Надрез - Марк Раабе

«Но если я проснусь, – думает она, сжимая тонкий шприц, – мне понадобится оружие».

Глава 28

За серовато-зелеными засаленными шторами комнаты в гостинице «Цезарь» забрезжил рассвет. Через приоткрытые ставни в тридцать седьмой номер проникает приглушенный шум улицы.

Габриэль лежит на кровати и тщетно пытается обуздать свое нетерпение.

Наконец-то!

Наконец-то он напал на след.

Шесть дней назад он опустошил свою банковскую ячейку. Шесть дней он занимался расследованием, сбился с ног в поисках хоть какой-то зацепки, при этом скрываясь от полиции и стараясь не привлекать к себе внимания. Шесть дней он содрогался всякий раз, когда звонил новый мобильный, куда он вставил SIM-карту Лиз.

«Алло? Это Клара Виганд с TV2. Я хотела поговорить с госпожой Андерс. Это ее номер? Понимаю. Тогда передайте, пожалуйста, госпоже Андерс, чтобы она срочно связалась с доктором Бугом».

Затем очередной звонок: «Лиз? Привет, это я, Верена. Ты же собиралась… А-а, вот как… Вы не могли бы ей передать, чтобы она мне перезвонила? Ванесса Саттлер, я насчет той истории с Фосслером, она поймет. Есть кое-какие новости».

Еще через час: «Здравствуйте, я могу поговорить с Лиз Андерс? А-а, понятно. Когда я могу перезвонить? Это по поводу фон Браунсфельда, она же старика хорошо знает, вот я и хотел ее попросить, чтобы она организовала нам встречу».

Некоторые звонившие сразу вешали трубку, заслышав голос Габриэля, или извинялись, думая, что ошиблись номером.

Похититель молчал.

До вчерашнего вечера Габриэлю казалось, что он ходит по кругу, и чувство это было невыносимо.

Габриэль глубоко вздыхает, и испещренный мелкой пылью воздух проникает в его легкие. «Цезарь» – маленькая дешевая гостиница, тут не очень чисто и нет роскоши, зато она неприметная. Узкое безыскусное здание шестидесятых годов, втиснувшееся в одну из многочисленных проплешин, которые проела в рядах домов в районе Берлин-Моабит Вторая мировая война, словно стыдилось своей сомнительной репутации и хотело и само укрыться, как прятались в нем его постояльцы.

Комната Габриэля, номер тридцать семь, находится на третьем этаже, в конце коридора. Стены коридора покрыты обшарпанным бежевым ковролином, в трех метрах от двери комнаты висит ярко-красный ящик со стареньким огнетушителем. Едва заселившись в гостиницу, Габриэль открыл ящик, просверлил в крышке небольшое отверстие и установил инфракрасную камеру.

– Ты что вытворяешь? – удивилась Лиз, когда он, приехав на Котениусштрассе, спрятал в коридоре ее дома крошечный пластиковый корпус инфракрасной камеры.

– Это меры предосторожности, – проворчал он.

Тогда Габриэль ночевал у нее в третий раз, и первые два раза едва вытерпел. Вначале Лиз просто закатила глаза, но ничего не сказала. Но затем, когда Габриэль перед сном наклеил себе на предплечье два электрода, на которые от камеры поступал сигнал, она уставилась на него, как на психа.

– О господи! Это то, что я думаю?

– Я понятия не имею, что ты там себе думаешь. – У Габриэля не было ни малейшего желания это обсуждать. – Электроды подключены к камере слежения в коридоре. Я же говорю, просто мера предосторожности.

– И что же эти электроды, собственно, делают? Что это за мера предосторожности такая?

– Да ничего особенного. Передают слабый электрический сигнал.

– Передают слабый электрический сигнал? То есть ты говоришь мне, что установил в коридоре сигнализацию, которая бьет тебя током всякий раз, когда кто-то подходит к моей двери?

– Слабеньким током. Этого достаточно, чтобы проснуться.

– Но… Разве нельзя было установить нормальную сигнализацию, которая пищит или что-то в этом роде?

– Слишком громко. Это любой услышит.

Лиз посмотрела на электроды, потом заглянула ему в глаза.

– Вот гадство! Я сплю с параноиком.

– Так, вот только не начинай. Это всего лишь…

– Нет, я бы поняла, если бы ты обвешался электродами для какой-нибудь сексуальной игры, ну, для стимуляции или что-то такое, – простонала она. – Я не против секс-игрушек. Но вот это…

Лицо Габриэля окаменело; свет лампы на прикроватном столике чертил на нем длинные тени.

«Вот это» уже целую вечность было его попутчиком. После выхода из психиатрической больницы он повсюду устанавливал инфракрасные датчики. Этот тип сигнализации был простым, эффективным, и все необходимое можно было купить в любом магазине электротоваров, да и стоили такие камеры недорого. «Вот это» было его сказочкой на ночь. Как в детстве он обожал сказки – невероятно интересные, полные опасностей, но всегда со счастливым концом, – так и теперь, во взрослой жизни, он знал, что всегда есть шанс на счастливый исход любой ситуации, но этот шанс может представиться только в том случае, если он сам об этом позаботится. А позаботиться он мог только в том случае, если будет вовремя предупрежден.

– Слушай, ну чего ты разошлась? – спросил Габриэль. – Это же и для твоей безопасности тоже.

– Плевать я хотела на свою безопасность! Последнее, чего мне могло бы захотеться, так это стать частью твоей паранойи.

– А ты тут при чем? Это же мое решение, как мне спать.

– А мое решение – с кем мне спать! – Ее глаза метали молнии, рыжие волосы топорщились во все стороны, точно медная проволока.

– Ну все, – сказал он и потянулся за сумкой.

«Скажи ей, Люк! – ликовал голос в его голове. – Скажи этой журналисточке, чтоб катилась ко всем чертям, ведьма!»

Но Габриэль ничего не сказал.

Он просто вышел из квартиры, хлопнув дверью. В тот же самый момент он понял, что уже слишком поздно для подобных эскапад, но ему потребовалось целых шесть недель, чтобы позвонить Лиз и оставить сообщение на ее автоответчике, пусть он и ненавидел автоответчики.

Он не стал просить прощения. Не такой он был человек. Он даже не показал ей, что сожалеет о своем поступке. Он просто убрал инфракрасный датчик из ее коридора, и Лиз ничего не сказала. Молчать было не в ее правилах, но она поняла, что, как другие мужчины боятся потерять работу, упасть с лестницы, оказаться несостоятельными в постели или выставить себя на посмешище, Габриэль боится чего-то незримого, чего-то, что может напасть на него из темноты, – внезапно, будто сам дьявол вдруг вытащил его имя из барабана для лотереи.

Следующие ночи на Котениусштрассе были беспокойными, тревожными. Без электродов на коже Габриэль постоянно вскидывался ото сна и вслушивался, что происходит в темноте. Но слышал он только дыхание Лиз, мерные вдохи и выдохи, точно звук морского прибоя.

Прошли месяцы, прежде чем он признался себе: именно благодаря этому звуку он спал на Котениусштрассе куда спокойнее и безмятежнее, чем где-либо еще. Иногда он все же просыпался ночью, и тогда его охватывало странное чувство, будто он в своей старой детской под голубым одеяльцем, а рядом в темноте посапывает Дэвид, и дыхание брата ровное, как у Лиз.

Габриэль проводит по лицу рукой, будто вместе с по́том стирал воспоминания.

Он смотрит на новый мобильный, в который вставил старую SIM-карту Лиз. На дисплее – 09: 18.

Пора идти.

В метро он смотрит в окно на стену туннеля. Мимо несутся бесцветные трубы и провода, тугие переплетения проводов – они тянутся бесконечно, и кажется, что они связывают этот город воедино.

Он думает о Лиз, о ее голосе, тонком и ломком. В последние дни он вновь и вновь прокручивает в голове их разговор.

«На меня… напали… Кровь… сколько тут… крови… Моя… голова…» – «Где ты?» – «В парке. Фридрихс…хайн… рядом с домом… за углом… Пожалуйста, мне так страшно…»

Лиз жестоко избили, это было понятно по ее голосу. Но почему? Похитители оглушают своих жертв, запирают их где-то, в конце концов убивают. Но какой смысл избивать жертву в самом начале?

Даже если похититель – психопат, одержимый жаждой мести, у него, очевидно, был план, который он готов воплотить до тринадцатого октября. Едва ли он стал бы рисковать, ведь от побоев Лиз могла умереть – и тогда его план с тринадцатым октября провалился бы. Так зачем эта бессмысленная жестокость? И почему Лиз сумела позвонить уже после того, как ее избили? Где в это время находился похититель?

Эти вопросы неотступно крутились в голове Габриэля, когда он обыскивал парк Фридрихсхайн и близлежащие к Котениусштрассе улицы. В конце концов он пришел на место, где был обнаружен труп Пита Мюнхмайера. Следы мела, которым полиция обвела тело, уже поблекли. Рядом с очертаниями трупа, на уровне горла, остались темные следы крови.

И чем дольше Габриэль стоял на этом месте, тем более странным казалось ему все случившееся. В газете «Берлинер Цайтунг» писали об этом происшествии, и там говорилось, что полиции удалось установить время смерти Пита Мюнхмайера – 00: 00, плюс-минус десять минут.