Больница в Гоблинском переулке - Наталья Шнейдер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мужчина, который хочет провести тур вальса, открывающего сегодняшний бал, с дамой по своему выбору, должен заплатить за это! Начальная ставка – серебряная монета.
– Предлагаю внести небольшие изменения в правила! – раздался звонкий женский голос.
Он, будто звон колокольчика, привлек внимание гостей. Я обернулась и увидела молодую темноволосую женщину. Несмотря на нежное лицо, в гостье с самого первого момента ощущался характер. Она была не столько красива, сколько уверена в себе. Хотя хороша собой, этого не отнять. Незнакомка вошла в зал в сопровождении мэра, но уже обогнала его на несколько шагов.
– Какие изменения? – удивилась монна Озис, близоруко сощурившись на гостью: она, видно, никак не могла взять в толк, кто эта дама.
– Я тоже буду участвовать в аукционе. Моя ставка – пятьдесят монет золотом.
Все ахнули. Неслыханная сумма! Но даже она не настолько шокировала гостей, как следующая фраза из уст незнакомки:
– Пятьдесят монет золотом за танец с мэтром Ланселотом Даттоном.
Я, как и многие, уставилась на мэтра Ланселота. Он же глядел на гостью так, будто увидел привидение. Он сделался белее бумаги, в лице ни кровинки. Я испугалась, не понимая, что происходит, и тоже, кажется, побледнела.
– Какой скандал, – прошептали за моей спиной.
Молодой голос подхихикнул:
– Выкупили нашего красавчика, будто какую-то девицу!
*** 32 ***
Сердце колотилось как бешеное, в ушах шумело, и весь мир, казалось, сузился до одного лица.
– Разрешите вам представить, дамы и господа. Наша столичная гостья, баронесса Карина Райт, – пробился в сознание голос мэра.
Карина. Пять лет назад она была хороша. Сейчас – ослепительна. На смену очарованию юности пришла уверенная в себе красота расцветшей женственности.
Ланс растянул непослушные губы в улыбке.
– Монна Райт, не чаял увидеть вас здесь.
– А я, напротив, предвкушала встречу.
Лицо изменилось, а голос – нет. Все тот же серебристый колокольчик, что прозвенел тогда, в полумраке беседки, пригвоздив его к месту.
«Не зря говорят, на детях великих людей природа отдыхает. Его отец сумел вернуть величие древнему роду, но сам Ланс – лишь сын лорда-канцлера».
Сейчас на ее губах светская улыбка, но карие глаза пышут ненавистью. Ненавистью, которая заставила нарушить все приличия. Поставить на танец, словно это она – мужчина, а он – девица с заполненной бальной книжечкой.
«Бедняга Ланс! – Смешок человека, которого он считал лучшим другом. – А он так в тебя влюблен!»
– Но я сам участвую в аукционе. – Ланс тоже умел изображать безмятежность. И практики у него, пожалуй, было побольше. – Моя ставка…
На самом деле он не намеревался ввязываться в подобные торги. Здесь была только одна девушка, которую он пригласил бы с удовольствием, а не потому, что, явившись на бал, кавалер обязан танцевать, чтобы дамы не скучали. Что до денег – без того от половины до трех четвертей расходов больницы Ланс оплачивал из собственных доходов. Но сейчас не вмешаться было нельзя. Что ж, придется считать это взносом в счет будущих периодов.
– …шестьдесят золотых…
Кого же пригласить? Ланс обвел взглядом зал. Ошарашенное лицо Грейс. Ее ни в коем случае нельзя впутывать! Изумление, азарт, предвкушение скандала на лицах прочих девиц. Кого он выберет за столь баснословную сумму? Нет, приглашать девушек нельзя: наблюдать за скандалом и оказаться в центре скандала – разные вещи, а Ланс не хотел бы невольно погубить чью-то репутацию. Пусть даже куколки Амели, испортившей настроение его помощнице.
Или, может, смолчать? Карина считает себя пострадавшей стороной – так пусть потешится? В конце концов, сам он куда больше приобрел, чем потерял тогда, хотя свет наверняка считает иначе.
…Скандализированные лица дам-благотворительниц. Вот оно! Дама, несгибаемая, как адмиральский линкор.
– …за право повести вальс с монной Озис.
Кто-то охнул, шепотки пробежали по залу и затихли. Веер в руке монны Озис на миг замер, уголки губ приподнялись.
– Вы высоко меня цените, мэтр.
– Кто, как не вы, заслужил право оказаться в центре сегодняшнего бала? Все мы знаем, сколь много вы делаете для города.
– Семьдесят пять золотых, – не унималась Карина. – Вальс с мэтром Даттоном.
Она никогда не умела проигрывать. Фамилия осталась прежней. Значит, замуж так и не вышла. Кто выплатил долги ее отца? Алан? Если бы он мог это сделать, не отдал бы ее…
– Сто. Монна Озис.
«И я буду ему верной женой. После свадьбы».
«Но пока – ты моя».
Шорох. Тихий стон. Ланс думал, ее холодность – лишь естественная для девушки стыдливость. А она просто любила другого.
Карина досадливо свернула веер.
– Ваша взяла.
Короткий поклон. Несколько шагов через притихший зал.
– Монна Озис, окажите мне честь.
Он бы хотел, чтобы его ладонь сейчас лежала на тонкой талии Грейс. Держать в руке девичью ручку, затянутую в перчатку. Хотя надо отдать партнерше должное – танцевала она великолепно. Что Ланс не преминул ей сообщить.
– Вы мне льстите, мэтр.
– Отнюдь. – Он улыбнулся. – Родись я лет на двадцать раньше, посоперничал бы с мэтром Озисом.
Лет на тридцать, не меньше. Но монна Озис рассмеялась, хлопнув его по плечу свернутым веером, который держала в левой руке.
– Льстец.
Еще одна улыбка, означающая, что оба понимают правила игры.
Наверное, он мог бы поступить по-другому тогда. Отложить свадьбу под благовидным предлогом, а потом, когда пройдет достаточно времени, объявить, что они расстаются «по обоюдному согласию». Не бить морду Алану. Наверное, мог бы… сейчас. Тогда по-другому Ланс не смог, и скандал вышел грандиозный. Даже вон до Свиного Копытца докатился.
– Кто эта дама, монна Райт? – полюбопытствовала монна Озис через несколько тактов.
– Мы учились на одном курсе. Одна из самых одаренных, подающих надежды целительниц. Карине предлагали остаться на кафедре хирургии, но она отказалась.
Сказала, что женщине трудно сделать научную карьеру в окружении мужчин. Нужно быть на голову выше, чтобы ее воспринимали хотя бы равной. Привела ли Карина истинную причину заставившую ее отказаться от места на кафедре? Можно ли было верить хоть одному ее слову? Впрочем, надо отдать ей должное – она никогда не говорила о любви. Но Ланс оказался рад обмануться, приписывая это все той же девичьей скромности.
– А потом я уехал из столицы и потерял ее из виду.
– Что ж, я спрошу у мэра. В конце концов, это его гостья.
– Конечно.
– А разве вам самому не любопытно, как она жила эти годы и почему появилась здесь? – лукаво прищурилась
