Обмани меня нежно - Наталья Андреева

– Ваша?

– Нички. Моей племянницы, – пояснил Костик. – А наша я сказал потому, что с ней тренировался. Но на другом корте. Постель называется.

– То есть вы и Северный спали с одной женщиной?

– Вы меня оскорбляете. А его тем более. Не с одной, а с многими женщинами он спал. Теннис же это хобби.

– Поясните, – засопел усатый.

– А чего тут пояснять? Трахнул он ее между делом. В перерывах между сетами. Напряжение снял. Ну и я не удержался.

– Тоже напряжение сняли?

– Ага. Очень уж она, бедняжка, уставала, бегая по корту, – насмешливо сказал Костик.

Катя была благодарна брату за фривольный тон и за поддержку. Усатый, в котором взыграла мужская ревность, разом потерял бдительность. Мир, в котором богатые крутые парни в перерывах между загадочными сетами снимают напряжение, заваливая в койку все, что движется, с ракеткой и без, был старшему оперуполномоченному настолько же чужд, насколько вызывал восхищение. Вот это жизнь! А тут от забора до заката, и никто тебе не снимет напряжение, разве что по принуждению. Но он, женатый человек, без пяти минут дед, этим не балуется. И радости секса, честно признаться, давно уже позабыл. Случалось иногда, после долгих сборов, большей частью чтобы проверить, как там еще, в смысле мужского здоровья? И случалось, надо признать, с трудом.

– Давай-ка, отец, ляжем на бочок, и бай-бай, – все чаще говорила жена. – Чтобы и мне не больно, и тебе не стыдно.

Поэтому допрос белозубого красавчика Костика усатый быстро свернул. За маму же Катя была абсолютно спокойна. Мама ничего не знала, она и поставила последний бравурный аккорд в этой блестяще разыгранной пьесе. Они ничего не нашли. И ничего не доказали. Дело, скорее всего, закроют. Или найдут «грабителей».

Катя сделала все, чтобы угроза для ее семьи миновала. Но она даже не представляла, насколько все серьезно.

– Семенова, похоже, попалась.

Громов уже это знал. Ему доложили. Теперь он ждал подробностей.

– Ее подозревают в убийстве. Мы пока не стали говорить операм из убойного отдела, которые работают по месту происшествия, что галеристка Семенова давно у нас под колпаком. Но она, похоже, влипла.

– Доказательства есть? – сухо спросил Валерий.

Докладчик слегка замялся.

– Дело в том, что в тот вечер за ней не следили...

– Как так: не следили? – взорвался Громов.

– Не сочли нужным. Телефон на прослушке, чего зря людей напрягать? Довели ее до ворот дома и оставили с миром. Ехать она никуда не собиралась. Ждала любовника.

– Любовника?

– Они с Северным давно друг другу глазки строили. Ну, решила баба с красивым мужиком переспать, что нам, свечку им держать?

– А получилось, что в этот вечер она убила человека, и у нас нет никаких доказательств, – ядовито сказал Громов. – Или есть? Она это по телефону обсуждала?

– Нет. Не обсуждала, – с горечью признался докладчик.

– Тогда какого черта...

– Валерий Сергеевич, ей не отвертеться. Северный въехал в ее дом живым, а выехал оттуда мертвым. Точнее, его вывезли. Семенова или ее сообщники. Выстрела, правда, никто не слышал. Стены в доме толстые.

– Тогда какого черта... – повторил он.

– Есть одно обстоятельство, про которое опера, ведущие дело Северного, пока не знают.

– А именно?

– Они родились в одном городе.

– Кто?

– Северный и Семенова.

– Старые знакомые? – приободрился Громов.

– Возможно.

– Узнайте, что у нее за мотив. И тогда она наша.

– Есть!

Итак, Семенова замешана в убийстве. За что она его, интересно? В любви отказал, что ли? Но теперь ей уже никуда не деться. Теперь ее есть чем прижать...

Крамской. «Незнакомка»

Это была третья картина Васильева, вынесенная им из музея. Зоя замкнулась в себе, но работу по-прежнему делала на отлично. Ее талант расцветал, он сразу обратил внимание на необычную картину, словно покрытую трещинами: небо затянутое тучами, солнце с булавочную головку, голые ветки деревьев... Пронзительный, полный затаенный тоски пейзаж. Он так и не успел ее похвалить, полотно исчезло.

– Куда? – спросил он у Зои.

– Я ее продала.

– Она дорого стоит.

– Я дорого и продала, – усмехнулась Зоя. И рявкнула: – Забирай своего «Васильева» и катись!

– Откуда столько злости?

– Довел ты меня до ручки, Жорка. Видеть тебя не могу, слышать не хочу, терпеть ненавижу!

– Тогда выходи за меня замуж, – неожиданно сказал он.

– Что? – Зоя хрипло рассмеялась. – Хочешь сделать воровство семейным бизнесом?

– Я просто устал. И больше всего устал от одиночества. Лучше тебя я все равно никого не найду. Тебе хоть врать не надо.

Зоя посмотрела на него грустно.

– Я тебе не пара, – сказала она. – Во-первых, я старше.

– Это не аргумент. Разница в возрасте небольшая.

– Во-вторых... – Она насупилась. – Хорошо же мы будем вместе смотреться! Толстая старая тетка с папиросой в зубах и красавчик в белом костюме.

– Я больше не буду носить белые костюмы, – улыбнулся он. – Куплю на рынке поддельный «Адидас», отращу пузо и отпущу бороду. Буду выглядеть даже старше, чем ты. Как тебе такая гармония?

– Я тебя такого не хочу, – сердито сказала Зоя. – И вообще, уйди, не мешай работать.

Он ушел. С тех пор прошла неделя. И вот он получил от «дядюшки» чемодан с новой порцией денег, на этот раз встреча произошла на вокзале. «Дядюшка» присел рядом, кивнул на чемодан и через минуту встал и засеменил к выходу, прижимая к груди потрепанный портфель. Все шло как по маслу, Голицыну даже стало тревожно. Уж очень все хорошо складывается. Так не бывает.

Ему вдруг захотелось праздника. Расслабиться и послать все к черту. Он купил дорогой элегантный кейс, зайдя в мужской туалет переложил туда деньги, триста тысяч долларов, чемодан же оставил заспанной кассирше.

– Девушка, эй, девушка!

– Ну? Чаго?

– Вот, хотел выбросить, – кивнул он на чемодан. – Вам не нужен?

В ее взгляде ясно читалось: сумасшедший. Чемодан, конечно, не новый, но вполне пригодный.

– Он пустой, не волнуйтесь. Просто мне он теперь без надобности.

Голицыну и в самом деле казалось, что все кончено. Это его последняя поездка в Москву. За лето он в общей сложности заработал миллион. Миллион долларов. Хорошая сумма, причем освобожденная от налогов и госпошлины. Миллион долларов чистыми. Он шел, посвистывая, слегка покачивая кейсом, который держал в руке, и, не стесняясь, разглядывал хорошеньких женщин, попадавшихся навстречу. В вокзальном ресторане, перед тем, как пройти на посадку, выпил рюмку коньяка и почувствовал кураж. Свобода! К черту все! Голова слегка закружилась. Какая-то девица кинула на него многообещающий взгляд. Что ж, он одет в отличный костюм, который купил здесь же, в Москве, в контактных линзах вместо очков, которые носил в «обычной» жизни, с новой стильной стрижкой. Он сам себе нравился, и, черт возьми, будь он женщиной, строил бы глазки точь-в-точь такому: высокому, красивому, в костюме с иголочки, без жилищных и материальных проблем. Он представил, что они чувствуют, глядя на него, все эти женщины, и вдруг завелся. Ему захотелось влюбиться. Вот так, внезапно, будто получить солнечный удар и на какое время полностью отключиться.

«Хорошо бы найти попутчицу. Скоротать долгий путь за приятным разговором. Угостить ее обедом в вагоне-ресторане и бокалом вина. А потом... Потом видно будет. Главное, чтобы женщина была хорошенькая».

Он шел на посадку, приглядываясь к спешащим на поезд дамам. Почти все они были со спутниками. Встречались и командировочные, этих он распознавал сразу по минимуму поклажи, серьезным лицам и мобильным телефонам, с которыми они не расставались.

«Сойдет и командировочная!» – подумал он и протянул проводнице билет.

– Ваше место у окна, – зачем-то сказала она.

Он и сам знал, что у окна. Ему почему-то было весело. Веселила нервозность «дяди Бори», который каждый раз, расставаясь с деньгами, потел и краснел, словно рак. Веселил мелкий дождик, в то время как на небе сияло солнце. Просто тучка нашла. Это на удачу: из здания вокзала уходит в небо дорога – радуга, яркая, глаз не оторвать! Веселили опоздавшие, которые неслись по перрону, таща за собой чемоданы, или просто неслись, без всякой поклажи. Мотаются туда-сюда, Москва – Питер, Питер – Москва по каким-то, как им кажется, важным делам, нигде толком не успевают и утешают себя тем, что без них мир рухнет, а он, мир, отсутствия даже не заметит, равно как и прекращения всех этих псевдоважных дел. И всегда найдется кто-то, кто застрял в пробке, перепутал время отправления, заснул на вокзале в ожидании поезда.

Эта точно растяпа. Он смотрел на женщину, сломя голову несущуюся по перрону. Ее рука судорожно сжимала ручку чемодана, который подпрыгивал так, что казалось, колесики сейчас отвалятся. Лицо у нее было испуганное, прическа растрепалась, да разве это прическа? Конский хвост, стянутый девчоночьей ярко-розовой резинкой. И бантик на ней. Смешной.