Луи де Фюнес: Не говорите обо мне слишком много, дети мои! - Патрик де Фюнес

— Ремесло-то он знает туго… С Андре (Бурвилем) получилось бы лучше, но с ним я, пожалуй, сыграю роль по-другому.

Монтан тщательно отделывал каждую деталь своей игры. Хотя у них были разные взгляды на жизнь и на профессию, я не замечал, чтобы отец как-то страдал от этих различий. Они уважали друг друга. Дуэта Фюнес — Бурвиль больше не было, но этот новый союз вполне удался, хотя и не привел к рождению крепкой дружбы.

Мама, Патрик и я неизменно поощряли эксперименты отца, нам хотелось, чтобы он снимался с разными актерами и у новых режиссеров. Но это не всегда удавалось, ибо он не любил иметь дело с незнакомцами, явно предпочитая партнеров, которых хорошо знал.

После того как гасли студийные прожектора, Алиса Саприч по-прежнему считала себя главной камеристкой королевы Испании. У нее не было ничего общего с принцессой, описанной Сен-Симоном, который говорил о ее исполненной достоинства и скромности походке.

Саприч сердилась, считая, что в «Мании величия» выглядит смешно. Родители раза два приглашали ее за свой стол, чтобы развлечь. Потом она стала подсаживаться к ним без приглашения. К ней присоединялся один молодой человек, на следующий день — другой… Отцу было неловко, и он покончил с этим вынужденным приглашением. Так он заполучил еще одного врага, который станет болтать о нем, что он отвратительный и жадный человек.

На съемках родители подружились с доном Хаиме де Мора. Испанский гранд в фильме, и в жизни тоже: он был братом королевы Фабиолы, супруги короля Бельгии Бодуэна. Он уговаривал отца заняться своей генеалогией, считая, что его фамилия принадлежит к высшей знати. Но тому было на это совершенно наплевать, и он только из вежливости не признавался, что чувствует себя чужим в стране предков. Зная наизусть генеалогию мамы, отец ни разу не проявил любопытства в отношении собственной. На этой стадии своей жизни он не желал быть Актером с большой буквы. Сознавая, что популярность изолирует, отец предпочитал общество людей, которые рассказывали ему о своей повседневной жизни.

14. Жерар Ури

В Париже Жерар Ури был нашим соседом. Он жил со своей матерью по другую сторону парка Монсо. Родителям достаточно было пересечь парк, чтобы найти его в закусочной на площади Терн. Мишель Морган присоединялась к ним только за ужином. Она не жила с Жераром, очень держалась за свою независимость. Намучившись с Анри Видалем, который с юных лет пристрастился к наркотикам, не без участия женщины много старше, стремившейся тем самым привязать его к себе, она и слышать не желала слова «свадьба». Брак испортил ей жизнь. Неизменно очаровательная, Мишель обладала настоящим парижским шиком, без малейшей тени жеманства. Я часто присоединялся к ним во время обеда, наслаждаясь их остроумной беседой.

После выхода «Разини» отец осознал, что стал публичным человеком. Он понимал, что его свобода передвижения будет отныне сокращаться, как шагреневая кожа. «Какой же я глупец, что не взял, как Бурвиль или Габен, псевдоним!» — ворчал он.

Журналисты осаждали его и часто искажали сказанное им. Другие, соперничая в недоброжелательности, использовали эти писания, в общем шла цепная реакция. В результате возникали самые абсурдные легенды. В то же время в доме неожиданно возникали из небытия давно пропавшие старые знакомые.

— Если завтра мой фильм провалится или я сломаю ногу и не смогу сниматься, эти люди и не вспомнят обо мне. Они повернутся ко мне спиной, — заявлял он со своей неумолимой логикой.

Письма со всякого рода предложениями и просьбами сыпались на него, как из рога изобилия. Их тщательно укладывали по порядку в красную папку.

— Кто знает, что может случиться завтра! — повторял отец.

Одно письмо буквально ошарашило его своим бесстыдством. В нем говорилось: «Месье, вы подарили жене замок. Я тоже хочу сделать подарок своей супруге: пришлите мне двести тысяч франков, пожалуйста!»

Так поднимался занавес над человеческой комедией.

Жерар Ури чувствовал себя вольготно в этом мире. Обладая незлобивым умом, он культивировал искусство жить со вкусом, не выставляя себя напоказ. Портрет Регента[17], написанный Сен-Симоном, вполне подходил и к нему: «Слушая его, можно было ошибочно решить, что это весьма начитанный человек. На самом деле он лишь пробегал тексты. Но, обладая удивительной памятью, не забывал ни факты, ни имена, ни даты, которыми затем пользовался весьма кстати. Любитель поговорить, он так и сыпал остроумными словечками или репликами… Ничуть не навязываясь, он умел с каждым находить общий язык и тем самым вести себя в обществе совершенно непринужденно». Жерар стал нашим лучшим советчиком в мире, кишевшем акулами.

Едва встав с постели, отец звонил ему и наверняка не раз будил. Ему надо было узнать, с кем он ужинал накануне, в каком ресторане, какие блюда заказывал и во сколько это обошлось! Из своей комнаты я слышал взрывы смеха, прерывавшегося восклицаниями: «Подумать только! Только подумать!»

— Жерар умеет жить, как никто другой, дети мои, — говорил он нам. — Если он отправляется куда-нибудь, можете быть уверены, что это приличное место.

Жерар понял, что отец не любит говорить на «профессиональные темы». Кинематографические танцы ему были не интересны. Поэтому Жерар лишь изредка приглашал его к себе в компанию с актерами или режиссерами, понимая, что их банальные разговоры могли ему лишь наскучить. Но на встречу с Андре Мальро отец согласился сразу.

Я тогда был в Тунисе и, к сожалению, не смог присутствовать на их ужине у Жерара в сугубо неофициальной обстановке. Отец с удовольствием рассказывал мне потом об этом. Мальро только что прибыл из Коломбе-ле-дёз-Эглиз, где попрощался с умершим генералом де Голлем. Великий писатель произнес при этом с только ему присущим мастерством длиннющий монолог. По его словам, мадам де Голль велела завинтить гроб до приезда президента Помпиду. «Ну, нет! — произнесла она. — Он не увидит его мертвым!»

Размахивая руками, отец демонстрировал, как Мальро изображал кота генерала, который то забирался под катафалк, то исчезал. Пораженный услышанным, отец забывал есть, тогда как писатель ни на минуту не терял из виду ни свою тарелку, ни бокал, который опорожнял перед каждой новой фразой. Его нос начал опасно нависать над столом, погрузившись наконец в остатки голубя… Покатываясь от смеха, Мишель Морган и мама поспешили удалиться, чтобы привести себя в порядок.

— В американских фильмах каждый план отменно выстроен, — говорил мне отец. — Массовка состоит из профессиональных актеров, специально отобранных для эпизода. Каждая минута съемки представляет настоящее зрелище. Когда я смотрю шоу Дэнни Кея, я отдаю себе отчет, сколько труда было затрачено на написание сценария. А ведь это всего лишь телевизионный спектакль!