Гонители - Исай Калашников

— Ты привел своих воинов, чтобы они встали под туг доблестного Тохто-беки. Ты поступил мудро.

— Нет, Тайр-Усун. — Дайдухул-Сохор выпрямился в седле, оперся правой рукой о переднюю луку. — Вы же знаете, наши земли обширны и малолюдны.

Если я отдам вам воинов, кто станет защищать очаг отцов?

— Для чего же ты приехал? — Тайр-Усун подался вперед. — Или ты не понял слов моих посланцев?

— Я все хорошо понял. И потому я тут со своими воинами. Мы будем сражаться. Но перед этим мы хотим вам сказать: уходите. Мы жили с вами в мире многие годы, не делали вам зла. Все будет по-старому, если вы уйдете.

Тайр-Усун зло рассмеялся.

— Вы живете и лесу и не видите, что делается в мире. Ни одно племя не может жить по-старому. Или вы пойдете с нами, или вас возьмет под свою тяжелую руку хан Тэмуджин. А может быть, уже поддались ему? Я вижу тут Чиледу. А он, был слух, служит хану.

— Я ему служил, — мягко, стараясь не озлоблять Тайр-Усуна, начал Чиледу. — Теперь вернулся на землю моих предков…

— Тебя отпустил хан? — перебил его Тайр-Усун.

— Я бежал от него.

— Ты предал и хана! Сначала ты, ничтожный, предал нас, потом хана. С кем ты водишь дружбу, Дайдухул-Сохор? Так же, как других, этот раб предаст и тебя. Он уже сумел вложить в твои уста свои слова. Ты говоришь чужим голосом, Дайдухул-Сохор!

— Тайр-Усун, мы приехали к тебе не для того, чтобы ты обличал нас, как собственных рабов, укравших мясо из котла. — Дайдухул-Сохор нахмурился. — Мы уезжаем. Собирайся в дорогу и ты.

Он повернулся спиной к меркитским воинам, поехал. Стал разворачиваться и Чиледу. Тайр-Усун что-то крикнул своим. Несколько человек отделились от строя, хлестнули коней. Чиледу выхватил меч, свалил налетевшего сбоку воина, крикнул Дайдухул-Сохору:

— Беги!

Но тот не стал убегать, обнажил меч, рубанул одного меркита по голове, второго ударил наотмашь по груди. Меркиты замешкались. Чиледу и Дайдухул-Сохор оторвались от погони, помчались к лесу. Над их головами со свистом полетели стрелы. Чиледу оглянулся. Теперь все меркиты мчались за ними, на ходу натягивая луки.

Возле самого леса стрела настигла Дайдухул-Сохора, впилась в спину.

Он круто выгнулся, уронил меч, повалился из седла. Чиледу подхватил его, вырвал стрелу. Навстречу из леса выскакивали воины хори-туматов, с криком и визгом проносились мимо. За спиной загудело сражение.

В лесу, остановив коней, Чиледу снял Дайдухул-Сохора, положил на землю. На его губах пузырилась кровавая пена, он что-то порывался сказать, но не мог.

Шум сражения приближался. Хори-туматы откатывались в лес. С Дайдухул-Сохором на руках Чиледу поднялся в седло. Им владела одна мысль спасти Дайдухул-Сохора. И, не прислушиваясь к шуму сражения, не думая, чем оно кончится, помчался по узкой тропе к тому месту, где оставили Ботохой с пешими лучниками.

Прискакал, загнав лошадь. Множество рук протянулось к Дайдухул-Сохору. Положили на разостланную кошму. Чиледу склонился над ним.

Дайдухул-Сохор был мертв.

Подошла Ботохой-Толстая. Легко, как младенца, подняла мужа на руки, приложилась ухом к его груди. Ее губы округлились, вытолкнув глухой стон:

— О-о-о!

Бережно положила мужа на кошму, медленно выпрямилась, посмотрела в ту сторону, откуда наплывал шум сражения… Глаза ее горели черным огнем.

Хори-туматы бежали, преследуемые меркитами по пятам. Проскочив узкий проход между двух гор, они спешивались, карабкались на крутые склоны, к укрывшимся лучникам. Прячась за рогатым выворотнем, Чиледу провожал взглядом каждого конного воина. Олбора среди них не было. Промчались последние хори-туматы. В проход густой толпой, с победными криками, навстречу своей гибели хлынули меркиты.

Чиледу понял: сына он больше никогда не увидит.

Глава 6

Год свиньи[8] принес во все нутуги всех племен большую беду. Ударила небывало ранняя ростепель, оплавила снега, потом возвратились морозы, и степь покрылась коркой льда. Под копытами скотины лед разламывался, острые, сверкающие осколки резали ноги, и за стадами тянулся кровавый след.

Редели табуны и стада. Жирели корсаки и вороны.

Злой поземкой мчался по степи слух. Небо отвратило свой лик от людей за их тяжкий грех: порушены старинные установления, не духам добра поклоняются люди, а тем, кто обманом, жестокостью возвысился над другими, кто топчет заветы отцов… Великий мор надвигается на землю. У племен не останется ни стад, ни табунов, люди, как дикие звери, будут поедать друг друга.

За передачу слухов нукеры Тэмуджина секли людей плетями, били палками. Шаман Теб-тэнгри возносил молитвы в куренях, гадал на костях и внутренностях овец и сулил народу в недалеком будущем благоденствие, какого не было от века. Но ни побои нукеров, ни посулы шамана не могли заглушить страха. Лишь теплые весенние ветры, слизавшие со степи ледяной снежный покров, принесли успокоение.

Но слухи сделали свое дело. Они стали той песчинкой, которая, срываясь с кручи, увлекает за собой тяжелые камни.

Весной, во время перекочевки, от Тэмуджина отделились шесть куреней, в их числе курени родичей — Алтана, Хучара и Даритай-отчигина.

Они пришли к Джамухе. Но он, так долго обольщавший нойонов, принял беглецов с испугом. Конечно, испуг был напускной, на самом деле душа Джамухи ликовала, он уже видел конец могуществу анды. Но понимал, что конец этот сам по себе не наступит, нужно еще многое сделать.

С оглядкой, будто опасаясь, что его услышит Тэмуджин, Джамуха сказал нойонам:

— У меня пало много скота. Люди голодны. Что будет со мной, если придет за вами анда?

— Ты обманул нас! — закричал Алтан.

— Вы пришли не вовремя. Но я помогу вам. Кочуйте к Нилха-Сангуну.

Что оставалось делать нойонам — покочевали.

Ван-хан от болезни оправился, но был еще слаб. Жил уединенно в тихом курене. Ханством правил его сын. Он хмелел от власти, не урезанной волей отца. Джамуха изо всех сил старался укрепить Нилха-Сангуна в мысли, что его правление — благо для кэрэитов. Ради этого уговорил некогда сбежавшего к найманам Джагамбу возвратиться в родной нутуг. Ради этого сам поехал с беглыми родичами анды, сказал Нилха-Сангуну, тая хитрую усмешку:

— Толпой повалили нойоны Тэмуджина. Теперь ему не до чужих улусов.

Джамуха ждал, что разгневанный Тэмуджин не замедлит потребовать выдачи беглых родичей и нойонов-предателей. Из гордости и тщеславия Нилха-Сангун их не выдаст. Тэмуджин полезет в драку и будет побит. Джамуха давно догадался, что ядовитую змею лучше всего ловить чужими руками.

Однако время шло, а Тэмуджин не слал к Нилха-Сангуну гонцов, вел себя так, будто ничего не случилось. Подымались зеленые травы, набирал тело отощавший скот. Успокоились беглые нойоны, под широким крылом сына Ван-хана, и сам Нилха-Сангун, как видно, чрезмерно уверовал в свою силу.

Джамуха стал опасаться, что все его труды пропадут даром. Тэмуджин оправится, выберет время и одним ударом покончит с Нилха-Сангуном.

Снова отправился в урочище Берке-элет, где летовал Нилха-Сангун. По пути прихватил с собой Алтана, Хучара и Даритай-отчигина. С ними был загадочно молчалив, и его молчание нагоняло на нойонов страх.

Нилха-Сангун собирался на большую облавную охоту. У его летнего шатра толпились нукеры. Все были веселы. Нилха-Сангун сидел на отцовском месте, медленно, с величавым спокойствием поворачивал круглую голову, выслушивал донесения о подготовке к облаве, милостиво улыбался. Джамуха обозлился: сидит дурак на подмытом берегу и болтает ногами… Вслух сказал:

— Время ли увеселять себя, Нилха-Сангун? Сказано: не задирай голову на плывущие облака, если у ног ползает змея.

— Если ты говоришь о Тэмуджине, то твой страх напрасен. Я велел своим людям не спускать глаз с его улуса. Он, как раненый волк, боится и шагу ступить из своего логова.

— Ты ждешь, когда он залижет раны?

Нилха-Сангун не ответил, нахмурился. Даритай-отчигин рассыпал мелкий смешок.

— Закисшее молоко подымается и выталкивает через край кадки сметану с творогом, остается одна сыворотка.

— Это вы сметана? — спросил Джамуха.

— А кто его возвел в ханы? — заносчиво вздернул голову Даритай-отчигин.

— Нашел чем хвастаться! Молчал бы. Вы все его возносили своими руками. Один я разглядел нутро анды. Вы меня слушать не хотели, как сейчас не слушает Нилха-Сангун.

— Не пугай меня, Джамуха! — рассердился Нилха-Сангун. — Я тебя слушаю, но у меня и своя голова есть. Я расстроил замысел Тэмуджина со свадьбой — он молча проглотил обиду. Я принял этих достойных нойонов под свою защиту — опять молчит Тэмуджин. Знает: меня он не разжалобит, как моего отца, не испугает, как некоторых… Поджал хвост.

— Громко лающая собака редко кусает. Бойся молчания Тэмуджина, Нилха-Сангун! Пока ты гоняешь дзеренов и хуланов, он сносится с Таян-ханом найманским. Тэмуджин никогда не прощает обид. И он придет сюда, перевернет весь ваш улус, чтобы захлестнуть аркан на шее этих достойных нойонов, ты попадешься — на твоей тоже.