Конкистадор поневоле - Михаил Александрович Михеев

– Веский аргумент. А почему так легко одета?

Девушка промолчала. Пришлось, кряхтя, стаскивать теплый тулуп (лето, но все равно температура ночью была градусов пять, не больше, и такая одежда отнюдь не казалась лишней) и, радуясь в душе, что не поленился поддеть куртку, накидывать его на Матрену. Девчонка буквально утонула в нем, только голова забавно торчала из ворота.

– Спасибо.

– Пожалуйста. Как плечо?

– Уже не болит. Бабка Фрося полечила.

Бабка Фрося – это местная знахарка, с ней Семен уже сталкивался. Издали, правда – ему пока хватало и содержимого аптечки. Но то, с каким уважением местные относились к этой похожей на переевшую мухоморов Бабу Ягу старухе, наводило на определенные мысли. Да и лейтенант, успевший с ней побеседовать, сказал, что в травах она хорошо разбирается. Интересно, кстати, откуда в них разбирается сам лейтенант? Впрочем, неважно. Главное, что снять отек и ослабить боль она наверняка умела, а там и само пройдет. Синяк – не отрубленная рука, последствий быть не должно.

– Это нормально. Все, надеюсь, на стену больше не полезешь?

– Еще как полезу, – девчонка упрямо задрала подбородок.

– Ню-ню, тоже мне нашлась героиня в бронелифчике.

– Чего? – не поняла его Матрена.

– Пришибить тебя могут, а я не всегда смогу быть рядом, вот чего.

Девушка хмыкнула. Ну да, в ее возрасте сам себе кажешься бессмертным. Семен вздохнул – сам он был вроде и не намного старше, но казался себе прямо аксакалом, можно сказать саксаулом.

– Мало тебя отец в детстве порол… Хотя вроде мужик серьезный. Воевода супротив него пожиже будет.

– Еще бы, – фыркнула Матрена. – Он же…

И замолчала. Семен внимательно посмотрел на нее, однако переспрашивать не стал. Хотелось, конечно, узнать, что она не договорила, но расспрашивать упершуюся женщину занятие неблагодарное. А ведь аж зудело от любопытства. Вот только опыт говорил, что лучше подождать, рано или поздно сама проболтается. Так что он просто замолчал и вновь начал смотреть на звезды.

Надо сказать, они стоили того, чтобы на них посмотреть. Не загаженный промышленными выбросами холодный воздух был невероятно прозрачен, а звезды казались огромными и почти не мерцали. Было в этом зрелище что-то гипнотизирующее, но навалившееся ощущение нереальности происходящего разрушила непосредственная Матрена.

– В детстве мне рассказывали, – голос ее скатился на трагический шепот, – что это глаза ангелов, которые смотрят на нас.

В детстве… Будто сейчас очень взрослая, с внезапно проснувшимся юмором подумал Семен, а вслух сказал:

– А если я тебе скажу, что это миры, подобные нашему, это сильно нарушит твои душевный покой и картину мироздания?

Девушка внезапно рассмеялась. Поймала изумленный взгляд Семена и, немного успокоившись, объяснила:

– Скажи ты это отцу Иннокентию – и он бы тебя своим крестом так благословил… Седмицу бы ходил, за стенку держась.

– Да уж, суровый у вас батюшка, – ухмыльнулся Семен, вспомнив распятие на груди священника. Весило оно, наверное, килограмма полтора, литое, бронзовое… Черная, сиречь бериллиевая бронза, как пояснил разбирающийся в таких делах Александр. Здесь такую делать не умеют, секрет давно утрачен, а стало быть, это наследие очень далеких времен. И цепь соответствующая. Раскрутив его хорошенько, и впрямь можно благословить. Насмерть.

– Да нет, он добрый. Просто он мне сам рассказывал об иных мирах. Но сказал, чтобы я не болтала – лишнее знание может пагубно действовать на умы простых мирян. И тебя бы за болтовню приложил, не за мысли.

– Та-ак, – Семен разом насторожился. – И откуда же он это знает?

– А он в Германии бывал, в Англии, у франков… Да много где. Когда Борис Федорович, да будет земля ему пухом, людей учиться отправлял, с ними слуги ехали, батюшка опять же… Они не вернулись, там остаться захотели, а отец Иннокентий сказал, что жить и умирать надо на Родине. Ну и вернулся. А тут как раз Смута.

Возникшую паузу Семен использовал для того, чтобы собрать в кучу разбегающиеся подобно тараканам мысли. Вот те раз! Он-то, наивный, всегда считал, что молодых дворян учиться за границу начал Петр Первый отправлять, а оказывается, он тут новатором не был, на сто с лишним лет раньше нашлось, кому расстараться. Только вот эксперимент провалился, наверное, потому о нем и не любят упоминать. Ой-ей-ей, как интересно. Хотя и бесполезно.

– Матрена! – раздалось снизу. – Матрена! Куда спряталась, девка вредная? Ужо я до тебя доберусь!

– Ой, батюшка…

Глаза у нее были такие испуганные, что никакой художник не изобразит. Семен мысленно улыбнулся, но сделал суровое лицо:

– Ты что же, сюда не спросясь пришла?

– Нет…

– Ладно, беги, – можно было бы еще поломать комедию, но, честно говоря, не хотелось. Воспитательного момента и так в избытке. – Беги-беги, я не скажу, что ты здесь была.

– Спасибо, – девушка вдруг быстро поцеловала его в заросшую щетиной щеку и, прежде чем Семен успел отреагировать, шустро ретировалась. Ушла. А он остался размышлять о странностях бытия и смотреть на звезды.

Новый штурм поляки рискнули устроить только спустя четыре дня. Очевидно, после того как перевели дух, напрягли мозги и поняли, что сидеть в лесу (посад их всех попросту не вмещал) и делать вид, что держат город в осаде, занятие неблагодарное. Однако на сей раз воевали они вяло, без огонька. Как и в прошлый штурм сначала постреляли из пушек, но практически не целясь. Знали, что ничего не смогут сделать – и все равно стреляли. Пять залпов… У Семена создалось впечатление, что они не столько воюют, сколько отрабатывают некую повинность.

Еще больше это впечатление укрепилось, когда начался собственно штурм. Нет, пехота наступала вроде бы ничуть не хуже, чем в прошлый раз. Гремели барабаны, четко, как на параде, шли мушкетеры, но как только первая очередь из РПК заставила рухнуть парочку наименее удачливых, остальные так же четко развернулись и отошли. Штурмовые же группы подобраться к стенам даже не пытались. В общем, фарс, да и только.

Народ встретил такое поведение врага ожидаемо восторженно. Оно и неудивительно, отступают – значит, боятся, а там и до разгрома недалеко. Но воевода, присутствовавший здесь же, на стене, почему-то помрачнел и, жестом подозвав к себе нескольких доверенных людей, принялся вполголоса давать им распоряжения. Семен удивленно тронул за рукав стоящего рядом лейтенанта:

– Чего это он?

– Подозревает, что ляхи, – это слово лейтенант выдал на автопилоте, он вообще все чаще в речи заменял нормальные слова старинными аналогами, – могут подкоп начать делать. Одни будут вот так бегать туда-сюда, внимание наше отвлекать, а в это время другие копать начнут. Может даже, уже начали.

В последующие дни Семен убедился, что средневековая