А жизнь идет... - Кнут Гамсун

— Послушай-ка, — предупредил Август во второй раз, — теперь ты уйдёшь? — И одновременно он тихонько протянул руку к заднему карману.

И это тоже не подействовало. Гендрик хотя и побледнел, он не ушёл, а Корнелия с плачем уцепилась за него и сказала:

— Нет, нет, не уходи, Гендрик!

Это подхлестнуло и Августа:

— Ах так! Вот в чём дело! — сказал он.

— Да, мы теперь одно, — объяснила Корнелия. — Гендрик совсем такой же, как мы все, завтра он тоже крестится.

Август подумал немного и понял, что у него ничего не выйдет. Он переменил тактику.

— Послушай, Корнелия, я пришёл только затем, чтобы рассказать тебе, что Беньямин работал некоторое время у меня — знаешь, этот твой жених, у которого ты сидела на коленях на рождественской вечеринке.

— Не обращай внимания на его болтовню, — сказал Гендрик.

Август продолжал:

— Он хорошо служил у меня, это отличный парень, и ловкий парень. За ним ты не пропадёшь, Корнелия.

— Не говорите о нём! — сказала Корнелия. — Он больше не мой. Он слушает Нильсена и не принадлежит к нашей общине.

— С Беньямином так хорошо иметь дело: он какой-то особенный. Я даже передал ему ключи и поставил его над своим имуществом, и я не потерял ни булавочной головки по сегодняшнее число.

— Не трудитесь и не тратьте даром слов!

— И удивительно, чему он только не выучился под моим началом! И само собой разумеется, в любой день я дам ему самую лучшую аттестацию. Я дам тебе прочесть эту аттестацию.

Замешательство Корнелии всё увеличивалось, и наконец она дошла до такой крайности, что сказала:

— Я не знаю, о ком вы говорите.

— О Беньямине, о твоём женихе. Да ты отлично знаешь, о ком я говорю: он целовал тебя много раз, целовал тебя со всех сторон.

Тут Гендрик воскликнул:

— Я не знаю, зачем мы слушаем этого человека?! Он не из наших людей, наоборот, он полон всякой скверны.

— Дрянь ты этакая! — сказал Август. — Мне бы следовало взять тебя за шиворот и, как метлой, подмести тобой луг. И с какой это стати ты висишь на руке у Корнелии? У него нет ни ножа, ни ложки, и он не может купить тебе даже пару сапог, чтобы защитить твои ноги от холода. Зато жених твой, Беньямин, в моих руках, и я научу его многим специальностям и ремёслам, которые хорошо оплачиваются. Об этом не беспокойся!

И Корнелия заплакала опять, — от этого она не могла воздержаться; но она не сдалась: до такой степени она была сбита с толку крещением и благочестием.

— Нам не надо ни богатства, ни золота. Хлеб насущный — вот всё, в чём мы нуждаемся.

— Да, — поддакнул тоже и Гендрик.

— Ну что же, мне-то это совершенно безразлично, — сказал Август, — и я не намерен вовсе дольше уговаривать тебя. Но, пожалуйста, не воображай, что ты оставишь Беньямина в холостяках. Нет. Потому что нет девушки в Северной деревне, которая не захотела бы выйти за него замуж. Но самое главное — это то, что одна из служанок на кухне у консула не прочь выйти за него. Это-то я сразу понял, как взглянул на них.

Корнелия быстро взглянула на Августа:

— Так, значит, он на одной из них женится?

Август отвечал:

— Я ни слова не скажу об этом.

И он потащился обратно в город, раздосадованный и сердитый. Поход совершенно не удался, он не только поступился своими собственными интересами, но ещё и хлопотал у Корнелии за другого, и тоже совершенно напрасно.

Он разыскал правление кино и послал в Северную деревню за Беньямином, чтобы он пришёл заливать цементом пол в зрительном зале. Тут работы предстояло много, так как пол предполагалось сперва дренировать трубами. У Беньямина хватит работы до самого сенокоса.

«Что скажет на это Корнелия? Глупая, глупая она женщина!»

И нельзя сказать, что в любви Корнелия была хуже других: все женщины на всём земном шаре одинаковы. Август даже плюнул. Уж он-то их знает. Ничто не могло их удержать от любой глупости. Чего только не случалось с ним по вечерам, когда он возвращался домой! Кто мог удержать их, когда они распускались?

Вечером, вернувшись, он ходил по двору между домами и чувствовал себя одиноким. Он чувствовал себя выбитым из колеи и под конец зашёл к Стеффену в его каморку, надеясь набрать партнёров для игры в карты. Но Стеффен был занят: к нему пришла его возлюбленная из деревни, и он угощал её из пакета твёрдыми, как камень, пряниками и печеньем, которые принёс из лавки.

— Входи, входи, На-все-руки! — сказал Стеффен. — Здесь только невеста моя да я.

— Да, сидим и едим в сухомятку, — сказала невеста.

Стеффен извинился:

— Я взял это из лавки, чтобы тебе не пришлось идти голодной домой.

— Да это никак не разжуёшь, — сказала она. Стеффен жевал и хрустел пряниками, как лошадь, но дама на это не решалась. Потом вдруг решительно выкинула изо рта вставную челюсть и положила её на стол. Она была красная от каучука и, кроме того, слюнявая, и Стеффен с отвращением косился на неё. Теперь дама без всяких зубов мусолила печенье.

— Ты свинья! — сказал Стеффен.

— А ты? Кто же ты с твоими лошадиными зубами?

— Убери это! — закричал он, потеряв терпение.

— Ну что ж! — равнодушно возразила она и сгребла свои зубы.

— От этой гадости меня чуть не вырвало, — сказал Стеффен.

— У! Животное! — отвечала невеста.

— Ведь ты же обнаружила свои внутренности!

— Я не намерена отвечать тебе!

Оба рассвирепели, стали колотить кулаками по столу и плакать от обиды и злости.

— Я брошу тебя! — выла дама. — Ты мне не нужен.

— Ну что ж, ступай своей дорогой, — отвечал Стеффен. — Счастливого пути!

XVI

Рабочие на дороге были довольны, что Август вернулся в горы и опять стал их старостой. За последнее время он отсутствовал, приходил только изредка, чтобы решить тот или иной вопрос, а общий надзор над всем был поручен Адольфу. Им было трудно слушаться Адольфа, который нисколько не лучше их, они издевались над ним и спрашивали у него совета относительно пустяков, которые отлично знали и без него. В особенности вызывающе вёл себя Франсис из Троньемского округа: он мог нагрузить тачку и потом вдруг подойти к Адольфу и спросить его, нужно ли увезти эту тачку.

Их антипатия к Адольфу, вероятно, вызывалась ревностью. Марна, сестра консула, не так уж редко приходила теперь на дорогу. Каждый раз она безошибочно отыскивала артель, где работал Адольф, и подолгу говорила с ним. Адольф, красивый молодой парень, снимал шапку и здоровался, вежливо выражался и изредка краснел. Ничто не ускользало от глаз приятелей, и когда дама уходила, наступал час расплаты.

Они работали как раз над тем, что в двух-трёх местах взрывали скалы, чтобы расширить дорогу; в сущности, дорога была уже проложена до самой охотничьей хижины, оставалось только сравнять полотно и увезти лишнюю землю. Но отколоть хотя бы только сорок сантиметров от отвесной скалы на протяжении двадцати метров было трудно и требовало множества взрывов. Август определил на эту работу четверых.

Впрочем, Август далеко не был прежним старостой, и рабочие сразу заметили это. Он не бегал больше взад и вперёд, у него не было его прежней уверенности в решении вопросов, и он не вершил суд и расправу. Он сознался, что слух и зрение начали изменять ему, но в общем здоровье его было сносно, — добавил он. Все рабочие пришли к заключению, что он страдал душевно. Его нельзя было сравнить с прежним Августом.

Конечно, он до сих пор не успел написать письмо Паулине в Полен, и деньги всё не приходили. Это могло подействовать на кого угодно.

Злая судьба обрушилась на него и лишала его денег. Он был недалёк уже от того греха, чтобы пожаловаться на бога. Но нет, этого не будет. Он был зол и грустен, и то и другое одновременно, но он не был безбожником: он взирал на бога. Август знал по разным другим затруднительным положениям, в которые попадал не раз в своей переменчивой жизни, что бога хорошо было иметь за спиной, например, погибая на море, или в крайней бедности, или, например, когда вам угрожал удар ножом или выстрел из револьвера, — и вдруг вы были спасены. Да, бога хорошо было иметь про запас.

А что, если он опять станет вести благочестивую жизнь? Это, во всяком случае, не повредит и, может быть, поможет ему переносить отсутствие денег.

Работавшие на дороге с удивлением услыхали, что не должны больше осыпать проклятьями камень, поранивший им палец на руке или ноге.

Впрочем, Август часто бывал теперь в кузнице: он помогал делать столбы и прутья для загородок перед пропастями на горной дороге. Приятная и удачная перемена в работе. Одновременно он мог следить также за работой Беньямина в зрительном зале кино.

— Не знаю, просил ли ты бога, чтобы он помог тебе в этой работе, — сказал он Беньямину.

Беньямин знал по опыту, что Август говорил иногда странные вещи, и потому не ответил. Он указал только на то, что он сделал, и пробормотал, что намеревается делать то-то и то-то, — он надеется, что справится.