С тобою рядом - Макар Последович

- Я уже смотрела, Полиночка, - развертывая бумаги, заговорила Виктория Аркадьевна. - Каравай поседеет от зависти, когда увидит вашу дачу.

Они склонились над ватманом, но в эту минуту в передней раздались два протяжных звонка.

С криком "Татка!" выскочили Надейка с Анечкой и бросились в переднюю. Оттуда снова послышались возбужденные голоса: "Татка, татка!", и команда Корницкого: "Сми-ир-рна! Шагом ар-рш!" Из передней вышли, маршируя и счастливо смеясь, Анечка, за нею Надейка, а за Надейкой Корницкий.

Анечка, захваченная игрою, промаршировала вокруг стола. Корницкий около входных дверей тронул рукою Надейку и шепнул ей, чтоб она пряталась вслед за ним. Они исчезают в передней. Анечка спохватилась, когда в комнате, кроме матери и гостей, уже никого не было. Она кинулась в спальню, стала искать под кроватями, побежала потом в кабинет, оттуда в кухню. И там - никого! Тогда Анечка бросилась в ванную комнату. Корницкий и Надейка тем временем хоронились за раскрытыми в прихожую дверями.

Надейка спросила заговорщицким голосом у отца, так, чтобы никто не услышал:

- Прочитали наше заявление?

- Прочитали... Ехать...

- Ух, какие знающие люди в обкоме!

Послышались шаги, Корницкий и Надейка спохватились, когда Полина Федоровна заглянула в ванную. Они с невинным видом направились ей навстречу.

- Как тебе не стыдно, Антон, - промолвила Полина Федоровна. Лазаревич давно тебя ожидает. Ты даже не поздоровался ни с ним, ни с Викторией Аркадьевной.

- Ну что ж, подавай меня своему Лазаревичу, - ответил Антон Софронович, идя с Полиной Федоровной в столовую. - Я стану послушным хлопчиком.

В столовой Лазаревич уже сам раскладывал свертки ватмана. Пожав поданную Корницким левую руку, предложил:

- Будьте любезны, взгляните на этот лист.

- Ого! Замечательный особняк.

- Его можно построить и тут и на Черноморском побережье. Вот первый этаж. Передняя, гостиная, кухня, ванная комната, столовая, спальня. Ваш рабочий кабинет будет на втором этаже. Там же, рядом, комната отдыха.

- А тут что?

- Гараж. Надо надеяться, что земельным участком вас не обидят. Вот эту часть засадим фруктовыми деревьями. Тут, если захотите, будет виноградник. Погреб я спланировал под гаражом... как у полковника Курицына.

- Как у Курицына... А конюшню вы не предусмотрели?

Полина Федоровна недоуменно поглядела на мужа: шутит он или говорит серьезно?

- Простите, но Полина Федоровна ничего не говорила про конюшню.

Корницкий вопросительно посмотрел на жену. Та заметила в глазах его задиристый недобрый огонек.

- Скажите, товарищ Лазаревич, а коровник, голов так на сто пятьдесят, вы можете спроектировать?

- Антон! - с ужасом в глазах сказала Полина Федоровна.

- С подвесными путями, с автопоилками и силосной башней? А-а?

- Вы шутите, Антон Софронович?

- Нет!

- Антон! - со злостью крикнула Полина Федоровна. - Ты снова берешься за свое!

- Это ты цепляешься за свое, - уже не сдерживаясь, крикнул Антон Софронович. - Чего ты морочишь людям голову? Кому все это надо, если мы едем в Пышковичи?

- Ездил ты без меня в Испанию, в гитлеровский тыл! Мне к твоим затеям не привыкать...

- Я туда ездил временно. В родную деревню мы поедем навсегда.

- Ты одурел? С твоим здоровьем? Губить детей...

- И там живут дети...

Лазаревич быстро встал:

- Вы извините, но мне пора идти... Я забегу завтра... Вы остаетесь, Виктория Аркадьевна?

- Нет. Пойдем вместе.

Полина Федоровна проводила их. Вошла Надейка. Она, наверно, все слышала. Приникая к отцу, промолвила, заглядывая ему в глаза:

- И я, татка, поеду с тобой!

Корницкий, ласково гладя ей голову, сказал задумчиво:

- Милая моя! Пока я один поеду. Вы все приедете немного позже.

В РОДНУЮ ДЕРЕВНЮ

Попутная машина довезла Корницкого с железнодорожной станции до райцентра.

Кое-где виднелись голые печи, были сборные домики. Возле одного из них шофер возился с мотором старого трофейното "оппеля". Мотор работал с перебоями, постреливал. Антон Софронович спросил у шофера, где райком партии. Шофер, внимательно осмотрев Корницкого, молча кивнул на двери домика. Антон Софроновйч решительно ступил на крыльцо.

В кабинете секретаря сидел Евгений Данилович Драпеза. Увидав Корницкого, он встал из-за стола и двинулся навстречу.

- Антон Софронович!

Они обнялись и поцеловались. Корницкому казалось, что одежда Драпезы еще попахивает дымом партизанских костров. Глаза Корницкого заблестели, а на губах появилась широкая и теплая улыбка.

- Ну, рассказывай, Данилыч, где теперь наши гайдамаки?

- Где-то далеко на западе, Антон Софронович. Присоединились к гвардейской части и двинулись вперед. А меня, видишь, покинули тут.

- Слышал в обкоме. Ну и как, товарищ секретарь райкома?

- Трудно, Антон Софронович! Кругом, видишь, пустыня Сахара. Людей мало.

- А я, Данилыч? Возьмешь меня на учет?

- С дорогой душой. Могу хоть сегодня уступить свое место. Надолго к нам?

- Насовсем.

- Как - насовсем?

- А вот гляди, - доставая из кармана кителя и подавая Драпезе бумажку, проговорил Корницкий.

- Ого! Авторитетная организация. Но это ж, Софронович, невозможно!.. Ты видел свои Пышковичи?

- Нет еще. А что?

- Ни одной хаты, ни одного хлева! На всю деревню остался один петух. Да и тот, видишь, какой-то ненормальный.

- А что?

- Кого ни встретит - клевать кидается. И старается, подлюга, как раз в глаз нацелить.

- А люди там есть?

- Люди-то есть, но им, как и всюду, не к чему руки приложить. Послали мы туда председателем, если знаешь, Ефима Лопыря. Он в бригаде Иванова командовал хозяйственным взводом.

- Ну и что?

- Ну и ничего.

- Скверно, если ничего. Ты меня подкинешь в родную деревню?

- Хоть сейчас. Но, может, ты голодный? Зайдем ко мне подкрепимся. А-а?

- Благодарю. Я подзакусил на станции.

Потрескивая и постреливая мотором, "оппель" въехал в Пышковичи. Корницкий, который сидел рядом с шофером, видел повсюду давно знакомую ему картину: обуглившиеся в пожарах деревья, землянки, среди которых то тут, то там невесело торчали на пепелищах печи.

Посреди улицы подросток в лихо сдвинутой на один бок пилотке дразнил прутиком рыжего петуха. Петух старался, минуя прутик, подскочить и клюнуть хлопца. Услышав треск мотора, хлопец выпрямился и, заинтересованный, подался к машине, откуда вылезли Корницкий и Драпеза. За хлопцем, пригнув голову, гнался петух. Хлопец, не оглядываясь, отбивался от него ногой.

- Здорово, земляк! - весело сказал Корницкий. - Как тебя зовут?

Глаза хлопца были с восхищением устремлены на Золотую Звезду Корницкого.

- Костик, - ответил он. - А вы - дядька Антон?

- Глаз у тебя партизанский. Не Таисин ли ты сын?

- Да.

- Мать жива, здорова?

- Да.

- Ты Лопыря не видал? - спросил Драпеза.

- Лопырь дома, - отбиваясь от петуха, ответил Костик. - Празднует победу над немцами.

- Крикни его сюда.

Костик бегом кинулся к Лопыревой землянке. Здоровенный, небритый, потный от выпитой горилки, Лопырь сидел вместе с гостями за столом. На столе миски с едой, бутылки, стаканы. Гости, стараясь не обидеть хозяина, делали вид, что с интересом слушали, как он говорил:

- Немцы сюды во, а мы во туды. Немцы туды, а мы сюды. И во им. Трясовица в нос. Понял, Карп?

- Чтоб тебя утки затоптали! - воскликнул тоненьким голоском старик. Понял.

- А ты говоришь - хозяйственный взвод. Мы, брат, кормили и поили целую бригаду. Дисциплинка!

ЗЕМЛЯНКИ - ВМЕСТО ДОМОВ

Правду говоря, Драпеза не твердо верил, что Корницкий навсегда приехал в Пышковичи.

"Подполковник в отставке, Герой Советского Союза, человек вполне обеспеченный, как он мог броситься бездумно на такую почти каторжную работу? Как он может смотреть за другими, если сам нуждается в присмотре? Тут что-то не так!" - думал Евгений Данилович, время от времени поглядывая на Корницкого. Взгляд секретаря райкома помимо воли останавливался то на пустом правом рукаве офицерского кителя Корницкого, то следил за движением покалеченной взрывом левой руки... А Ефима Лопыря подпольный райком еще за месяц до освобождения решил рекомендовать председателем "Партизана". У Лопыря и руки и ноги остались целыми. Ни разу ни одна пуля не царапнула. От головы до пят весь здоровый, как бык, и не такой уж, как говорится, дурак. Один был у Лопыря недостаток: немножко увлекался выпивкой. Известно, совсем святых, которые бы в рот не брали этой заразы, нет на свете. Но во всем надо знать меру! При случае, если есть к тому важная причина! Правда, Лопырь такие причины находил быстро. Сегодня - удачная добыча ценной соли для отряда, завтра - удавшаяся операция по разгрому фашистского гарнизона либо уничтожение железнодорожного моста. Почему ж не выпить! Говорят, что итальянцы и французы и за стол не сядут, если на нем не стоит кувшин вина. А мы чем хуже? Мы, которые лупим гитлеровцев и в хвост и в гриву! Вот только покончим с войною, тогда у нас начнется всеобщий банкет... Правда, на том заседании райкома, еще в лесу, Лопыря предупреждали, что стежка, по какой он идет, довольно скользкая: на ней можно не только бока себе набить, но и голову сломать легко.