Не надо преувеличивать! - Е. Мороган

— Джелу! Джелу-у-у-у!

Джелу вздрогнул. Он задремал. Два прерывистых ручейка стекали с его висков, слегка огибали уши и превращались в эфемерные жемчужинки на воротничке рубашки.

— Джелу! Что ты, черт возьми, делаешь? Спишь?… Совсем раскис! Ребята уходят, — прошептал ему АБВ.

В самом деле, двое пришельцев остановились посреди двора.

— Товарищи, благодарю вас за сознательное отношение… — суровым тоном начал Шербан.

— Это наш долг — помогать товарищам из милиции, потому что…

— Ваша помощь нам понадобится и впредь, — прервал его Шербан. — Пока у нас не будет результатов вскрытия, просим вас не покидать деревню.

Вот это была эффектная реплика! Молчание, которое за ней последовало, показало, что она оказалась также и совершенно неожиданной. Внезапно, как в фильмах о солнечных итальянских городах, все заговорили одновременно, еще раз доказывая тем самым общность латинской расы.

— То есть как это, уважаемый?!..

— Мы арестованы?

— Товарищ, мне необходим отдых… Мы хотели уехать из деревни!

— Матушки, а кто же будет покупать еду?

— Не следует понимать меня ошибочно… — как солист, покрывающий хор, вмешался Шербан. — Вы можете ездить, где угодно, я лишь прошу вас не уезжать из Вамы насовсем. Речь идет об одном, максимум — двух днях. Впрочем, мы с вами еще увидимся.

Этими словами, имевшими явно пророческий смысл, Шербан закончил свою партию, и защитники закона скромно ретировались.

— «Les jeux sont faites. Rien ne vas plus»[35].

— Да, посмотрим, кто вынет черный шар.

— Какой там шар, товарищи, это недопустимо! Я пойду поговорю с начальством этих товарищей!

— Брось, Лика, парень ведь сказал, что через день все решится. Наверное, такой у них порядок.

— А я-то думал, что один из нас непременно во всем признается, — засмеялся Димок.

— Ох, я и забыла!.. Аби, родной, надо протереть суп!

Антракт. Как и положено — ведь пьеса не была бы столь приятной без небольших пауз — актеры и зрители спешат подкрепить свои силы бутербродом, протертым супом, овощами «а натюрель» или другими кулинарными редкостями. И, разумеется, напитками и сигаретами. Создается спокойная атмосфера, в которой прошедшие и будущие волнения постепенно забываются…

Пташки чирикали, мушки весело роились среди листвы, тревожимой легким дыханием ветерка, домашняя птица подбирала остатки пиршеств прошлых дней, а Замбо с достоинством клевал носом. Порывы морского ветра, несущие ароматы водорослей, вынесенных на берег бурей, завершали идиллическую картину.

Джелу дважды постучал в дверь к супругам Верня, произнес пароль: «Это я» — и вошел.

— Что будем делать? — шепотом спросил его АБВ.

— Я еду в Констанцу, доложу Джиби. Не спускай с них глаз!

— Нет, это невозможно! Опять начинаешь! Что я вам — Аргус Четвертого отделения милиции?

— Лучше Аргус, чем Циклоп! Олимпия, ты поедешь со мной — скажем, что отправляемся в Мангалию, за покупками.

— Джелу, родненький, ведь ты говорил, что едешь в Констанцу, и потом, мне ничуть не хочется заниматься покупками, мне надо писать.

— О господи, за что ты наказал меня, познакомив с ней? Почему из двух миллионов жителей Бухареста именно она должна была оказаться моей соседкой?.. Олимпия, дорогая, чудесная, замечательная! Вбей ты наконец себе в голову, что мы едем в Мангалию, за покупками! Иди и спроси всех, не нужно ли кому чего.

— Иду, Джелу, родненький, иду. Но не раздражайся так, как бы тебе кровь в голову не ударила!

— Нет, АБВ, ты — настоящий мученик! Иногда я испытываю к тебе искреннее сочувствие.

— Ладно, ладно, зато у меня бывают минуты настоящего счастья. Разве ты можешь это понять?.. Но дело не в этом. Убеди Джиби переменить метод. Пусть он позволит мне работать по-своему…

— Ребята! — победоносно заявила, входя в комнату, Олимпия. — Вот список: пять пачек сливочного масла, три бутылки подсолнечного, восемь…

— Пошли!

Первые километры они проехали в молчании. Странный пейзаж, похожий на лунный, поглощая солнечный свет, отражал его потом в кремовых, бежевых и коричневых бликах.

— Надо бы мне приехать сюда пописать маслом. Но что это с тобой, чего ты надулся?

— Я думаю!

— Да? Странно!.. О чем?

— О преступлениях!

— О, если бы ты захотел… Хочешь, я расскажу тебе, как все было?

— Нет, помолчи и дай мне подумать.

— Ух ты… неблагодарный! Ведь если бы не я, два года тому назад вы ни за что на свете не поймали бы этого Бырсана… не было бы ни рукопожатий, ни поздравлений!

Испытывая явное отвращение к неблагодарности Джелу, Олимпия закурила, подчеркнуто повернулась к нему спиной и начала с интересом рассматривать бесконечный высокий забор. Через несколько километров, проявляя великодушие или наскучив созерцанием забора, который никак не кончался, она решилась его простить.

— Джелу, миленький! Давай остановимся в Нептуне! — пролепетала она нежнейшим, сладчайшим — прямо медовым голосом.

— Нет.

— Прошу тебя, очень прошу!.. Всего четверть часа! Мона сказала, что здесь продают французские духи.

— Нет.

— Джелу, как ты думаешь, что скажут люди, когда узнают, что вместо того, чтобы заниматься покупками, мы побывали в милиции, в Констанце?

— Хорошо. Но только четверть часа!

— Ты — прелесть! Я всегда говорю Аби, что ты — самый симпатичный и деликатный из наших друзей.

Шум, суета, усталый маленький поезд со смешным названием «титикар», задыхающийся на коротких перегонах, запах горелых колбасок и бифштексов, ящики пива, пенящегося под жгучим солнцем, рожки из вафель, в которых мороженое пастельных тонов превращается в липкую жижу, лотки с ручными изделиями — настоящий кич! — и люди, сумасшедшая толпа людей…

— Погляди-ка, кто здесь… Прекрасная блондинка!

— Которая из них? — спросил Джелу, чей взгляд приковала живописная группа белокурых красавиц — верх красоты в вагнеровском стиле: высокие, стройные, спортивного вида…

— Не там! Вон та, что идет, словно на роликах. А ноги растут от самой шеи.

— Ого! Откуда ты ее знаешь? Кто это такая?

— Это… Михаэла Ионеску! Не помнишь?

— Откуда мне, черт возьми, помнить?

— Ведь я вам писала… Странно, Тити назвал ее «товарищ Адина»… И чуть не избил… Посмотри, как на нее глядят мужчины. Ох, какие же вы похотливые! Ни один не думает о красоте души… Остановись! Встретимся в кафе «Дечебал».

Джелу замешался в поток людей, не спеша движущийся по тротуару. Пока его мысли, неизвестно почему, вращались вокруг Ива Монтана, глаза следили за фигурой блондинки, указанной Олимпией. Остановившись у лотка с книгами, она внимательно перелистывала роман, на обложке которого Джелу различил лишь: «Дюма… Монсоро». Он попросил популяризаторскую брошюру «Что такое вулканы и как они действуют» и начал основательно ее просматривать, полный решимости быстро и глубоко постичь одну из загадок природы… «Если бы она была тонкой штучкой, увидев у меня в руках эту брошюрку, она сразу бы поняла намек» — думал он, в то время как его глаза все чаще соскальзывали с увлекательных картинок, представляющих формы вулканов Гваделупы, на иного рода формы… Внезапно — вероятно, отказавшись на данный день от культурной программы — романтическое существо, сердце которого так горячо откликалось несколько минут тому назад на безнадежную любовь Бюсси и Дианы Монсоро, положило книгу и исчезло. Джелу, разозлившись, тоже отказался от вулканов и от их тайн… Где, черт возьми, это кафе «Дечебал»? Надо же! Не бар, не ресторан, а кафе! Одно слово — Олимпия!.. «Михаэла Ионеску… Петреску… товарищ Адина»! Наконец, он увидел ее снова: она отошла не больше чем на пятьдесят метров. Ускорив шаг, он, в соответствии с лучшими традициями своей профессии, начал незаметное преследование, облегченное давкой и тем, что прекрасная блондинка, вероятно, и не подозревала, что за ней следит профессионал. Они вошли, она — непринужденно, он — как сиу, принюхивающийся к следам белого человека, в холл отеля «Клэбучет». Блондинка взяла свой ключ — комната 217, отметил Джелу, — направилась к лифту и исчезла. Джелу подошел к бюро обслуживания и несколько раз кашлянул, чтобы обратить на себя внимание.

— Господин… — молодой дежурный поднял на него невинные глаза…

— Я хотел бы поинтересоваться… — он поколебался, не зная, следует ли показать удостоверение или просто протянуть десятилевую бумажку… Барышня… — решился он, незаметно подталкивая к нему десятку, — барышня из 217. Как ее зовут?

— Извините, но мы такой информации не даем… Вы нас обижаете, — добавил молодой человек, с отвращением отталкивая бумажку.

Наверное, мало, подумал Джелу, с явным сожалением вытаскивая еще три смятых пятилеевых и добавляя их к первой.