Современный египетский рассказ - Юсуф Шаруни

— Почему же?

— Только что ты сам сказал, что твой послужной список не безупречен. Это даст тебе возможность вновь приобрести доверие.

— Напрасно вы хотите…

— Ничего я не хочу. Это ты хочешь нарушить свое обещание. Ты опаснее, чем я думал.

— Какое обещание? Извините, но я не поддамся на ваши угрозы. Я люблю Лейлу, и она меня любит. Я скажу ей все, и она меня поймет. Слышите? Так я и сделаю.

Он закрыл глаза и откинулся на спинку стула. Мелкие капли пота усеивали его лоб, изрезанный густой сеткой морщин. Он слабо усмехнулся и покачал головой.

— Да, да. Знаю я эту смелость. Я перевидел в жизни многих, кто отвергал голос разума. А теперь всем им грош цена. Поверь мне, это не смелость. Смелость состоит в том, чтобы заранее предвидеть все последствия и быть готовым их отразить.

— Я предвижу последствия и готов их отразить.

— Нет, не предвидишь.

— Я знаю, вы можете очернить меня в глазах начальства. Возможно, вы добьетесь даже моего перевода в другой город. Посеете в душе Лейлы сомнения насчет меня. Но нет, это невозможно.

— Что невозможно?

— Вы не сделаете этого.

— Почему?

— Действуйте, как вам будет угодно. Добивайтесь моего перевода. Но при чем тут мои родственники?

— Да ведь ты хочешь погубить будущее моей дочери. Она моя дочь. Поразмысли об этом хорошенько. Ты думаешь, у меня недостанет решимости? Взгляни мне в лицо. Кстати, знаешь ли ты, что твой дядя пытался покончить с собой?

— Довольно, прошу вас.

— Сразу же после развода. И никто в семье этого не знает.

— Чего вы от меня хотите?

— Его отвезли в больницу. Он был в тяжелом состоянии.

— Довольно, бога ради. Я сделаю все, чего вы хотите, только перестаньте меня терзать.

— Ты с самого начала показался мне разумным человеком. Нет, нет, не вставай. Утри сначала пот. Не то простудишься, когда выйдешь на улицу.

Я утер пот, потом вышел. Спускаясь по лестнице, я споткнулся обо что-то и упал ничком. Поспешно встал, отряхнул пыль с костюма. Постоял немного, держась за ручку парадной двери, чтобы прийти в себя. Ручка была большая, медная.

На улице уже стемнело. Дул ветерок. Медленно, одна за другой проезжали машины, и у каждой сзади светились два красных огонька. Я постоял некоторое время. Было не холодно. Когда поток машин иссяк, я перешел на другую сторону улицы. Там была парикмахерская со множеством зеркал. Я взглянул на себя в зеркало. Увидел пыль на рукаве, большую ссадину над бровью. Пощупал ее пальцем. Кожа содрана, но крови нет. Парикмахер стоял, прислонившись к двери и засунув руки в карманы белого халата. Я заметил, что он пристально меня рассматривает. Когда наши взгляды встретились, он предложил мне войти и взять клочок ваты. Потом вдруг засмеялся чему-то. Я промолчал. Отнял руку от лба, снова перешел улицу. Перед дверью тщательно почистил рукав и снова начал подниматься по лестнице.

Современный статист

Пер. В. Кирпиченко

Никому не известно, кто же в конце концов истинный хозяин этого дома. Исконный его владелец — шестидесятилетний (выглядит он, правда, гораздо моложе) торговец металлоломом, или, как значится на бланках счетов и на вывеске его конторы, помещающейся в нижнем этаже, «вторичным металлическим сырьем». Однако его молодая жена, с которой он разведен (и которую тем не менее часто с ним видят), утверждает, что дом записан на ее имя. Эта путаница происходит, говорят, из-за того, что торговец перевел дом на имя малолетнего сына от последней жены, а взрослые сыновья от первых жен судятся с ним. Время от времени жильцы получают от них официальные уведомления с требованием платить за квартиру через суд. Однако жильцы всю жизнь платили и продолжают по давно сложившейся привычке платить баввабу, не вникая в юридические тяжбы владельцев.

У жильцов и без того хватает забот. Все пороки, присущие обычно доходным домам, здесь предстают как бы в концентрированном виде. Воду то и дело отключают, так как мотор насоса без конца портится. Лифт работает лишь изредка (а в здании двенадцать этажей). На лестнице непролазная грязь и полное отсутствие электрического света и т. д. и т. п. Это приводит к чуть ли не ежедневным несчастным случаям: один поскользнулся на лестнице и сломал ногу, другой отправился на работу с недобритым подбородком и остатками мыла в щетине. Из-за того что лифт три месяца не работал, у молодого человека, что живет на одиннадцатом этаже, начались перебои в работе сердца.

Разумеется, было бы вполне естественно, если бы квартиросъемщики засыпали полицейский участок и другие компетентные органы жалобами. Но ничего подобного не происходит. Ибо, несмотря на все семейные распри, претенденты на владение домом выступают против жильцов единым фронтом во главе с исконным владельцем. У старика свои, весьма оригинальные способы улаживать конфликты. Встречает он, например, какого-нибудь жильца-смутьяна и говорит ему (как сказал мне) скороговоркой:

— Ты, конечно, прав. Без воды не жизнь. Как сказал всевышний: из воды сотворено все живое. Но послушай, что я тебе скажу. Моя вторая жена, да успокоит Аллах ее душу, страшно мучилась запорами. Мы уже все средства перепробовали, ко всем докторам обращались, все без толку. Однажды, клянусь, у нее десять дней не было стула. Ты уж прости меня, я человек необразованный, едва-едва грамоте выучился в сельской школе. Что на язык пришло, то и говорю. И знаешь, как господь ее вылечил? Ты не поверишь. Я в то время работал в депо трамвайной компании. И был у меня друг — кондуктор, хороший человек. Тогда еще трамваи ходили по улице Фуада. Ты-то, конечно, не помнишь. Ты ведь из молодых. У вас, счастливцев, и телевизоры, и микроавтобусы, и платья-декольте, прости вас господь. Так что же присоветовал этот кондуктор? Он сказал моей жене: «Пей два стакана воды натощак». Ей-богу, два стакана обыкновенной воды. И представь себе, помогло. Правда, вскоре она умерла. Аллах ее призвал. Не нам судить о его делах. Все мы смертны. Да, так о чем же я говорил? Все в мире суета. Какой прок ссориться друг с другом? Ни ты, ни я не знаем, что с нами будет завтра. Не только завтра, не знаем даже, что будет через час… Вот я… Диабет меня так замучил, что жизнь не мила, однако я не ропщу. А ведь было время, твой сосед-агроном даже не здоровался со мной при встрече. Почему, спрашивается? Что в мире дороже доброго слова? Потом, правда, мы с ним подружились. После того как я навестил его в больнице, когда бедняга ногу сломал. У каждого своя беда. Это понимать надо. Тогда и друг к другу мы стали бы лучше относиться, ласковей. Добрым словом все можно уладить.

Я, само собой, понял намек, содержащийся в этом длинном монологе и в истории агронома. Как и всем жильцам дома, мне был хорошо известен своеобразный метод борьбы хозяина с жалобщиками. Прямо у дверей квартиры жалобщика поджидают десять бандюг, вооруженных палками, и отделывают наилучшим способом его, а заодно и тех, кто осмелится высунуть голову. Потом, в полицейском участке, оказывается, что избитый не может ни опознать личности напавших, ни доказать, что их натравил на него владелец дома. Постепенно жильцы усвоили, что в участок обращаться не следует. Ясно, что у хозяина там рука, все жалобы на него кладутся под сукно, и он всегда выходит сухим из воды.

Ты хочешь знать подробности? Все-все? Хорошо. Началось с сущих пустяков. Ты ведь слышал, что иногда я выступаю по телевидению в маленьких ролях. Однажды возвратился домой во втором часу ночи. А ночь была холодная. Режиссер — чтоб его черт побрал — не нашел, видите ли, более подходящего времени для репетиции. Главное, и присутствие мое там вовсе не требовалось, но он настоял, чтобы все исполнители явились. Вся моя роль заключалась в том, что я должен был пройти мимо героя, который сидит за столом пьяный, посмотреть на него с презрением и покачать головой. Нужно ли это репетировать?! На экране сцена длится пять секунд. А он заставил меня репетировать ее двадцать раз, чтоб ему пусто было. Ему не нравилось, как я качаю головой. Когда я участвовал в университетской самодеятельности, я мечтал сыграть роли Шукри Сархана[30] и потрясти весь мир.

И вот прошло пять лет, а я подвизаюсь на телевидении в качестве бессловесного статиста. Сейчас борюсь за роль со словами. Один добряк режиссер обещал за меня похлопотать. Так вот, возвращаюсь я во втором часу, голодный, продрогший, и вижу, что подъезд закрыт. Я стучал больше часа, но бавваб так и не открыл. Заметь, это не в первый раз, хотя я и подмазывался к нему и не скупился на бакшиш. Подошел полицейский, собрался народ. Подняли шум. Тогда только его светлость соизволили отпереть дверь. Я еще и рта не раскрыл, как он стал орать, что, мол, в доме живут порядочные люди, а не бродяги-полуночники и что мне лучше переехать в какую-нибудь гостиницу. Он пригрозил также, что в следующий раз ни за что не откроет. Я обратился к полицейскому, с которым мы успели выкурить перед этим целую пачку сигарет, и он — чтоб ему провалиться — посоветовал мне пожаловаться в участок и обещал быть моим свидетелем. Утром я пошел в участок, написал жалобу, указав, что из-за характера работы я вынужден возвращаться поздно и что вообще жильцы имеют право приходить домой в любое время. При этом я сослался на полицейского.