Её запретный рыцарь - Рекс Стаут

— Поцелуй от эта невеста? — предположил Дюмэн.

— Нет, проклятый французишка. Приглашение на свадьбу!

Глава 15

Номер 32

Проведя ночь в тюремной камере, Ноултон поднялся с топчана рано утром с сильной головной болью и острым чувством отчаяния и опустошенности.

Но завтрак, который он заставлял себя глотать, и умывание освежили его, и молодой человек понял, что за ночь голова у него посвежела и он обрел способность размышлять. Он присел на краешек топчана и стал обдумывать свое бедственное положение если не хладнокровно, то по крайней мере трезво и непредвзято.

Он старался не думать о Лиле, не мог спокойно о ней вспоминать, у него при этом щемило в груди от ее преданности, смелости и нежности к нему.

Он попробовал оценить возможные улики против него, прикидывал так и сяк, но это было подобно блужданию в темноте с закрытыми глазами. Ему ничего не было известно о том, что о нем знают.

Арестовали ли Рыжего Тима? Имеются ли какие-нибудь реальные доказательства любой из их — он нашел нужные слова — «экономических операций»? Или они рассчитывали поймать его «с товаром на руках», но Лиля обвела их вокруг пальца?

Все утро Ноултон сидел и размышлял над этими вопросами и не думал о Лиле. Он немного о ней беспокоился, она дала ему такой пример находчивости и смелости, что он был уверен в ее безопасности. Он знал, что ей удалось выскользнуть из квартиры, и, хотя у нее в руках был этот опасный сверток, избавиться от него ей не составило бы труда.

Он вспомнил ее смущение, когда она зашла к нему в квартиру, вспышку обиды, когда он показался ей равнодушным, загоревшиеся радостные огоньки в ее глазах, когда он сказал ей о своей любви, — и потом как ее руки обвили его шею, ее губы прикоснулись к его губам, ее искренние, такие сладкие слова в ответ.

А теперь — он взглянул на голые тюремные стены — это! Он поежился и застонал.

В этот момент из-за двери послышался голос — грубый голос тюремного надзирателя:

— Ноултон! Тут кое-кто хочет тебя видеть!

Человек на топчане от удивления вскочил на ноги.

Могла ли это быть… но нет, конечно, это не Лиля, подумал он и, поколебавшись, спросил:

— Кто это?

Затем он подошел к двери и посмотрел в зарешеченное окошко.

— Догерти! — удивленно вскрикнул он. — Что, ради всех святых, тебя сюда привело?

Бывший боксер, который стоял посередине коридора, приблизился к двери.

— Привет, Ноултон! Кажись, на этот раз твои дела неважнецкие. Как самочувствие?

Ноултон стоял, пристально глядя на него, и ничего не говорил. Зачем он пришел? Не случилось ли чего-нибудь с Лилей? Она не арестована?

— Чего ты хочешь? — требовательно спросил он. В голосе его звучало беспокойство.

Догерти рассмеялся:

— Так с друзьями не разговаривают. Но я вижу, что у тебя нервишки пошаливают, и поэтому извиняю.

— С… друзьями? — с запинкой переспросил Ноултон.

— Конечно. — Догерти снова рассмеялся, возможно для того, чтобы скрыть смущение. — А ты думаешь, иначе бы я сюда пришел? Помимо всего прочего, у меня тут для тебя небольшое послание от мисс Уильямс.

— Где она?

— Дома.

— С ней все в порядке? Она хорошо себя чувствует?

— Да, и то и другое.

— Слава богу! А записка?

— Не так громко. — Догерти подошел поближе к двери. — Я тебе ее тихонько передам. И говори потише — в этом маленьком отеле никогда нельзя знать, кто находится рядом. Погоди-ка минутку… Вот она!

Быстро!

Через решетку на пол камеры спланировал небольшой лист бумаги. Ноултон нетерпеливо наклонился, схватил его и сунул в карман. Его голос дрожал от волнения.

— Спасибо, старик. Тысячекратное спасибо. Ты уверен, что с ней все в порядке?

— Абсолютно.

— Слава богу! — Пальцы Ноултона теребили кусочек бумаги в кармане. — Меня только это и беспокоило. Не имеет никакого значения, что будет со мной, — в любом случае я это переживу. Но если с ней…

— Ничего с ней не случится, — перебил Догерти. — А теперь перейдем к делу, потому что у меня мало времени. Ты должен выбраться отсюда, Ноултон, и мы собираемся тебе помочь.

— Но почему…

— Не важно почему. Конечно, мы делаем это главным образом ради нее, но она рассказала нам сегодня утром кое-что, чего мы не знали раньше, и мы почувствовали, что нехорошо себя вели, а сейчас хотим начать честную игру. Но это главным образом ради нее. А ты с ней честен, не так ли? Мы только это хотим знать.

Вопрос был унизительным, но Ноултон проглотил обиду. Он понимал, что заслужил это и Догерти имеет право так спрашивать. Поэтому просто ответил:

— Ты знаешь, что честен. Она тебе не рассказала?

— Да. Я знаю. И я скажу, что ты счастливый дьявол, Ноултон.

Потом они обсудили, что нужно сделать для защиты Ноултона. Догерти с удивлением узнал, что молодому человеку ничего не известно о существующих против него уликах, и заметил, что это сильно осложняет дело. Он подытожил:

— Хороший адвокат во всем разберется. Дюмэн уже за ним послал — мы расстались у станции надземки, — и они, возможно, будут здесь после полудня.

— Но… — усомнился Ноултон.

— Что?

— Ну, насчет этого адвоката. Я думал сам себя защищать. Сомневаюсь, что он сможет чем-то помочь.

— В чем дело? Ты разорился? — напрямик спросил Догерти.

— По сути — да. Или близко к тому. И конечно, я не могу больше пользоваться милостями…

— Катись ты к дьяволу со всеми своими «милостями»! Разве я тебе не сказал, что мы хотим помочь не поэтому? Не валяй дурака, Ноултон! Но я не представляю, как ты мог разориться. Думаю, что у тебя есть какая-то маленькая заначка. Ты же не хочешь сказать, что все выбросил и ничего себе не оставил?

Ноултон через силу улыбнулся:

— Но я завязал со всем этим месяц назад.

— Я это знаю. Она все нам рассказала. Но разве у тебя не хватило ума хоть немного припрятать?

Ноултон ответил вопросом на вопрос:

— А разве ты не спрашивал меня минуту назад, честен ли я с мисс Уильямс?

Догерти кивнул, в красках представив себе, каким было содержимое того «свертка».

— Так вот, я хочу показать тебе, каким честным я был. Я выбросил десять тысяч долларов. После того как понял, что она для меня значит, избавился от денег.

Догерти посмотрел на него с недоверием:

— Ты хочешь сказать, что выбросил десять тысяч долларов? Просто взял и выбросил?

— Да.

После этого бывший боксер несколько минут приходил в себя от изумления и обретал дар речи, потом еще раз переспросил, а для себя сделал вывод, что Ноултон — безнадежный душевнобольной.

Наконец он сказал:

— Ладно, не беспокойся об адвокате — положись в этом на нас. А теперь, — Догерти взглянул на часы, — мне надо идти. Уже почти полдень, и я хочу поймать ребят, пока они не ушли обедать. Дюмэн скоро будет здесь.

Они поговорили еще несколько минут, и бывший боксер ушел.

Ноултон услышал его удаляющиеся шаги и как протопал по коридору тюремный надзиратель, потом подошел к маленькому зарешеченному окошку в стене, через которое в камеру проникал скупой свет, и вытащил записку от Лили. Она была короткой:

«Дорогой!

Мне нечего тебе сказать, кроме того, что я тебя люблю. Ты уверен, что хочешь это услышать? Видишь, у меня хорошее настроение.

Мистер Догерти и мистер Дюмэн были очень, очень добры ко мне и к тебе. Мы никогда не сможем их отблагодарить.

Тебе тоже не следует унывать, если ты любишь меня.

Л идя-».

Ноултон перечитал записку несколько раз и приложил ее к губам. И — так уж устроены мужчины — слезы благодарности, наполнявшие его глаза, не пролились в ответ на необходимую и такую ценную помощь Догерти, но их вызвала эта маленькая записка, в которой не было сказано ничего, кроме «Я тебя люблю!».

Догерти, возвращаясь в центр города, задумался о новой проблеме — недостатке наличности. Ему пришло в голову, что для доказательства невиновности человека требуются деньги, особенно если получилось так, что этому человеку уже предъявлено обвинение. Но откуда взять деньги?

Он мысленно перечислил все возможные источники получения средств, и все равно в итоге получился большой дефицит. Он три раза пересчитал содержимое собственного кошелька — там было шестьдесят два доллара и сорок пять центов. Это были совершенные пустяки.

Впрочем даже несколько сотен показались бы ему сейчас мелочью.

Нужна была тысяча для адвоката, тысяча «подъемных» для Лили и Ноултона и тысяча на непредвиденные расходы. Бывший боксер был твердо настроен решить проблему одним махом, а не по частям. Но откуда взять три тысячи?

Он направился прямо в «Ламартин», но вместо того чтобы выйти из вагона надземки на Двадцать третьей улице, доехал до площади Колумбус и зашагал, размышляя, пешком через парк. Ему сразу пришла в голову одна идея, он отверг ее как слишком рискованную, но, будучи не в силах придумать ничего лучшего или хотя бы столь же хорошего, он вернулся к ней и решил хорошенько обмозговать.