Отголоски прошлого (СИ) - Ришард Дариуш

— Вот, полюбуйся, — Бертоло с самым довольным видом протянул ладонь и продемонстрировал своему младшему коллеге приготовленную серьгу. Чувство прекрасного не было чуждо Лауритцу, и он с долей восхищения провел кончиком пальца по красивому серебряному полумесяцу на крепкой дужке, а затем украшение отправилось на свое законное место — в свежепроколотое докторское ухо. — Все готово, доктор Ларри. Поздравляю с еще одной успешно пройденной степенью, которая приближает тебя к вершинам морского братства.

— Спасибо, — Лауритц растерянно улыбнулся и потрогал ухо, красное и отекшее, но зато ухо бывалого моряка, а не изнеженного домашнего лекаря. Это лучше, намного лучше, чем какая-нибудь наколотая на плече эротическая иллюстрация… И доктор решил, что будет носить серьгу с достоинством, как почетный знак отличия, а не как метку воров и разбойников, что бы там ни думали по этому поводу окружающие.

— Троекратное ура доктору Ларри Траинену! — раздался чей-то звучный голос, и остальные его с готовностью подхватили, что заставило уши Лауритца еще больше покраснеть, на этот раз от смущения. — Ура! Ура! Ура!!!

— Ну, что ж… Поздравляю с посвящением, сэр доктор! — Шивилла мягкой походкой прошествовала к своему кавалеру, одарив его лучезарной улыбкой и не менее сияющим взглядом. Капитанша не скрывала своего довольства, и настроение у нее явно было приподнятым, даже каким-то слегка…игривым. — Теперь ты можешь считаться настоящим морским волком, класть ноги на стол в портовых кабаках и получать там бесплатную чарку рома, плевать на палубе против ветра и носить одежду наизнанку… — расписывая полагающиеся ему привилегии, Гайде продолжала хитро улыбаться, глядя прямо в синюю глубину его глаз, а затем перевела взгляд на серебряную серьгу. — А тебе идет.

— Спасибо, дорогая…главное, что тебе нравится.

— О, будь уверен, мне очень нравится… — девушка слегка пригладила обеими ладонями влажные рыжие волосы судового врача, коснулась его правого уха и опустила руки ему на плечи, насмешливым жестом заботливо оправляя на нем насквозь мокрую одежду. А затем прильнула к нему в страстном поцелуе. Почувствовав горячие, с соленым привкусом моря губы Шивиллы, Ларри словно обжегся ее дыханием. На секунду он хотел даже присмирить ее пыл, потому что все взгляды сейчас были устремлены прямо на них, и они же, в конце концов, не животные, чтобы вот так просто поддаваться… Но тут же решил, что ну их всех к морскому дьяволу, пускай смотрят, пускай смеются, пускай завидуют и шепчутся за их спинами… Ведь на самом деле в эту секунду весь мир существует только для них двоих, они — король и королева на этой зыбкой палубе… И он с наслаждением ответил на требовательный и настойчивый капитанский поцелуй.

— Эх… Ну вот где справедливость в этой дерьмовой жизни, а? — наигранно удрученно вздохнул Варфоломео Ламберт из своего угла. — В капитанской койке прописался судовой врач… Старпом обжимается с кокшей… У всех уважаемых людей кто-то есть, кроме меня. А ведь так хочется иметь близкую, родственную душу… — в поиске благодарного зрителя для своего театра одного актера Барт покосился на мастера парусов.

— Эй, пеленгас, ты на меня так не поглядывай! — мгновенно возмутился Эльза. — А то я тебе и гляделку могу ковырнуть, сразу станешь братом-близнецом нашего Бертоло, — добавил он скорее насмешливо, чем беззлобно, достав засапожный нож и совершив им в воздухе характерное движение, словно бы вырезал глазки у картофельных клубней. — У тебя вон попугай есть.

— Попугая не трожь! Попугай — это святое…

В ответ на ехидный хохот парня блондин для порядка издал еще один трагический вздох и побрел туда, где по до смешного маленьким чаркам разливали ром и строгали на закуску твердокаменную копченую колбасу, по пути затянув лирическим баритоном дурацкую, шутовскую песенку:

Наш корабль белой птицей Колыхался над волной, Я с красавицей-девицей Возвращался в порт родной. И, от страсти изнывая, До венца не дотерпел. Я любил тебя, родная, Но жениться не хотел.

Незатейливый мотивчик был моментально подхвачен моряками, и вот уже дружный хор вовсю горланил потешные куплеты и до боли жизненный припев. Громче всех, кстати, распевал боцман:

Вдруг пираты покусились На корабль прекрасный наш. И за нами вслед пустились, Взяли нас на абордаж. Шпаг мелодия стальная — Это храброго удел… Защитил тебя б, родная, Но сражаться не умел. Чтоб не стать пиратской бабой, Прогулялась по доске, И тебя морские крабы Обнаружили в песке. Чайки плакали, стеная, И прибой уж отшумел… Я бы спас тебя, родная, Только плавать не умел.

Судовой врач, не бывший знакомым с этим перлом народного творчества, заслушался, но его отвлекла капитанша, настойчиво потянувшая его за руку в сторону своей каюты.

— Пойдем, Ларри, — позвала она, заговорщически подмигнув, — сейчас они и без нас справятся, а я планирую по-своему отметить эту маленькую победу…

В капитанской каюте было сухо и тепло, в кормовые оконца заглядывал вечер. «Сколопендра» оставляла за кормой коварный Рогатый мыс, где-то за ней, как верный пес, следовал «Трехмачтовый»… Темнеющее небо, кобальтово-синее в своей вышине, у самого горизонта смешивалось с морем, выполаскивая клочковатые тучи в лиловой акварели. Как бы ни волновалось море, как бы ни качалась под ногами палуба, эта едва различимая, тонкая линия горизонта, готовая вот-вот совсем исчезнуть, казалась идеально ровной, создавая иллюзию покоя. Вот и фонарь, висевший под подволоком, казалось, вовсе не раскачивался на крепивших его цепях, а оставался неподвижным, а это все каюта ходила вокруг него, как планеты обращаются вокруг недвижимого солнца… Неровное освещение озарило рыжие кудри капитанши, с ногами умостившейся на своей постели, отчего казалось, что в ее локонах пляшут настоящие язычки пламени.

— Знаешь, Ларри, что одна из самых гадких штук, которые могут случиться на корабле?..

— Что? — тут же сдался Лауритц, решив не ломать себе голову лишний раз над шивиллиными загадками.

— Пожар в открытом море… А я уже, между прочим, вся горю. Ты тушить собираешься или как?

Судно торговое, повадки пиратские, дисциплина почти что военная… Без вопросов, с практически солдатской прытью судовой врач уже снял сапоги, из которых тут же вылилась вода, и присоединился к мадам Гайде в койке. И вот уже пальцы Лауритца с точностью медицинских манипуляций расправлялись с капитанскими пуговицами, а девушка обходилась с его одеждой гораздо более бесцеремонно, зная, что все равно потом чинить не ей придется… Шивилла притянула мужчину к себе и обвела влажным языком его ушную раковину так, что у доктора по спине пробежали мурашки, а затем зацепила зубами сережку и легонько потянула ее, отчего из свежей ранки выступила капля крови.

— Ммм…какой ты…пират… — довольно промурчала она. — Возьми же меня на абордаж, пиратский доктор… — и неожиданно добавила: — Скажи мне что-нибудь грязное. Выругайся как-нибудь заковыристо.

— Фиалку мне в петлицу и герань на подоконник, Шивилла.

— Ну нет, так ругаются девочки-цветочницы… Скажи что-нибудь Действительно Грязное и мерзкое…

— Хм…дай подумать… Газовая гангрена.

— Ого. Ух, какой ты нехороший, доктор… — рассмеялась капитанша, распластываясь на не слишком просторном ложе поверх дорого расшитого покрывала, которое никто не собирался щадить.