А жизнь идет... - Кнут Гамсун

Август обиделся:

— Если вы сомневаетесь в том, что это священная библия и божественные словеса, то я возьму у вас всю библию за те же пять крон, которые вы за неё заплатили.

Не оставалось ничего другого, как поступить именно так.

Правда, расход был колоссальный, библия ему совершенно не нужна, он даже не мог бы дать её взаймы. Но нужно было поддержать свой престиж.

Начальник телеграфа ткнул пальцем в книгу:

— О чём говорится в этом стихе?

— В этом стихе? О крещении. Да, об Иисусовом крещении.

Начальник телеграфа громко воскликнул:

— Тут? В самом начале? В Ветхом завете?

Августу очень не хотелось расставаться с пятью кронами, и он постарался выйти с честью из положения:

— Я плохо вижу в этих очках, никогда в них хорошо не видел, но это были единственные очки, которые мне удалось купить в то время. Я купил их на рынке в Ревеле, в стране, которая называется Эстонией. Там было множество других вещей, и я мог бы их купить. Но когда я увидел человека, продававшего очки, то пошёл к нему. Он был одет в поддёвку и подпоясан верёвкой, а на голове у него был котелок, хотя ноги были босы. Вы, вероятно, никогда не видали такого продавца.

Начальник телеграфа ждал, всё более и более волнуясь, и наконец, возмущённый, опять указал в книгу:

— Так, значит, в этом стихе говорится о крещении? о крещении Иисуса?

— Нет, я это не утверждаю, — отвечал Август. — Может быть, здесь идёт речь и о чём-нибудь другом. В школе я учился довольно сносно, и вообще — чего я только не знал! Но что вы хотите от старого человека? Сейчас я хорошенько протру свои очки и погляжу ещё раз. Но если у человека нет порядочных очков...

— Подождите немного! — попросил начальник телеграфа и бросился к аппарату, который всё стучал и стучал.

Август не стал ждать.

Август закончил свои разнообразные работы в усадьбе и опять мог посвятить себя постройке дороги. Напоследок ему пришлось показать редактору Давидсену автомобиль и снаружи и изнутри, и объяснить устройство мотора. Это послужило материалом для статьи в газете.

Кроме того, не обошлось и без людей, которые приходили к нему советоваться, просили его помощи и хотели воспользоваться его осведомлённостью. Так, например, двое из правления кино просили Августа покрыть цементом пол в зрительном зале. Он мог бы делать это вечерами, в свободное время. Но Август только головой покачал в ответ на такое предложение: он работал у консула и не мог принимать частные заказы от разных лиц из округи.

— Нет, нет, добрые люди, у меня и без того много обязанностей.

— Вот обида! — сказали члены правления. — Мы в таком затруднении: прежний пол прогнил окончательно.

Но занятой человек всё же нашёл время, чтобы сбегать ненадолго в Южную деревню. Был субботний вечер, погода летняя. Август начистил до блеска сапоги и нарядился в светлый полотняный костюм, купленный в сегельфосской лавке. Вместо пояса он повязал вокруг талии красный платок с бахромой. Он выглядел совсем чужестранцем, чего, вероятно, и хотел достичь. В кармане штанов позвякивала связка из восьми ключей, — это могло навести на мысль, что где-то у него имеются восемь запертых сундуков.

В доме у Тобиаса не было прежнего уюта, — всё мирское было изгнано из душ и умов семьи: проповедник вернулся исполнить своё призвание. И кто бы мог ожидать это от Тобиаса и его домашних! Ведь он был такой уравновешенный и дельный человек. Но проповедник, евангелист, произвёл на Тобиаса впечатление, мысли Тобиаса спутались, дело со святым духом оказалось крайне сложным, кончилось тем, что не только он сам и его жена, но и Корнелия отправились к Сегельфосскому водопаду и крестились в текучей воде. Кто бы мог это подумать!

Движение охватило всю деревню. Креститель до многих дотянулся своими длинными руками, он улавливал даже кое-кого из конфирмантов8, из детей школьного возраста, и заставлял их на собраниях свидетельствовать о своём обращении, стоя на коленях. А пока ещё рано было надеяться на осень и на более прохладную погоду, в крестильной воде всё ещё было пятнадцать градусов.

Но нечто всё-таки произошло: приехал проповедник, конкурент крестителю. Он остановился в Северной деревне и был только простым проповедником Нильсеном, без крещения и прочих атрибутов, но с хорошим письменным аттестатом на имя священника Оле Ландсена от других священников.

Он оказался более скромным, не особенно красноречивым, но с добрым лицом и доброжелательным. Впечатление, которое он произвёл, было вовсе не так уж незначительно; люди, которые слыхали обоих проповедников и считались знатоками в вопросах обращения, находили Нильсена чуточку лучше другого.

Он был прост, не носил даже галстука, а только жёлтый платок вокруг шеи, не носил длинного пальто, и руки его не были белы, но от этого он ничего не терял.

Конечно, он не мог не выступить против крестителя и его деятельности в Южной деревне. Божий ангел, и тот не смог бы этого избежать. И тут Нильсен оказался неожиданно ловким, чертовски ловким, и даже очень находчивым: — Они, в Южной деревне, крестятся вторично, — сказал он, — смеются над святым духом, только издеваются над ним. Но это очень дурно — смеяться и издеваться над отсутствующим! — ядовито добавил он.

Такой добродушной мужицкой болтовнёй он занимал своих слушателей, но не мог продержаться долго против проповедника в Южной деревне, который пустил в ход свой сложный аппарат с вторичным крещением и коленопреклонением. Это привело к расколу, вражде и ненависти среди паствы Оле Ландсена, и так как люди вступали в драку друг с другом на дорогах, то «Сегельфосские известия» ещё раз обратились к окружному священнику с запросом, не найдёт ли он нужным вмешаться. Нет, — отвечал священник, — это ни к чему: к зиме всё это кончится само собою.

Спор по-прежнему касался вопроса о святом духе. Никогда прежде этот скрытый в боге дух не пользовался такой популярностью. Креститель произнёс проповедь исключительно о нём и сделал его более известным в сегельфосской округе, чем во всей стране. Удивительно, до чего его изображение святого духа было похоже, прямо портрет!

— И кроме всего я могу вам сказать, как он называется по-латыни, — сказал он. — Он называется — Spiritus sanctus. Пожалуйста, спросите кого угодно, правда это, или нет?

У Августа не было необходимой теологической подготовки, чтобы разобраться в этой божественной путанице. Тобиас не вспомнил даже о лошади, которую ему подарили, даже не обратился к разряженному Августу, опоясанному легкомысленной красной бахромой, он разговаривал с проповедником о завтрашнем дне, о воскресенье, когда опять предполагалось крещение. «А ну тебя!» — подумал, верно, Август при этом и даже не перекрестился.

— Мне необходимо сказать тебе два слова, Корнелия! — сказал он.

Корнелия неохотно встала и вышла вслед за ним. Подальше на лугу на привязи ходила лошадь и до самого корня обгрызла траву. Из соседнего двора вышел юноша и направился по дороге в их сторону.

— Ну, нравится ли вам кобыла? — спросил Август, чтобы хоть как-нибудь напомнить о подарке.

Корнелия ответила не сразу:

— Кобыла-то ничего, только здорово брыкается.

— Ну, хотя это хорошо!

— Но только отец начал сомневаться, — сказала Корнелия. — Уж не грех ли это?

— Против меня? — воскликнул Август-богач. — Вы думаете, что у меня нет таких средств?

— Нет, нет, дело совсем не в этом.

— Ну да, я тоже так думаю. Одна единственная лошадь, хе-хе-хе! — И Август вытащил связку ключей и поглядел на неё с видом собственника.

— Но может быть, это грешно по отношению к тому человеку, который продал лошадь.

У Августа вытянулось лицо.

— Но он получил за неё деньги. И насколько мне известно, я не торговался.

— Нет, — сказала Корнелия. — Но вот теперь человек остался без ничего. Бедняга! Ему пришлось продать лошадь. Теперь он на себе таскает и дрова из лесу, и сено с луга. Несчастный безлошадник, один на свете!

Август подумал немного и потом сказал в отчаянии:

— Я могу взять лошадь обратно!

Молодой человек подошёл тем временем к ним, — это был Гендрик из соседнего двора, жених Корнелии номер два.

Он присоединился к ним, и даже не поздоровался, а сразу спросил:

— О чём вы разговариваете?

— Он хочет взять лошадь обратно, — сказала Корнелия.

— Как?! Лошадь, которую подарил вам?

Август рассердился.

— Заткни ты свою пасть, когда я говорю!

Но это не подействовало. Ибо и Гендрик тоже обратился, стал религиозным и предался в руки божии. Что же при таких обстоятельствах был для него мир?

Корнелия заплакала.

— Не плачь, Корнелия, — сказал Гендрик. — Он вряд ли захочет взять у вас лошадь. Это невозможно.

— Послушай-ка, — предупредил Август во второй раз, — теперь ты уйдёшь? — И одновременно он тихонько протянул руку к заднему карману.