждать вернулась, только когда я остановился на светофоре.

Вообще, доктор, как ты допустил такое? Это уже не беседа врача и больного, это противостояние «кто кого». Чьи нервы крепче, у кого больше запас прочности.

Другой вопрос – чего добивается Лекарь своими безапелляционными провокациями? Какова, говоря языком Станиславского, его сверхзадача? Свести меня с ума? Даже если предположить невозможное и допустить, что ему удалось это…

Мне вдруг показалось, что руки не чувствуют руль: оба других доктора из комиссии были уверены в его невменяемости!

Он добивается того, чтобы и я оказался невменяемым! Выведя доктора из строя, он значительно упростит свою задачу. Элементарно, Ватсон. Тут и Станиславский не понадобился.

До меня вдруг донеслись сигналы стоящих сзади машин: оказывается, давно загорелся зеленый, а я, потрясенный догадкой, все еще стою у стоп-линии.

Последняя беседа меня не просто вывела из себя. Я чувствовал, что надо как-то расслабиться, восстановиться, иначе завтра сорвусь, все испорчу.

Вырулив на набережную Камы, припарковался у одной из кафешек и вышел на парапет, чтобы посмотреть на воду.

Эльвира, Эльвира… С тех пор как я оставил ей квартиру после похорон дочери, мы практически не общались. Раз или два встречались на могиле, но она тотчас уходила, а я не пытался ее остановить. На мои звонки она не отвечала, в конце концов, я перестал ее беспокоить.

Надо было как-то жить дальше, и, если она не шла на сближение, следовало просто смириться с этим.

И вдруг – это безапелляционное заявление, что «…она играет на нашей стороне…». Что это значит? Дома у меня где-то записан номер ее телефона десятилетней давности. Она могла его запросто сменить. Но проверить стоит. Все же не чужие люди, в конце концов.

Ветер прохватил меня, я поднял воротник плаща, достал сигареты, собрался закурить, но тут заметил, что вместе с пачкой из кармана выпорхнул клочок бумаги. Ветер подхватил его и вот-вот мог унести в Каму, тогда я точно не прочитаю, что на нем написано.

Рванувшись за листком, я представил, как это выглядит со стороны: взрослый мужик бежит, хватая рукой воздух. «Ничего, мне, психиатру, простительно», – оправдался я перед собой, настигнув клочок почти у самой воды, едва при этом не искупавшись.

На нем оказался адрес, коряво написанный простым карандашом.

«Валдаевская, 18».

Кто мог подбросить мне этот клочок бумаги? Плащ висел в ординаторской, в шкафу. Думаю, коллег можно исключить, все люди серьезные, до такого не опустятся.

Тогда кто? К тому же в плаще я хожу редко – чаще в куртке или пиджаке. Когда я носил его последний раз? Кажется, неделю назад, когда с утра было пасмурно и моросил дождь.

Да, да, именно в прошлую среду.

Что мне дает эта информация? Как неделю назад, так и сегодня он висел в шкафу. Чем сегодняшний день отличается от того, недельной давности? О чем я говорил с Лекарем в прошлую среду?

Я закурил и попытался вспомнить. Сегодняшний день ничем не отличался от предыдущих, а вот неделю назад…

Неделю назад я был на кладбище, на могиле дочери. Все сходится! Лекарь внушил мне идиотскую мысль про вандалов, и я, не дожидаясь машины из мастерской кузовного ремонта, поехал на автобусе.

Совершенно точно, на мне тогда был этот плащ! Около ограды тогда я столкнулся с какой-то странной пожилой женщиной. Уж не помню, что она мне говорила, а как за рукав ухватилась – помню.

Она могла мне незаметно сунуть бумажку в карман!

Вернувшись в машину, я набрал на навигаторе «Валдаевская, 18» и поехал. По данному адресу оказался одноэтажный дом из красного кирпича в частном секторе.

Стоило мне позвонить у ограды, как раздался скрежетоподобный лай собаки. Неопределенной породы псина загремела цепью, подбежала к ограде и принялась на нее прыгать.

Вскоре на крыльце появилась та самая, что ухватила меня за рукав около кладбища. Признаться честно, у меня не было никакого желания с ней беседовать, но что-то подсказывало, что отказываться от беседы не стоит. Не просто так она сунула мне в карман свой адрес!

– Я уж и надеяться перестала, думала, выстирал ты плащ вместе с моей запиской, когда еще в следующий раз столкнемся-то!

Оттащив кое-как псину в сарай и закрыв его на сомнительный крючок, она пригласила меня в дом.

Спустя примерно четверть часа мы сидели за столом друг напротив друга в мрачноватой комнате, пили смородиновый чай с яблочным пирогом, я слушал ее скрипучий голос, периодически бросая взгляды на многочисленные иконы, которыми были увешаны стены.

Надо признать, в домашней обстановке моя собеседница уже не выглядела такой страшилой, какой показалась на кладбице. Обычная измотанная жизнью пермячка, не так давно вышедшая на пенсию.

– Как вас звать-величать? – не выдержал наконец я. – Меня Ильей, по отчеству – Николаевичем. А вас, простите?