Бог Хаоса - Рейчел Кейн

— Думаешь, это не та книга? — спросил Шейн.

— Скорее всего, нет.

Она попыталась раздвинуть страницы и разглядеть шрифт. Удалось увидеть лишь, что книга рукописная и бумага выглядит относительно старой. Странно. Понюхав ее, Клер почувствовала запах химикалий.

Ее действия вызывали у Шейна одновременно и неприятие, и восхищение.

— Что ты делаешь?

— Думаю, бумагу реставрировали, — ответила она, — Как обычно поступают с дорогими старыми книгами и рукописями. Иногда с комиксами. Покрывают бумагу химическим составом, замедляющим процесс старения и возвращающим ей белый цвет.

— Я потрясен, — соврал Шейн. — Дай-ка сюда.

Он выдернул книгу из ее рук и положил на другую сторону кровати. И обнял Клер. Их тела сплелись, и каким-то образом оказалось, что он распростерся на постели, а она растянулась на нем, так неуклюже, что даже начала соскальзывать, но он удержал ее.

— Ох! Мы не должны...— промурлыкала она.

— Это точно.

— Тогда ты должен...

— Да, должен.

Однако никто из них не двинулся с места. Они просто глядели друг на друга, а потом, очень медленно, она опустила голову, и их губы слились.

Теплый, сладкий, восхитительный поцелуй длился, казалось, целую вечность, но в то же время закончился слишком быстро. Руки Шейна заскользили вдоль ее боков и по спине, обхватили влажные волосы, и последовал новый, еще более глубокий и многообещающий поцелуй.

— Все, стоп-сигнал, — пробормотал он, но не отпустил ее.

Их бедра разделяло не больше половины дюйма. Клер ощущала, как напряженно дрожит от возбуждения ее тело, пульс громко бился в запястьях и висках, откуда-то изнутри разливалось тепло, похожее на свет.

— Все в порядке, — сказала она. — Клянусь. Поверь мне.

— Эй, разве не я должен это решать?

— Теперь нет.

Эти поцелуи были наградой после долгого, трудного, ужасающего дня борьбы за выживание. Тепло Шейна обволакивало Клер; казалось, она на лунном луче медленно уплывает в небеса. Она скинула туфли и, не раздеваясь, забралась под одеяло. Шейн заколебался.

— Поверь мне, — повторила она, — И можешь не снимать одежду.

Они уже бывали в такой ситуации, но сейчас она почему-то казалась более... интимной. Клер прижалась к Шейну под одеялом, и он обнял ее. Мгновенное ощущение жара.

Чувствуя дыхание Шейна на затылке, она попыталась сосредоточиться на своих добрых намерениях, но тут его губы заскользили по ее коже.

— Знаешь, ты убиваешь меня, — пробормотал он.

— Ничего подобного.

— В этом отношении ты должна доверять мне, — Он вздохнул, и по ее телу пробежала дрожь, — До сих пор не верю, что ты притащила сюда Монику.

— Ох, перестань! Ты и сам не бросил бы ее там, совсем одну. Я хорошо знаю тебя. Даже такая скверная, какая она есть...

— Сатанинская инкарнация зла?

— Пусть так, но я не представляю, чтобы ты бросил ее на растерзание... им, — Клер повернулась лицом к нему, отчего одеяло сбилось.

— Что дальше с нами будет, знаешь?

— Я похожа на чокнутую Миранду с ее предсказаниями? Нет, не знаю. Мне известно одно: когда мы встанем завтра утром, вампиры либо вернутся, либо нет. И тогда нам придется решать, что делать дальше.

— Может, ничего не станем делать. Просто подождем.

— И еще я кое-что понял, Клер: нельзя даже на день задерживаться в одном месте. Нужно все время перемещаться — в правильном направлении или нет, не важно. Главное — двигаться. Все меняется каждое мгновение.

Она внимательно вгляделась в его лицо.

— Твой папа сейчас здесь?

Он состроил гримасу.

— Честно? Понятия не имею, но... Я бы не удивился. Он уже наверняка вычислил, что сейчас самое время вернуться в город и захватить власть. И этот парень Манетти ведет себя так, будто за всеми его действиями стоит отец.

— Но если он захватит власть, что будет с Майклом? С Мирнином? С любым другим вампиром в городе?

— Неужели тебе нужно объяснять?

Клер покачала головой.

— Он прикажет людям убить всех вампиров, а потом займется Морреллами и теми, кто, по его представлениям, в ответе за случившееся с твоими родными. Правильно?

Шейн вздохнул.

— Скорее всего.

— И ты все это допустишь.

— Я этого не говорил.

— Но и обратного тоже не говорил. Только не надо уверять меня, как все сложно, потому что это не так. Либо ты отстаиваешь что-то, либо все принимаешь без сопротивления. Ты сам однажды сказал это — и был прав. — Клер удобнее устроилась в его объятиях, — Шейн, тогда ты все сделал правильно. Поступи так и сейчас.

Он провел пальцем по ее щеке, по губам, и в его глазах появилось такое выражение, какого она никогда прежде не видела.

— Во всем этом чокнутом городе ты единственная, кто всегда поступает правильно, на мой взгляд, — прошептал он. — Я люблю тебя, Клер. — Его лицо исказилось, но всего на мгновение. — Ушам своим не верю, что и впрямь говорю это, но так оно и есть. Я люблю тебя.

Он продолжал говорить, его губы шевелились, но единственное, что она слышала, что эхом отдавалось в сознании, словно звон огромного медного колокола, были слова «я люблю тебя».

Казалось, это признание и его самого застало врасплох — не в плохом смысле, нет; скорее, как если бы до этого мгновения он не отдавал себе отчета в собственных чувствах.

Ощущение было такое, словно она никогда на самом деле не видела его прежде, и он был прекрасен. Прекраснее любого мужчины, которого она когда-либо встречала за всю свою жизнь.

Она остановила поток его слов поцелуем. Точнее, поцелуями. Очень долгими. И когда он наконец отодвинулся от нее — не слишком далеко, — в его взгляде светилось всепоглощающее неудовлетворенное желание.

И Клер это нравилось.

— Я люблю тебя, — повторил он и поцеловал Клер таким долгим поцелуем, что у нее перехватило дыхание.

В этом поцелуе было больше, чем когда-либо, и страсти, и настойчивости, и... всего. Как будто прилив подхватил ее и уносил прочь; она подумала, что это было бы прекрасно — если бы она никогда больше не коснулась берега, если бы так и плавала бесконечно в этой красоте, если бы даже утонула в ней.

«Стоп-сигнал! — пронеслось в ее сознании. — Остановись! Стоп-сигнал! Что ты делаешь?»

И ей немедленно захотелось заглушить этот внутренний голос.

— Я тоже люблю тебя, — прошептала она дрожащим голосом и прижала к его груди дрожащие руки. Его мышцы были напряжены под мягкой тенниской, грудь вздымалась и опускалась в такт дыханию, — Я готова на все ради тебя.

Она рассчитывала, что эти слова послужат для него стимулом, однако они, напротив, пробудили в нем разум. Он удивленно уставился на нее.