С тобою рядом - Макар Последович

Он приказал Толоконцеву поворачивать весь госпиталь на санях совсем в противоположную сторону. Когда Толоконцев попробовал возражать и говорил что-то про нарушение приказа Драпезы, Каравай нетерпеливо отрезал:

- Делайте, товарищ Толоконцев, что я приказываю. Разбираться будем после. Драпеза, видать, не знает, что делается вокруг. Иначе бы он не полез в бой, который ему навязали немцы.

Обстановка возле горы Высокой и в самом деле менялась с каждой минутой. Напуганные неожиданным ударом вихоревских конников, гитлеровцы сперва растерялись и бросились наутек. Но это была лишь незначительная часть тех сил, какие гаулейтер направил против партизан. Разведка Каравая донесла, что на ближайшую железнодорожную станцию прибыл и начал разгружаться еще один эшелон с танками и бронетранспортерами. В исключительных случаях наместник Гитлера мог задержать даже полевые части, которые ехали на фронт, и бросить их против партизан. Решившись принять бой, Драпеза с Песенком не учли одного решающего факта - своих боеприпасов. Их могло хватить только на один-другой молниеносный налет, на одну-две засады, но не на затяжную оборону против хорошо вооруженных армейских частей. Кроме того, Драпеза и Песенко должны были взвесить и политические мотивы, которыми руководились оккупанты: ни в коем случае не прощать партизанам уничтожения барановического окружного начальства. Ведь то, что произошло с Фридрихом Фенсом, могло случиться и с самим гаулейтером! Это Каравай понимал уж по одному тому, в какой слепой ярости, не обращая внимания на тяжелые потери, гитлеровцы лезли на гору Высокую, засыпали лес авиабомбами. Теперь они ничего не пожалеют, чтоб отрезать скованные неожиданным ударом силы Драпезы от основного партизанского района и уничтожить их до последнего бойца.

Драпеза по своей неопытности пошел на то, чего ни в коем случае не позволил бы себе такой опытный подполковник и партизан, как Корницкий. Каравай и по сегодняшний день гордился, что долгие годы воевал рядом с этим человеком.

"Что они с тобою сделали, Антоша!" - с болью в сердце подумал Каравай.

Грохот боя отдалялся и стихал. Вместе с этим уменьшалась и опасность. Яков Петрович крикнул передовому вознице, чтоб ехал медленнее. Сидя рядом с Корницким, Толоконцев старался прикрыть и заслонить собою его лицо от снега и упругих ветвей орешника, которые нависали над лесной дорогой. Могучие лесные дебри раскрывали перед народными мстителями свои недра, чтоб грудью прикрыть их от ворога, согреть и наделить их новыми силами для дальнейшей упорной борьбы.

Как любил лес Антон Софронович! Как сердился, когда кто-нибудь так просто, забавы ради, срезал хоть хлыстик или ветку, чтоб помахать им в воздухе, а после бросить под ноги.

- Ты понимаешь, что ты натворил? - кричал он. - Это ж целое дерево ты сгубил: бревно людям на хату, доски на стол, на шкаф, на забор, чтоб свиньи не лазили в твой огород и не рылись там.

"Ну, уж и доски, товарищ командир, из такого-то прутика!.."

"А ты, здоровенный, из чего вырос? Когда-то небось и глядеть было не на что, одним мизинчиком тебя подымали. А теперь вот ходишь и земля под тобою прогибается. Ведь вырастили тебя родители, выпоили, выкормили, от болезней разных вылечивали. Дерево - то же самое живое творение, любит ласку и уход, а ты чиркнул ножиком, и твоим внукам, может, придется через таких, как ты, привозить сюда материал за тысячи километров..."

Безучастным, казалось партизанам, был теперь Антон Корницкий ко всему окружающему. Он то болезненно морщился и стонал, когда сани дергались на древесных кореньях, то надолго закрывал веки и тяжко дышал полуоткрытым ртом...

Скорее бы доехать до безопасного места и хорошенько осмотреть левую руку. У Якова Петровича была надежда, что ее еще можно спасти. Какой бы сильный ни был человек, но без рук он беспомощен, как малое дитя...

Видно, это же самое волновало и Кастуся Мелешка. Подсев на сани, он тихо спросил у хирурга:

- Что вы думаете делать с левой, товарищ Толоконцев?

- Приедем - посмотрим, - неопределенно сказал в ответ хирург. - Чтоб сохранить жизнь командира, необходима ампутация. Лечение изувеченной кисти связано с большим риском для жизни.

- А вы попробуйте ее вылечить, - в голосе Мелешки Толоконцев услышал не только просьбу, но и требование, даже приказ. - Не выбирайте легких решений, когда дело идет о дальнейшей судьбе человека.

"ПРИСТУПИЛ К ИСПОЛНЕНИЮ ОБЯЗАННОСТЕЙ"

Миновали дни и недели. С юга повеяли теплые полуденные ветры, солнце все выше и выше поднималось над землею. Начал оседать и таять снег. Со старых токовищ к партизанским землянкам доносились по утрам весенние песни тетеревов. Уже набрякли от весеннего сока почки на деревьях. Антон Софронович все еще лежал в госпитале. Медленно, очень медленно заживали его раны. Но чем дальше отходил в прошлое ужасный взрыв, тем беспокойнее становилось на сердце у Корницкого.

- Отвоевался наш командир! - услышал он однажды беседу двух партизан. - Ведь столько лет человек не выпускал из рук оружия, и тут на тебе, в один момент его вырвали вместе с руками. Он теперь уже и не солдат и не работник...

Да, какой уж из тебя солдат или работник! Ты даже не можешь сам одеться, не можешь сам открыть дверей, не можешь сам поесть. Тебя люди вынуждены кормить с ложечки!

Таким, как он, сразу подают команду выйти из строя, исключают из списков бойцов, военкомат навсегда снимает с учета. Ведь человеку, который не может держать оружия, нечего делать в армии. Про то, чем такому инвалиду можно заниматься, когда наступят мирные дни, Антон Софронович еще не думал. Временами ему казалось, что все это лишь кошмарный сон, который, стоит только проснуться, сразу исчезнет. Исчезнут с рук эти надоевшие бинты, а из глаз - госпитальная землянка, доктор, сестры...

И они исчезали от неистребимой жажды Корницкого жить и действовать. Правая его рука снова крепко сжимала пистолет. Вокруг рвалось вверх зеленоватое пламя взрывов, один за другим валились в черную прорву вагоны с жандармами, эсэсовцами, чтоб выученные ими собаки-овчарки уже никогда не душили детей за горло.

А то возвращался он домой из очередного боевого задания и хватал на руки Надейку и Анечку. Одну на правую, другую на левую руку. Дочки весело щебетали, как те ласточки, и приникали к нему...

Какое счастье для солдата вернуться после трудного похода в милый сердцу родной угол, где его ждут! Каким ласковым теплом светятся глаза родных, дорогих тебе людей! Тогда и у тебя самого столько радости, что ее, кажется, хватит на весь мир...

Но вот что-то с грохотом валится на пол, и сразу исчезает из глаз Корницкого все, чем он жил и дышал. Это был только сон! Больной его сосед поднимает с полу упавший костыль, чтоб выйти из землянки. В окна заглядывало утро. Вокруг начинали шевелиться на нарах раненые партизаны, большинство которых скоро выпишется, чтоб снова стать в боевой строй. И когда на землю опустится ночная тьма, они будут подползать к вражеским дотам, к мостам, железнодорожному полотну, подбираться с гранатой к окнам вражеской казармы. Будут жить и бороться.

Партизаны Корницкого приходили и приезжали за многие километры, чтоб проведать своего тяжелораненого командира. По временам в госпитальной землянке появлялись Кастусь Мелешко и Хусто Лопес. Они рассказывали о делах в отряде, советовались с ним насчет очередной боевой операции. Корницкий оживлялся. Просил, чтоб перед ним клали военную карту, и давал совет, с какой стороны лучше подобраться к врагу.

- Наиважнейшая задача отряда - наносить фашистам самые сильные удары. Чем больше мы уничтожим гитлеровцев здесь, тем меньше их будет тогда на фронте. Это - заповедь для каждого партизана. И смотрите, чтоб разведка действовала по-людски. Без нее партизан - беспомощный, слепой человек. Нащупывайте и держите постоянную связь с надежными людьми, которые есть в гарнизонах. Пускай они следят за каждым шагом врага, заранее предупреждают о его планах и намерениях. Всеми средствами приближайте день освобождения родной земли от фашистских головорезов!

Он увлекался сам и увлекал всех, кто его слушал. Яков Петрович, который заставал возле постели Корницкого такое военное совещание, сперва возмущался. Он даже запретил кого-либо из посторонних впускать в госпиталь без его специального разрешения. Но эти слова входили посетителям в одно ухо и сразу же вылетали в другое.

Правда, доктор заметил и другое. Корницкий после таких встреч становился как-то веселее, его глаза оживленно блестели. Казалось, что от этого скорее начали заживать раны. И однажды утром, после очередной перевязки, Корницкий решительно заявил Толоконцеву:

- Яков Петрович, выпишите меня из вашего ведомства.

Толоконцеву показалось, что его больной бредит.

- Как это - выписать? - спросил он, со страхом поглядывая на Корницкого. - Куда? Зачем?